Упряжка хорошо тянула нарты. Меньше чем через час Тимофеев и Саша подошли к дому Казина. Василий Данилович властно постучал.
Дверь открыла полная женщина. Она стояла на пороге, загораживая вход.
— Хозяин дома? — спросил Тимофеев.
Хозяйка отрицательно покачала головой.
— Когда он уехал?
— Кто вы-то такой? Вот его я знаю, — старуха кивнула на Сашу, — а тебя нет. Пошто хозяина спрашиваешь? По какому делу?
Майор назвал себя. Хозяйка вскинула брови и подалась назад, освободив вход в лом.
— Господи! А зачем он вам нужен? В проводники, что ли?
— В проводники, — кивнул Тимофеев.
— Да Епифан еще за полночь уехал. Забрал соболей и подался к побережью. Очень торопился. Собирался как на пожар. До работы он жадный…
— А что он делал?
— Приезжал перекусить, проститься.
— В подполье лазил? — спросил Тимофеев.
— Лазил. За капустой. Еще всяких припасов взял. Дорога не близкая, сами знаете.
Тимофеев перешагнул порог. Женщина посторонилась.
— Где подпол? Открой-ка, хозяйка.
Майор спустился вниз, приказав Саше ждать его в комнате. Он зажег карманный фонарик и осмотрелся. Весь подпол был уставлен кадками, кадушками, на песке насыпаны овощи. К кадкам, очевидно, давно не прикасались. Тряпки и камни, которыми были придавлены соленья, покрывала плесень. Майор осмотрел фундамент печи, сложенный из крупных неотесанных камней. Лампочка для освещения подвала висела близко от фундамента печи, а проводка уходила наверх как раз на стыке пола и каменной кладки. Внимательно осмотрев проводку, майор заметил, что у самого пола от проводов идет отвод в фундамент.
«Чувствовал себя в полной безопасности, подлец, — подумал Тимофеев, — мигает движок и мигает. Кому придет в голову, что это работает рация. Да и бывало это крайне редко…»
Василий Данилович пробовал пошевелить камни печи. Один из камней дрогнул. Тимофеев осторожно вынул его. За камнем открылось пространство, где свободно поместился бы патефон. Здесь лежала плотно подогнанная запыленная деревянная панель. На доске четко выделялся прямоугольник, свободный от пыли; предмет, стоявший на панели, сняли недавно.
— Так! — пробормотал Тимофеев. — Рацию взял, значит, возвращаться не думает.
Окончив осмотр, майор вылез из подвала и сказал хозяйке:
— В подпол не лазайте, пока его не осмотрят. Впрочем, лучше было бы, если бы вы заперли дом и пожили у соседей. Вы можете пожить у соседей? Дом мы запрем.
От неожиданности Степанида совсем растерялась. Она смотрела на майора округлившимися глазами и кивала, со всем соглашаясь.
— Воля ваша… Воля ваша… — бормотала она.
А когда, казалось, они обо всем договорились и оставалось Степаниде одеться и уходить из дому, она разрыдалась.
— За что же вы меня из дому гоните? Чего я вам, старая, сделала! Креста на вас нет. Из родного угла выживаете!
Тимофееву пришлось объяснить ей все сначала. Он потратил битый час, пока хозяйка не то чтобы поняла, но согласилась временно пожить на центральной усадьбе. Но когда майор запер замком дверь и положил ключ в карман, она снова заплакала.
— Не расстраивайтесь, — утешал ее Саша. — Вы-то ведь не виноваты. Это всего на день, на два. Вот выяснят все, и вернетесь.
Женщина ничего не ответила, стала на лыжи и пошла в сторону центральной усадьбы заповедника.
— Видно, этот Казин держал ее, как говорят, в страхе божьем, — проговорил, глядя ей вслед, Тимофеев. — Забитая уж очень она…
Тропка между сопками оставалась незанесенной. Ее лишь немного припорошило снегом. Дюжина собак легко везла под горку Сашу и Тимофеева. Снег продолжал падать, медленно и тихо, густой пеленой затягивая дальние сопки. Потом, когда они выехали туда, где пурга бушевала вовсю, майор и Саша слезли с нарт и начали торить тропу. Тимофеев часто вынимал карту и сверял путь с ориентирами, что дал дед Филипп. И он снова и снова удивлялся точности, с какой описал старик на первый взгляд неприметные деревья, камни.
К вечеру путники добрались до перевала. У камня, перегородившего дорогу, они остановились. Тимофеев подошел к обломку скалы.
— Саша! — позвал он. — Посмотри!
Туманов подбежал.
— Казин проехал по карнизу. Видишь следы нарт на надуве. А может, это ловушка?
Саша присел на корточки.
— Нарты были без груза. Полозья почти не врезались в снег. Факт, ловушка!
Туманов отошел к узкому проходу между камнями и скалой. Сняв варежку, он стал осторожно разметать снег.
— Василий Данилович! Вот следы.
Тимофеев нагнулся. Четко были видны два слоя снега: темноватый, на котором ясно виднелся след, и светлый, запорошивший его…
К концу вторых суток Саша остановил нарты около покрытых снегом пней.
— Смотрите, Василий Данилович. — Туманов показал на надув снега на комле.
На всех пнях шапки были огромные, сразу видно, сколько метелей прошло над ними, а на том, на который указал Саша, снег был свеж и шапка удивительно мала по сравнению с другими. Здесь, очевидно, кто-то рубил лес, рубил недавно, года два назад, потому что дед Филипп ничего не указал о порубке.
— Может быть, старик забыл? — предположил Тимофеев.
— Нет. Такого быть не может, — сказал Саша. — Наверное, бревна кому-то понадобились. Должно быть, избушку или землянку кто-то мастерил. Не иначе.
Они слезли с нарт и осмотрели снежные шапки на комлях. На одном снег был сбит остолом наискось по насту. Это определил Саша, осторожно смахнув наметенный позже сугроб. Тимофеев разгреб снег вокруг пня и под свежим наметом увидел четкий след полозьев. Осторожно сдувая снежинки, Тимофеев установи по собачьим следам, что здесь нарты повернули прочь от тропы.
— Свернем и мы, — проговорил Тимофеев, окончательно убедившись в своих предположениях. — Но каков дед Филипп! Не видя следа, мы едем точно. Казни проехал, очевидно, по опушке к обрыву. Видите вывороченное с корнем дерево, — рассуждал вслух майор. — Там он, наверное, укрывался от пурги.
— Пожалуй, так.
И они направились к огромной лиственнице. Корки ее высоко вздымались над обрывом. Когда они подошли, Тимофеев вдруг остановил собак.
— Землянка! — сказал он. — Видишь, под корнем дверь.
— Вижу! — почему-то шепотом ответил Саша.
Тимофеев вытащил из-за пазухи пистолет, спустился к двери, с силой распахнул ее и отскочил в сторону. Саша, припав на колено, навел ружье на вход. В землянке стояла тишина.
Вдруг собаки вскинули морды к небу и принялись угрюмо выть.
Майор зажег фонарик и стал шарить лучом внутри землянки. Стол и лавка были опрокинуты, на полу стояла свеча, в дальнем углу, уткнувшись головой в стену, лежал человек.
Жуткий собачий вой не ослабевал.
Тимофеев, а за ним Саша вошли в землянку. Майор прошел в дальний угол и осветил лицо трупа.
— Казин! — воскликнул Саша Туманов. — Он!
— На кухлянке и на волосах растаял снег, — проговорил Тимофеев. — Очевидно, убили на улице, а потом затащили. Вот варежка его.
— Н-нет, — неуверенно прошептал Туманов. — Я такую видел у его пасынка, у Владимира, когда тот приходил к Медведеву выписывать лицензию на отлов соболя.
— Пасынка, говоришь? — переспросил майор; — Как он сюда попал?
— Не знаю, — ответил Саша.
— Это я так… Скорее себя спросил, — и майор продолжал осмотр. Около печки он увидел плевки табачной жвачки.
— Казин жевал табак?
— Жевал? Зачем же старику жевать табак?
— Жуют… некоторые.
— Нет. Казин не жевал. И не курил.
— А Владимир?
— Тоже.
— Значит, это следы третьего.
— Какого третьего? Что же здесь произошло?
— Пока трудно сказать. Если Казин-старший убит на улице, значит, вся трагедия разыгралась там. Жаль, уже темно. Придется ждать утра. Судя по трупу, после убийства прошло больше суток. Не боишься спать в землянке?
— Нет.
…Спозаранку, едва рассвело, Тимофеев и Саша облазили откос, проваливаясь по пояс в снегу. Майор нашел окровавленный лоскут материи, оторванный, по всей вероятности, от нижней рубахи.
— Владимир ранен, — сказал майор.
— А может быть, тот, третий?
— Нет. Видишь, ручной шов. Вряд ли тот одет в белье, сшитое на руках.
Наверху, у землянки, неожиданно послышался собачий лай и визг.
Майор и охотовед бросились туда. Они увидели, что псы откопали из-под снега труп своего собрата. Саша и Тимофеев с трудом разогнали лаек. Василий. Данилович стал осматривать погибшего пса. Ударом дубинки у того был раздроблен череп. Пока Тимофеев занимался осмотром, псы, с остервенением разрывавшие снег, откопали еще одну лайку. Этот пес был убит выстрелом в упор.
Теперь, когда наст около землянки был изрыт, лайки нашли под снегом еще несколько собачьих трупов.
— Это был собачий бунт! — сказал Саша. — Собаки набросились на чужого. Значит, Володи с тем нет, его-то собаки знают! Смотрите! — Туманов показал убитого пса, в зубах у которого остался кусок меховой кухлянки. — Это, Василий Данилович, волчий мех. Камчадалы не шьют кухлянок на волчьем меху.
