С ума можно сойти от этих мыслей! Зачем дано человеку так мучиться своим разумом? Почему Внешние силы не отняли у него вместе с Вааль и разум и, быть может, жизнь?
А Айнана? Бедная маленькая девочка, которая ни в чем не Виновата кроме того, что она является единственным свидетельством самого прекрасного, что видел и переживал в своей жизни Кагот?
Бросил бы Кагот убитую нерпу на окровавленном льду, но маленькая девочка, раз уж она родилась в человечьем обличье, для своей жизни требовала свежего нерпичьего мяса.
Кагот сунул винчестер в кожух и продернул сквозь усатые губы нерпы тонкий ремень. За спиной вместе с зачехленным винчестером болтались снегоступы — «вороньи лапки». Он сегодня их так и не надел ни разу — лед установился прочный, а глубокого снега еще не было. Настоящие снегопады еще впереди, когда солнце перестанет появляться над горизонтом и только яркая полдневная заря будет указывать на временную веху.
Застывшая нерпа скользила по льду, идти было легко, а мысль, обжегшая разум и обуглившая нутро, медленно угасала, оставляя легкий холодный пепел.
Кагот еще издали увидел отмеченный электрическими огнями корабль Амундсена. Норвежец объяснил, что судно названо в честь норвежской королевы.
Откуда берутся короли и цари, властвующие у тангитанов? У чукчей, как и у соседних эскимосских племен, не было всеобщего владыки. Но в каждом селе находился человек, который благодаря своей удачливости и силе становился главным, и к слову его прислушивались. В последние годы такие люди начали приторговывать, выменивая товар у русских и американских купцов. Обычно к таким людям и льнули шаманы, связанные, как правило, родством, как связан был с Амосом и его родичами Кагот.
По дошедшим до Кагота разговорам бывалых людей и по рассказам покойного Амоса он знал, что чукотская земля принадлежит России, которой управлял Солнечный владыка. За морем, точнее за проливом, в котором торчали два каменных островка, населенных эскимосами, — Имаклик и Иналик, — находилась другая большая земля — Америка. Ею правил другой тангитан, называемый президентом. Русский царь для чукчей и эскимосов Чукотки был вроде далекого отца, позабывшего о своих детях. Люди американского президента по причине своей близости к чукотской земле часто посещали этот берег, чтобы выменять на разные товары, а чаще на огненную веселящую воду, пушнину, моржовые бивни, китовый ус. Кагот видел и замечал, что между людьми русского царя и американского президента существовало соперничество, приводившее порой к откровенным столкновениям, как это было с «Белиндой», уличенной в незаконной торговле. Правда, Кагот так и не понял до конца, почему надо получать специальное позволение для торговли. Если у тебя есть шкура горностая, а у тангитана нож, то почему к обоюдной пользе и удовольствию не обменяться? От этого никому нет вреда. С другой стороны, как-то непонятно: раз здешняя земля русская, то почему в больших прибрежных селениях главными торговыми людьми были американцы? И почему это русские вдруг вроде бы ни с того ни с сего отказались от Солнечного владыки? Мало того что отказались, так еще, как говорят, силой столкнули его с золоченого сиденья. Спросить бы, да не у кого, как не у кого спросить о том, куда девается прошлое…
Кагот прошел чуть левее корабля. В вечерней настороженной тишине оттуда доносился едва слышный шум, свидетельствовавший о том, что корабль обитаем и люди на нем еще не ложились спать.
Последнюю гряду торосов Кагот преодолел напротив яранги Амоса и, поднявшись, скорее почувствовал, чем увидел, что в селении что-то случилось. У яранги перед входом в чоттагин виднелось светлое пятно, и уже отсюда зоркие глаза Кагота разглядели, что горит костер, а не плошка с тюленьим жиром, которая возжигается оставшейся в доме женщиной как манящий огонек, путеводная звездочка к родному очагу. С чего бы зажигать костер? Или Каляна издали чует, что мужчина идет с добычей, и заранее приготовила большой костер, чтобы сварить побольше еды и назвать гостей на первое свежее нерпичье мясо?
Подойдя ближе, Кагот увидел чужую упряжку, посаженную на растянутой в длину цепи так, чтобы псы не грызлись между собой. К кровле яранги были прислонены две большие нарты.
Каляна встретила охотника, как и полагается хозяйке, с ковшиком холодной воды.
Кагот взял у нее ковшик, облил морду убитой нерпы, как бы давая ей напиться пресной, натаянной из речного льда воды, сам отпил несколько глотков и, выплескивая оставшиеся капли в сторону моря, тихо спросил:
— Кто?
— Тангитаны.
— Откуда?
— Из Ново-Мариинска.
— Торговые люди?
— Нет, совсем новые люди.
— Американцы?
— Двое русских, а один чуванского[13] племени человек: хорошо и по-чукотски и по-русски говорит. Новая власть.
— Новая власть? — удивился Кагот, вспомнив свои недавние размышления. — От кого эта власть?
— От бедных, — почему-то шепотом ответила Каляна.
Из яранги вышел мужчина.
— Еттык! — сказал он по-чукотски. — Однако знакомиться будем. Анемподист Парфентьев я, из Ново-Мариинска, из Анадыря.
Кагот пристально вглядывался в гостя.
— Охота, видно, успешная была? — спросил Анемподист.
— Нерпа есть, — коротко ответил Кагот. — Только разводья далеко от берегового припая, полдня надо идти до открытой воды.
По внешности Анемподист Парфентьев одинаково мог быть отнесен и к русским и к чукчам. Черты обоих народов присутствовали в его внешности как-то раздельно. Глаза узкие, а нос крупный, не такой, как у местных жителей. Кожа светлая, волосы же иссинячерные, прямые, вылезающие из-под легкого, надеваемого под большой меховой капюшон малахая.
Кагот достал изогнутый кусок оленьего рога и принялся выбивать из торбасов снег. Он это делал очень тщательно, чтобы в обуви, особенно между подошвой и верхней меховой частью, не осталось ни одной снежинки. Тогда торбаса прослужат долго и не будут промокать. Пока выбивал снег из одежды, думал, что за народ прибыл.
Если это тангитаны, то почему они не остановились у норвежских путешественников?
С неспокойным сердцем Кагот вошел в чоттагин.
Новоприбывшие гости сидели у огня и пили чай.
— Здравствуй, хозяин! (Анемподист перевел русские слова) — сказал тот, что помоложе, с желтыми волосами, в которых причудливо плясал огонь от костра.
Кагот, молча кивнув, уселся рядом на китовый позвонок.
Каляна втащила нерпичью тушу и положила ее возле костра, чтобы она быстрее оттаяла. Острым женским ножом с широким лезвием — пекулем — она вырезала наполненный ледяной жидкрстью глаз и, слегка надрезав, подала Айнане, с вожделением ожидавшей самое сладкое чукотское лакомство. Кагот придвинул к себе закопченный чайник и взял свою чашку, оплетенную тонкими ремешками.
Он сделал несколько больших глотков, чувствуя, как тепло начинает проникать в него. Только после этого он степенно спросил:
— Далеко ли держите путь?
— Едем мы издалека, с Анадыря-реки, уже давненько, как только выпал первый снег, — ответил Анемподист. — Алексей Першин, — он кивнул в сторону желтоволосого товарища, — остается здесь, в вашем селении, а мы с Николаем Терехиным двинемся далее, к устью Колымы, а оттуда в Островное, поближе к ламутскому народу.
Терехин на вид был много старше Першина, черноволосый, с маленькими, аккуратно подстриженными усиками. Он был очень худой, и скулы на его щеках, казалось, вот-вот прорвут тонкую кожу.
— По каким делам путешествуете? — спросил Кагот, помня те слова, которые ему успела шепнуть Каляна.
— Главное наше дело в том, чтобы передать людям Чукотки весть о том, что в России победила социалистическая революция и установилась власть трудового народа в лице главной политической силы — партии большевиков, — ответил Алексей Першин, и эти слова в устах Анемподиста Парфентьева прозвучали на чукотском языке так:
— Большая новость путешествует сейчас с нами: во всей российской земле самые бедные стали самыми сильными.
— Как это им удалось? — удивился Кагот.
— Что удалось? — переспросил Анемподист.
— Бедным стать самыми сильными?
— Под руководством новых людей, — объяснил Анемподист, — большевиков.
— А кто эти большевики? — продолжал допытываться Кагот.
— Из бедных — мудрейшие! — ответил Анемподист.
В его устах длинные фразы русского удивительным образом сокращались, вмещались в два-три чукотских слова.
— Ничего не пойму, — пожал плечами Кагот. — Какие же они мудрейшие, если они до сих пор терпели власть богатых? Или они неожиданно прозрели?
— Вот именно так — прозрели, — кивнул Анемподист. — С помощью большевиков.
Кагот догадался, что Анемподист сам не больно много знает о новой власти и в особенности о большевиках, и подумал про себя: зачем этому анадырскому чуванцу вмешиваться в дела тангитанов? Наверное, они сами разберутся между собой, где у них власть бедных, а где сила богатых. Но вслух об этом не сказал. Он вышел из яранги и принес большой котел, куда налил свежей, натаянной из пресного льда воды, чтобы сварить в нем нерпичье мясо.