Мать погладила его по голове и сказала:
— Покажи руку.
На ладони Сулеймана остался багровый круг — след от монеты.
— Богатым будешь, сынок, — сказала мать, — золотые руки будут.
Кто только позже не повторял ему этих слов! И, надо сказать, Сулейман никогда при этом не корчил из себя скромника, не опускал глаз. Наоборот, закатываясь веселым хохотом, гордо говорил:
— Чего же тут удивительного. Такая уж наша порода — мастеровых людей… Аглицкую блоху и ту подковать сумели!
Однако всякому настроению свое время. Сегодня Сулейман скорее выглядел огорченным, чем обрадованным. Он ведь и без Назирова знал, сколь остра сейчас нужда в коленчатых валах. И с каждым днем она будет еще острее. Завтра-послезавтра этих самых коленчатых валов понадобится еще больше. Значит, нужно найти способ быстрее их обрабатывать. Но как? Сулейман не раз пробовал подступиться к этой задаче: то скорость увеличивал, то подачу, то глубину ее, придумывал различные приспособления — все было бесполезно. Грозным, предостерегающим стражем на пути токаря стояла вибрация. Она точно издевалась над ним: «Будь ты Сулейманом о четырех головах — все равно тебе через меня не перепрыгнуть! Не дам увеличить ни скорость, ни подачу, ни глубину. На этом деле ломают копья не только рабочие, изобретатели, но и ученые люди. Отвяжись, ищи иных путей».
Крутой волной поднималась в Сулеймане злость, — он не умел ни отступать, ни обходить трудности стороной. Такой уж у него был характер, для него существовала лишь одна дорога — дорога напрямик. «Все равно сверну тебе башку… открою твой секрет, ведьма шелудивая!» Случалось, Сулейман говорил это вслух, — вибрация для него стала как бы живым существом, с которым хотелось спорить, ругаться, драться…
Мысль Сулеймана работала в этом направлении непрерывно, независимо, был ли он на работе или отдыхал у себя дома. Эта проклятая вибрация преследовала его даже во сне.
Посоветовавшись с мастером, Сулейман решил еще раз попробовать увеличить скорость на своем станке, всего несколько дней как заново поставленном на цемент. Обработал один вал, другой. Станок устоял, но поверхность детали ровной не получалась. Тогда Сулейман убавил скорость. Странно, поверхность детали не получилась гладкой и на этот раз.
— Га, что за чертовщина! — выругался Сулейман и очень долго смотрел на вал через увеличительное стекло. Волнистые следы резца были видны отчетливо.
Сулейман подозвал Матвея Яковлевича — он работал на соседнем станке — и показал ему деталь.
— В чем, по-твоему, загвоздка, га?
— Все та же вибрация, — ответил Матвей Яковлевич. — Или станок вибрирует, или резец. Или деталь вместе с резцом.
Приставив ко лбу указательный палец, Сулейман задумался.
— Или резец, или станок, или… деталь… — шепотом повторил он.
Станок, деталь, резец — вот три основных источника вибрации. Какой же из них основной в данном случае? До этого раза Сулейману в голову не приходило рассматривать вибрацию по частям. «А что, если изучать каждый из этих источников в отдельности?» — размышлял он.
На его счастье, через цех проходил Иштуган. Сулейман поманил сына, дал ему лупу и, показав вал, высказал пришедшую ему только что мысль.
Иштуган задумался. Пока что ничего определенного сказать нельзя, но сам по себе подобный метод увлекателен. Многообещающий метод.
— Подумай-ка поосновательнее над этим, сынок, — сказал Сулейман, подметив явную заинтересованность Иштугана. — У тебя и голова помоложе, да и пограмотнее ты меня, старика. Я хоть и не сдаюсь — характер не позволяет, — но все же, чего от тебя скрывать, сильно разболтались мои гайки. И учености во мне нет. А ты пальцем подвигаешь туда-сюда планочки на линейке — и готов весь расчет. Как говорят, башка у тебя лучше варит.
— Ты, отец, не ищи слабого места, не хитри… — усмехнулся Иштуган. — Я уже взял обязательство помочь литейщикам. Пробую механизировать обработку стержней. А то они вручную маются.
— Га! — воскликнул Сулейман. — Литейщикам помогаешь, а родному отцу — от ворот поворот. Смотрю я на тебя, парень, да еще раз поглядываю: в разъездах по командировкам совсем, видно, забывать стал, чей ты сын.
В этих внешне грубоватых словах прозвучало столько отцовской гордости и любви, что сердце у Иштугана дрогнуло, как бывало в детстве, когда отец, посадив мальчонку к себе на колени, гладил его по головке. Но внешне он, так же как и отец, сказал немного грубовато:
— Ладно, дома потолкуем на свободе, отец… Не прерывай своих наблюдений.
— Это мы кумекаем и без тебя, — отрезал старик.
Иштуган задержался еще минуту у отцовского станка, забрызганного мокрой стружкой, потом спросил:
— Отец, ты видел джизни?
— Нет, а что?
— Он со мной по телефону говорил. В командировку приказывает ехать.
— Ну?! По телефону? А ты?
— Неохота мне уезжать. Занялся бы стержнями, вибрацией… Да и в своем цеху работы по горло. Учебу совсем забросил.
— Это верно… Может, мне поговорить с ним? Я могу отбросить свою гордость… ради дела… Крепко он обидел нас, сынок. Гостиницу предпочел дому самой близкой родни. Не захотел нашего порога переступить. Неужели и со мной по телефону будет говорить? Вот это да!
— Верно, у него свои соображения.
— Какие там соображения!.. — нетерпеливо отверг Сулейман. — Дурость одна… Так что ж, поговорить?..
— Нет, не стоит, отец. Давай не будем путать родственные отношения с заводским делом. Это к добру не приведет.
«Родственные отношения?.. — размышлял после ухода сына Сулейман. — А есть они, эти самые родственные отношения?.. Разве завод и наш дом не две стороны одной медали? Попробуй расколи меня пополам… Да что я, арбуз, что ли? Нет, сынок, тут ты того…»
5
К середине дня Матвей Яковлевич немного успокоился. Будто постепенно вместе с твердым металлом острый резец снимал и ледяную корочку, что обволокла его сердце, будто рукояткой ключа сталкивал он в жестяной ящик под станком не только сизые, обжигающие стружки, но и отлетающие от сердца кусочки льда. Облегченно вздохнув, он почувствовал, как постепенно наливаются теплом концы его похолодевших пальцев и приобретают прежнюю остроту осязания.
У него и в помыслах никогда не было, чтобы он мог вот так встретиться с Хасаном, так жестоко в нем обмануться. Однако сейчас уже Матвей Яковлевич больше, чем за себя, огорчался за свою старуху: бегает небось по базару в поисках соленых грибков для своего бывшего питомца.
Но работа была жаркая, и Матвею Яковлевичу просто-напросто не было ни возможности, ни времени особенно-то отдаваться своим горьким думам. Рабочие сборочного стояли над душой, каждую готовую деталь прямо-таки из рук рвали. То и дело наведывался к его станку и сам начальник сборочного цеха.
Не удалось Матвею Яковлевичу побыть одному и во время обеденного перерыва. Только успел он остановить станок, как подбежал парторг цеха Алеша Сидорин. Этот парень, с такой развитой мускулатурой, что, казалось, полосатая тельняшка вот-вот лопнет на нем, мягко посмотрев на Матвея Яковлевича своими бирюзовыми, как морская вода, глазами и протянув ему руку, сказал:
— Нужно поднимать народ на аврал, Яковлич. Мы посовещались на бюро и решили провести на днях открытое партийное собрание. Что скажет на это наш профком?
— Очень своевременно будет, Алеша, — одобрил Матвей Яковлевич, перебиравший инструменты. — Время увлечения отдельными рекордсменами миновало.
— Точно. Весь коллектив нужно выстроить в один кильватер. — Сидорин потоптался на месте, погладил большой рукой еще не успевшую остыть коробку скоростей. — В море это легко делается, дадут команду — и вся недолга. А здесь одной командой не обойдешься. Здесь нужно другое слово. Поэтому, Яковлич, мы просим вас выступить с докладом, и товарищ Гаязов одобряет это наше решение.
Матвей Яковлевич покачал головой и, как-то весь сразу съежившись, сказал:
— Нет, Алеша, я хоть и профком, но для докладов староват буду. Найдите кого помоложе. У молодых и напора побольше, и посмелее они… А мне… — Он махнул рукой. — Старик я… Чего уж там…
В бирюзовых глазах Сидорина сверкнул лукавый огонек.
— Ну, знаете, Матвей Яковлич, если на то пошло, вам уж этого напора не занимать! Наоборот, мне думается, молодым не мешало бы у вас поучиться кое-каким вещам… Так вот, Матвей Яковлич, дело не только в том, чтобы найти докладчика. Азат Хайбуллович и Надежда Николаевна не отказались бы сделать доклад. Дело в том… — Сидорин поскреб пятерней свои русые кудри. — Как бы это сказать… Если мы поднимем вопрос снизу, то лучше дойдет до рабочего. Увеличение вдвое плана на установки — это штука очень даже не шуточная, Яковлич. Без того по горло хватало, а тут еще вдвое. Тут, Яковлич, требуется такое слово, чтобы оно подхватило тебя, как девятый вал во время шторма. Так что не отказывайтесь, Матвей Яковлич… А материалы, факты мы вам сами подберем.
