Ванюшка все больше чертил. Возьмет мел, лист железа и чертит. Подойдешь к нему, посмотришь на его черчение, спросишь:
— Что это у тебя, Ваня?..
А он сразу покраснеет, смутится и так заулыбается, будто стащил чего-нибудь. И ответит:
— Да так это, про себя я.
А Мишутка работает где-нибудь один-одинешенек и про себя вслух разговаривает о машинке. Кто-нибудь незаметно подойдет к нему, посмотрит, усмехнется и спросит:
— С кем это ты, Михайло, разговариваешь?
Он угрюмо оглянется и сердито скажет:
— Сам с собою — умным человеком. А ты не мешай. Проходи, куда пошел.
Шурка по-своему переживал. Он не чертил, не разговаривал сам с собой. Работает, бывало, и вдруг встанет, й задумается, и начнет тихонько насвистывать. А насвистывал все одну песенку — «Во саду ли, в огороде». Подойдет к шейке и долго смотрит, а потом начнет вокруг нее пальцем крутить. Крутит и насвистывает. И вот, чем быстрей крутит, тем громче и быстрей насвистывает.
И что же, недаром ребята мозгами ворочали, придумали ведь такую машинку! Трудов было, конечно, много, а споров и того больше.
Сначала все рисовали. Рисовал больше Ванюшка. Мишутка пробовал чертить, но у него как-то не выходило. Да и Шурка ничего не понимал в Мишуткином чертеже. Сам он не умел ни рисовать, ни чертить. Если вздумает колесико начертить, у него картошка выходит, а если шестеренку, то получается вроде паука или просто каракуля.
Мишутка не соглашался с рисованием Ванюшки и доказывал, что машины изготовляются по чертежам. Убедил. Долго пыхтели ребята, все-таки с грехом пополам начертили.
Только тут маленькое несчастье произошло — пришлось чертеж снова перечертить. Шурка всему делу был виноват: как-то неосторожно шаркнул рукой и опрокинул чернильницу. Ну, и пропала вся работа! Ребята не умели сердиться на своего товарища, а на этот раз обиделись. Особенно Мишутка. Ванюшка только поморщился с досады, а Мишутка помрачнел и сердито сказал:
— Уй ты, лапоть!
Все было продумано, но Мишутка усомнился в правильности чертежа. Он сказал товарищам:
— Начертить-то мы начертили, но этого мало. Надо расчет сделать. Чтобы все подошло по размерам.
Ребята запечалились. Но у Мишутки родилась счастливая мысль:
— У меня дядя есть — техник. Пойдемте к нему.
Пошли. Мишуткин дядя посмотрел на ихнее черчение и сразу понял, в чем дело.
— Я,— говорит,— помогу вам.
И помог. Расчеты все сделал и даже чертеж. Надо бы только радоваться. Ан нет. Чем дальше, тем ребята печальнее и печальнее делаются. На бумаге чертеж — станок, а на деле-то нету. Чертеж не приставишь к шейке, он точить не будет. Надо делать, а как? Сказать мастеру, он только просмеет. К начальнику депо сходить — выгонит.
Ходят ребята, как воды в рот набрали, молчаливые. Ванюшка похудел, Мишутка еще больше помрачнел, а Шурка будто еще неряшливей стал. А дело-то не пустяковое. Шестеренки точить надо, суппорт сковать да ходовой винт выточить и нарезать. Вот и все главные части. Немудрые. Да работа-то не слесарная. Тут бы кузнеца да токаря.
И вот Мишутка раз подходит к товарищам своим, улыбается и под полой чего-то держит. Шурка посмотрел на него и говорит:
— Ты чего, Мишка, будто клюкнул?
— Не думал. А вот смотрите-ка.
И вытащил из-под полы ходовой винт с гайкой. У ребят и физиономии расплылись в улыбку. Винт-от больно хорош. Как нарочно для них сделан был. Только длинноват. Ну, это не беда, из длинного легко сделать короткий.
— Где стырил? — спросил Шурка.
— Не стырил, а нашел в старье.
— Есть начало!
Обрадовались ребята, и вот с этих пор и начали они таскать всякие штуки к себе в ящик. Гайки, винты, шайбочки, кольца.
Шурка нашел две железины, подходящие для стоек. Ванюшка где-то стащил три шестеренки. Набрали всякой всячины.
И вот в ночную смену, как только старший бригадир уйдет на часок вздремнуть, ребята принимаются за свой станок.
А бригадир у нас был в ту пору Филимон Азич. Мы звали его просто Азич. К рабочим он был спросливый, а при начальстве мелким бесом рассыпается. Подхалим был бедовый. Таких людей нынче двурушниками называют. При тебе — по тебе, а без тебя — про тебя. И не поймешь его, бывало. Иной раз такой ласковый. По плечу похлопает. А потом смотришь — такую тебе свинью подложит...
Вот, примерно, ночная смена прежде была с шести Часов вечера и до шести утра. Мука! За ночь так ушлепаешься, что домой еле ноги приволокешь. А Азич, бывало, дыхнуть не даст. С вечера надает работы уйму. И все нужно сделать к сроку. А сам часиков этак в двенадцать или в час ночи уберется куда-нибудь в укромный уголок и задает храпака.
Вот ребята и пользовались этим временем. Кто пилит, кто рубит, кто шабрит. Ванюшка немного в токарном деле понимал. Ночью токарные станки не все заняты. Он какую-нибудь детальку и выточит. Вот так и шло дело у ребят. А станок свой они делали тайком от всех. Не только начальству,— и рабочим не говорили и не показывали. Ночью работают, а утром запрячут части от станка к кому-нибудь в инструментальный ящик или под верстак сунут и завалят разной рухлядью.
Прежде и они, бывало, не отказывались ночью убраться куда-нибудь в темный уголок вздремнуть: работа на дышлах тяжелая. А тут как начали они свою машинку делать, куда у них и сон девался.
Вот приготовили они все части. Дело за сборкой. А как приступить к этому делу? Надо, чтобы никто не знал, никто не видел. И среди рабочих немало язычников, захребетников мастеровых. Спутают все дело. А машинка не гайка какая-нибудь, в карман ее не спрячешь. Все-таки начали. Ну, рабочие сразу и заметили. Чего это Пузырь, Соломина да Лапоть мастерят? Что за диковина? И сразу догадались. Опытного рабочего не проведешь. Он на семь аршин в земле видит, что там творится. Ну, конечно, спрашивать стали:
— Для чего это? Что за штука?
А как своему брату рабочему скажешь, что «катись, мол, подальше». Рассказали. Одни не поверили, что какой-нибудь толк выйдет, чепухой, мол, занимаются, делать нечего. А другие крепко задумались. И так и этак ее рассматривают, в уме прикидывают. Хвалят ребят и удивляются:
— Оказия какая! А? Не из тучи гром!..
А некоторые прямо недружелюбно заговорили:
— Ну, ладно! Сделаете вы свою машинку, а кому от нее польза? Рабочему человеку, кроме лиха, ничего не будет... Шейку обрабатываем за восемь часов. Да двое рабочих паровоз буксуют. А машинка ваша не потребует буксовки? Нет. Значит, рабочих по шапке. И шейку этой штукой можно сделать за час... Вот... Двух из трех выгонят.
Словом, насказали четвергов с неделю.
А ребята и в ус не дуют, мастерят, и только. Шурка так тот даже сказал:
— Сделаем, патент получим. Деньжищев вагон будет. Лежи на полатях да в потолок поплевывай.
Ребят это соблазняло. «Верно,— думали они,— чем чорт не шутит, когда бог спит».
А начальству невдомек. Рабочие молчат и выжидают, что будет дальше.
Вот собрали машинку. Вышла, что надо. Попробовать бы. Ждут момента удобного. Токарь им резцы сделал и пообещал помочь в настройке.
И вот пришел такой подходящий случай. Азич раз пришел в ночную смену на работу немного под мухой. Должно быть, на именинах где-то был. Веселый такой, разговорчивый. Раскомандировал он слесарей по работам, а сам ушел неподалеку, к Никитке Корнееву в пивнушку.
Ребята переглянулись, дескать, держи ухо востро, дело будет.
Азич от Никитки пришел как следует «под турахом». Обошел работы, зашел к себе в конторку, подремал немного. Ну, конечно, спать захотел — перегрузился. Увидел Мишутку и говорит ему, а сам усы свои подкручивает:
— Мишук, вот что я тебе скажу, ты давай-ка присмотри за работой, я тебя за себя бригадиром оставляю. А я отлучусь малость — нездоровится мне что-то сегодня. Начальник депо придет, так ты скажи ему, что, мол, ушел паровозы в запасном парке списывать да осматривать.
Ну, Мишутка-Соломина — парень не промах. Видит, конечно, что Азич лыка не вяжет, а будто не замечает, говорит:
— Валяй, Филимон Азич, все в порядке будет. А в случае, где тебя искать?
Тут Азич замялся немного, будто стушевался.
— А я... я,— говорит,— буду в инструментальной на полатях.
— Ладно, валяй с богом.
Азич ушел. А Мишутка так это важно прошел по работам, как взаправдашний бригадир. Покрикивает:
— Ну-с, принимайся за работу, я старший над вами сегодня.
А потом побежал к своим и говорит:
— Ну, за дело, ребята. Азича я отправил на покой.
Тут же притащили свой станочек. А легонький вышел такой, аккуратный. Токарь Кириллыч пришел. Привернули станок к шейке. И в каких-нибудь десять минут настроили. Запустили стружку. Идет как по маслу. Ребята цветут. Шейка выходит правильная, круглая, как с токарного станка, чистая. Народ собрался. Смотрят и удивляются. А Шурка крутит за ручку и приговаривает:
— Крути, Гаврила!
