Поэтому, когда снова раздались рукоплескания и Сидорелли начал раскланиваться во все стороны, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб огорчённо крякнул и, невзирая на протесты соседей, полез через их головы на арену.
Одобрительный рокот прошёл по цирку, а какой-то солидный гражданин сказал своей соседке:
– Я тебе говорил, что этот старик – «рыжий». Это, видно, очень опытный клоун. Смотри, как он себя потешно держит. Они иногда нарочно сидят среди публики…
К счастью для говорившего, Хоттабыч ничего не слышал, целиком поглощённый своими наблюдениями за Сидорелли. Тот как раз в это время начал самый удивительный из своих номеров.
Прежде всего знаменитый иллюзионист зажёг несколько очень длинных разноцветных лент и запихал их себе в рот. Потом он взял в руки большую, ярко раскрашенную миску с каким-то веществом, похожим на очень мелкие древесные опилки. До отказа набив себе рот этими опилками, Сидорелли стал быстро размахивать перед собой красивым зелёным веером.
Опилки во рту затлели, потом появился небольшой дымок, и наконец, когда в цирке погасили электричество, все увидели, как в темноте изо рта знаменитого фокусника посыпались тысячи искр и даже показалось небольшое пламя.
И тогда среди бури рукоплесканий и криков «браво» раздался вдруг возмущённый голос старика Хоттабыча.
– Вас обманывают! – кричал он надрываясь. – Это никакие не чудеса! Это обыкновенная ловкость рук!
– Вот это «рыжий»! – восхищённо воскликнул кто-то из публики. – За-ме-ча-тель-ный «рыжий»! Браво, «рыжий»!..
И все зрители, кроме Вольки и его друга, дружно зааплодировали Хоттабычу.
Старик не понимал, о каком «рыжем» кричат. Он терпеливо переждал, когда кончатся вызванные его появлением рукоплескания, и язвительно продолжал:
– Разве это чудеса?! Ха-ха!..
Он отодвинул оторопевшего артиста в сторону и для начала изверг из своего рта один за другим пятнадцать огромных разноцветных языков пламени, да таких, что по цирку сразу пронёсся явственный запах серы.
С удовольствием выслушав аплодисменты, Хоттабыч щёлкнул пальцами, и вместо одного большого Сидорелли по низенькому барьеру манежа побежали один за другим семьдесят два маленьких Сидорелли, похожих на знаменитого фокусника как две капли воды. Пробежав несколько кругов, они слились в одного большого Сидорелли, как сливается в одну большую каплю много маленьких капелек ртути.
– Это ещё не всё! – громовым, нечеловеческим уже голосом прокричал Хоттабыч, разгорячённый всеобщим одобрением, и стал вытаскивать из-под полы своего пиджака целые табуны разномастных лошадей.
Лошади испуганно ржали, били копытами, мотали головами, развевая при этом свои роскошные шелковистые гривы. Потом, по мановению руки Хоттабыча, лошади пропали и из-под полы пиджака выскочили один за другим, грозно рыча, четыре огромных берберийских льва и, несколько раз пробежав вокруг арены, исчезли.
Дальше Хоттабыч действовал уже под сплошные рукоплескания.
Вот он махнул рукой, и всё, что было на арене: и Сидорелли, и его помощники, и разнообразный и многочисленный его реквизит, и нарядные, молодцеватые униформисты, – всё это в одно мгновение взвилось вверх и, проделав несколько прощальных кругов над восхищёнными зрителями, тут же растаяло в воздухе.
Тридцать три оркестранта с весёлыми криками вдруг сгрудились в одну кучу, огромным комом скатились со своей площадки на манеж. Этот ком катился по барьеру, постепенно уменьшаясь в своём объёме, пока наконец не достиг величины горошины. Тогда Хоттабыч поднял его, положил себе в правое ухо, и из уха понеслись сильно приглушённые звуки марша.
Затем старик, который еле держался на ногах от возбуждения, как-то по-особому щёлкнул сразу пальцами обеих рук, и все зрители один за другим стали со свистом срываться со своих мест и пропадать где-то далеко под куполом.
И вот наконец в опустевшем цирке остались только три человека – Хоттабыч, устало присевший на барьере арены, и Волька с приятелем, кубарем скатившиеся со своих мест к старику.
– Ну как? – вяло спросил Хоттабыч, с трудом приподнимая голову и глядя на ребят странными, помутившимися глазами. – Это вам не Сидорелли! А?..
– Куда ему до тебя! – отвечал Волька, сердито моргая Жене, который всё порывался попросить о чём-то старика.
– А какие были рукоплескания! – с удовольствием вспоминал Хоттабыч.
– Ещё бы!.. А ты мог бы вернуть всех на прежние места? Это, наверно, очень трудно?
– Нет, не трудно… To-есть для меня, конечно, не трудно, – еле слышно отвечал Хоттабыч.
– А мне почему-то кажется, что тебе это чудо не под силу, – коварно сказал Волька.
– Под силу. Но я что-то очень устал…
– Ну вот, я и говорю, что тебе не под силу.
Вместо ответа Хоттабыч, кряхтя, приподнялся на ноги, вырвал из бороды тринадцать волосков, мелко их изорвал, выкрикнул какое-то странное и очень длинное слово и, обессиленный, опустился прямо на опилки, покрывающие арену.
Тотчас же из-под купола со свистом примчались и разместились, согласно купленным билетам, беспредельно счастливые зрители. На манеже, как из-под земли, выросли Сидорелли со своими помощниками и реквизитом и униформисты во главе со своим бравым ведущим.
Оркестр горошиной выкатился из правого уха Хоттабыча, быстро вырос в огромный ком весело хохочущих людей, вопреки закону всемирного тяготения покатился наверх, на свою площадку, рассыпался там на тридцать три отдельных человека, расселся по своим местам и грянул туш…
– Разрешите, граждане!.. Попрошу вас пропустить, – проталкивался к Хоттабычу сквозь тесно обступившую его восторженную толпу худощавый человек в больших круглых роговых очках. – Будьте любезны, товарищ, – почтительно обратился он к Хоттабычу, – не откажите заглянуть в кабинет директора. С вами хотел бы поговорить начальник Управления госцирков насчёт ряда выступлений в Москве и периферийных цирках.
– Оставьте старика в покое! – сказал с досадой Волька. – Вы разве не видите – он болен, у него повышенная температура.
Действительно, у Хоттабыча был сильный жар.
Старик здорово объелся мороженым.
XVII. Больница под кроватью
Тот, кто никогда не возился с заболевшим джинном, не может даже себе представить, какое это утомительное и хлопотливое дело.
Прежде всего возникает вопрос: где его держать? В больницу его не положишь, и дома на виду его тоже держать нельзя.
Во-вторых, как его лечить? Медицина рассчитана на лечение людей, а не сказочных волшебников.
В-третьих, заразны ли для людей болезни джиннов?
Все эти три вопроса были тщательно обсуждены ребятами, когда они на такси увозили бредившего Хоттабыча из цирка.
Выло решено:
1. Хоттабыча в больницу не везти, а держать его со всеми возможными удобствами у Вольки под кроватью, предварительно предложив ему для безопасности сделаться невидимым.
2. Лечить его, как лечат людей от простуды. Давать на ночь аспирин, поить чаем с малиновым вареньем, чтобы хорошенько пропотел.
3. Болезни джиннов людям, очевидно, не передаются.
К счастью, дома никого не было. Хоттабыча удалось спокойно уложить на его обычное место под кроватью. Женя побежал в аптеку и в «Гастроном» за аспирином и малиновым вареньем, а Волька пошёл на кухню подогреть чай.
– Ну, вот и чай готов! – весело сказал он, возвращаясь из кухни с кипящим чайником в руках. – Будем пить чай, старина? А?..
Ответа не последовало.
– Умер! – ужаснулся Волька и вдруг почувствовал, что, несмотря на все неприятности, которые уже успел ему доставить Хоттабыч, будет очень жалко, если старик умрёт. – Хоттабыч, миленький! – залепетал он и, став на коленки, полез под кровать.
Но старика под кроватью не оказалось.
– Вот нелепый старик! – рассвирепел тогда Волька, сразу позабыв о своих нежных чувствах. – Только что был здесь и уже успел куда-то запропаститься!
Неизвестно, какие ещё горькие слова произнёс бы Волька по адресу старика, если бы в комнату в это время не ввалился Женька, с шумом волоча за собой Хоттабыча. Старик упирался и бормотал себе под нос что-то несвязное.
– Вот чудак!.. Нет, ты подумай только, что за чудак! – возмущался Женя, помогая укладывать больного под кровать. – Возвращаюсь это я по улице, смотрю – а Хоттабыч стоит на углу с мешком золота и всё норовит всучить его прохожим. Я его спрашиваю: «Что ты здесь делаешь с повышенной температурой?» А он мне отвечает: «Я, мол, чувствую приближение смерти. Я, мол, хочу по этому случаю раздать милостыню». А я ему говорю: «Чудак ты, чудак! Кому же ты собираешься раздавать милостыню? Где ты у нас видел нищих?» А он мне говорит: «В таком случае, я пошёл домой». Вот я его и привёл… Лежи, старичок, поправляйся! Умереть всегда успеешь!..
