— В зависимости от напряженности боя, генерал. Полагаю, что на трое-четверо суток.
— А продовольствия?
— Максимум на неделю, — ответил Монтер. — В Варшаве насчитывается сорок тысяч солдат Армии Крайовой. Я исхожу из этого числа.
— М-м-м… да! Этого маловато… И тем не менее мы не можем откладывать восстание… Как-нибудь мы продержимся. Пан Моздживицкий, — обратился Бур к адъютанту, — подготовьте радиограмму в Лондон. Сообщите, что «Буря» начинается по плану и мы ждем оружия. Нужны патроны, автоматы, затем противотанковые гранаты, пулеметы… Что еще, полковник Монтер?
Оказалось, что нужно еще очень многое. В смысле продовольствия можно рассчитывать на жителей города, но оружие…
— Простите, пан генерал, — вежливо вступил в разговор лейтенант Моздживицкий, — но радиосвязь с Лондоном прервана. Главный передатчик поврежден, а другие стоят без ламп.
— Что вы говорите? — генерал вскинул брови. — Значит, мы начинаем восстание без связи с внешним миром…
— Так точно!.. Во всяком случае, без связи с Лондоном.
— С кем же еще нам нужна связь? — раздражаясь, воскликнул Бур.
— У нас есть полевые рации, — доложил лейтенант Моздживицкий. — Мы можем связаться с русскими. Рации дают неограниченные возможности…
— Оставьте эти возможности при себе! — прервал командующий своего адъютанта. — С советским командованием нам связываться незачем…
Адъютант раздражал генерала Бура неуместными предложениями. И вообще Моздживицкий берет на себя слишком много, забывает, что он только адъютант и всего-навсего лейтенант… Даже в условиях подполья служебный лексикон хорошего адъютанта должен ограничиваться десятком таких слов, как «Да», «Никак нет», «Так точно», «Слушаюсь»… Возможно, генерал и не стал бы держать при себе этого лейтенанта, но тогда он не смог бы видеть эту зеленоглазую женщину с волосами цвета сосновой коры. Регина была предметом обожания стареющего генерала. Эх, если бы у него не было за плечами стольких прожитых лет!..
Генерал Бур сдержал раздражение. Он сказал внушительно и спокойно:
— С Советским правительством дипломатические отношения прерваны после катынского инцидента… Мы не можем вступать в переговоры с Советами… Лейтенант, — обратился он к Моздживицкому, — позаботьтесь срочно восстановить связь с Лондоном… А теперь, господа, прошу вас разойтись… Будьте, как всегда, осторожны…
Совещание главного штаба Армии Крайовой происходило на квартире матери лейтенанта Моздживицкого, которая на этот день уехала к своим знакомым. Квартира находилась на втором этаже — над торговым складом оптовой фирмы и имела несколько выходов. В случае опасности можно было спуститься в склад, где когда-то хранились колониальные товары, оттуда проникнуть в катакомбы старой Варшавы — в туннели канализационной сети, сооруженной лег шестьдесят тому назад и раскинувшейся под землей на десятки километров.
Полковник Монтер тоже начал прощаться.
— Пан полковник, — удержал его Бур, — прошу вас остаться.
Кроме Монтера, остались генерал Окулицкий, пан Янковский, его три министра, обязанности которых были пока неясны. Янковский экстренно прибыл из Лондона с поручением премьера Миколайчика. Пан Янковский должен был проинформировать руководителей подполья о сложившейся политической ситуации.
Все перешли в гостиную и расположились вокруг ломберного столика, раскрытого будто для игры в карты. Вошел адъютант Моздживицкий и спросил, не нужно ли чего пану генералу. Нет, Буру ничего не требовалось.
— Разрешите предложить чаю? — спросил лейтенант.
— Нет, благодарю вас… Впрочем, если мы не затрудним пани Регину… Только позже, через полчаса…
Пан Янковский начал с того, что пожелал утвердить свое высокое амплуа.
— Господа, о создании нашего правительства в Варшаве официально объявлено. Вот что вчера сообщило лондонское радио.
Янковский развернул густо исписанный листок бумаги и прочитал:
«В подпольной Польше действует заместитель премьер-министра польского правительства и три министра. Их имена известны английскому правительству. Мы уверены, что они будут признаны полноправными представителями законной государственной власти и выразителями воли нации…»
— Обратите внимание на последнюю фразу, господа. Она обращена к русским. Пан премьер-министр Миколайчик поручил мне конфиденциально сообщить вам, что главная цель восстания — захватить власть в стране до прихода в Варшаву советских войск. Это одобрено британским правительством.
Пан Янковский обрисовал то затруднительное положение, в котором оказалось польское эмигрантское правительство в Лондоне. План Черчилля — высадить союзные войска на Балканах и стремительно врезаться клином к балтийскому побережью — не увенчался успехом. Таким образом, не удалось преградить советским армиям путь в Европу, в том числе и в Польшу. Время упущено… Советские войска завязали бои на территории Польши. В Лондоне обсуждали новый план — высадить британский воздушный десант в Польше, но практически это невозможно сделать… Остается единственный вариант — опередить русских и захватить Варшаву своими силами. Нельзя допускать, чтобы правительство во главе с Берутом обосновалось в Варшаве… Генерал Бур правильно сегодня сказал, что власть принадлежит тем, кто занимает здание правительства…
Заместитель премьер-министра эмигрантского правительства пан Янковский довольно быстро входил в свою роль.
Он чаще чем требовалось употреблял фразу, выводившую ни себя генерала Бура: «Я, как представитель верховной власти…»
Генерал Бур рассеянно тасовал карты. Он неприязненно думал: «Пан Янковский лезет из молодых да в ранние… Теперь каждый норовит стать представителем верховной власти… Посидел бы он эти годы в подполье!»
Полковник Монтер снова заговорил, что у повстанцев мало оружия и продовольствия. С такими силами рискованно начинать восстание. Янковский прервал:
— Я, как представитель верховной власти, настаиваю, что надо выступать немедленно… Нам необходимо подкрепить позиции пана президента Миколайчика, который сейчас находится на пути в Москву.
Пан Янковский главное приберег под конец. На прошлой неделе британский премьер-министр совещался с Миколайчиком и они наметили единый план действий. Миколайчик полетит в Москву для переговоров с большевиками, а тем временем в Варшаве, будто бы стихийно, вспыхнет восстание… Он, Янковский, возглавит правительство, которое немедленно признают в Лондоне и Вашингтоне. Это уже согласовано… Таким образом, Польский комитет национального освобождения, который объявил себя временным демократическим правительством, потеряет свое значение.
— Поэтому, господа, нельзя откладывать восстание, — поучающе закончил Янковский. — Его цели имеют скорее политическое, нежели узко военное значение. В приказе генерала Бура войскам Армии Крайовой мы кое-что говорим о наших отношениях к большевикам. Надо охладить пыл нашего мужичья, которое слишком восторженно встречает Советскую Армию.
Генерал Бур снова нахмурился. Зачем пану Янковскому понадобилось говорить, что приказ подпольным войскам написал кто-то другой, но не он, Бур-Комаровский… Как будто заместитель премьера сомневается в его настроениях. У пана Янковского для этого нет никаких оснований… За годы подполья генерал Бур-Комаровский делом доказал свои политические взгляды. Кто, как не он, постоянно старался поддерживать антирусские, антисоветские настроения в Армии Крайовой. Это было не так-то легко.
Рядовые подпольной армии и сейчас еще думают иначе. Пришлось пойти на сговор с немцами. Конечно, тайный… Взять хотя бы катынское дело. Кто предложил отправить польскую комиссию в Смоленск? Он — Комаровский. Другое дело, что в Катынском лесу не подтвердилось обвинение против русских. В разрытых могилах обнаружили стреляные гильзы немецкого производства. Тем не менее комиссия сумела создать видимость того, что поляки были расстреляны большевиками.
А кто приказал начать диверсионную борьбу в тылу советских войск? Кто, наконец, распорядился проводить карательные меры против советских партизан и вообще левых элементов силами Армии Крайовой? Об этом не говорят вслух, но пан Янковский знает, что такие дела не проходят без ведома командующего Армией Крайовой… И вообще пан Янковский повторяет то, что давно известно…
Бур-Комаровский решил исправить впечатление, оставленное словами пана Янковского.
— Властью, возложенной на меня богом и правительством, — торжественно сказал он, — я начинаю вооруженную борьбу за восстановление польского государства. Мы не можем допустить, чтобы стихия затянула нас в свой водоворот. — Под стихией генерал Бур подразумевал наступление советских войск. За несколько недель они продвинулись на запад больше чем на пятьсот километров. — Мы заинтересованы в том, чтобы вести самостоятельную политику. Мы будем ее проводить. Именно об этом сказано в приказе, который сегодня я подписал.
