Хозяйка открыла свою дверь заранее, чтоб не надо было тратить времени на звонок, на стук, сказала Зиновию, это удача, что успели застать его до работы.
Клава Ивановна выглядела неважно, но голос был бодрый:
— Зюня, ты уже знаешь, что приезжает доктор Лан-да, на субботу намечена встреча с соседями и жильцами. Ты будешь вести. Офицер, инвалид Великой Отечественной войны, ты хорошо помнишь доктора Ланду с тех пор, когда твоя мама гуляла с сыном у нас во дворе, а доктор Ланда подходил к мальчику и гладил по кудрявой головке. Твой отец, Иона Чеперуха, в трудную минуту, когда жизнь потребовала, встал на защиту и доказывал соседям, что доктора Ланду взяли по ошибке, но правда возьмет свое. Мы дожили до этого дня. Это наш праздник.
— Клава Ивановна…
— Подожди, не спеши. Я знаю, что ты хочешь сказать. Ты хочешь напомнить старухе Малой, что майор Бирюк демобилизовался, приехал из Берлина в Одессу и сегодня занимает свое место среди соседей в нашем дворе. Да, занимает. Но я еще ни разу его не видела. Он не нашел хотя бы одну минуту, чтобы зайти к Малой, сказать: «Здрасьте, Клава Ивановна. Я приехал».
А теперь, сказала Малая, он обязательно прибежит и наверняка заявит, что майор Бирюк будет проводить встречу двора с полковником Ландой. А Малая ему ответит: встречу с доктором Ландой будет проводить Зиновий Чеперуха, которого любит и уважает весь двор.
— Зюня, я уверена ты хорошо подготовишься и проведешь так, что покойный Дегтярь, если в гробу можно услышать, будет гордиться. Он говорил мне: Малая, Зиновий Чеперуха — наша смена. А теперь иди, не задерживайся, а то опоздаешь на работу. Да, я читала в газете, что завод Кирова продает партию фрезерных станков немцам. На встрече с Ландой будет подходящий случай рассказать всем жильцам, чтобы могли гордиться своим соседом инженером завода Кирова Зиновием Чеперухой.
Время подпирало, входить с мадам Малой в подробные детали встречи с доктором Ландой было некогда, впереди оставалось три дня, вполне достаточно, чтоб обсудить с Малой и, если придется, с Бирюком.
Вечером, воротясь с работы, Зиновий нашел записку от Андрея Петровича, который просил срочно свидеться с ним.
Бирюк один был дома, разговор начал сразу на повышенных тонах:
— Слушай, Зиновий, понимаешь ли, в какое дело тебя втянули!
Зиновий сказал, ни в какое дело его не втянули, он не дал ответа, он только слушал Малую, а решения никакого не принял, и если Бирюк хочет проводить вечер встречи с доктором Ландой, то пусть и проводит.
Хозяин уставился на гостя, как будто впервые видит:
— Ты что, смеешься надо мной? Я сегодня в райкоме был. Не знаю, от кого дошло, там узнали про инициативу насчет встречи с доктором Ландой, вызвали вашего Крейзера, Давида Федоровича, сказали, пусть сдает дела парторганизации домохозяйства. Мне предложили немедленно принять дела. Я просил два-три дня на акклиматизацию. Давай, сказали, акклиматизируйся, но самотека во дворе не допускай.
— Ну вот, — засмеялся Зиновий, — будет нашей Малой подарок!
— Слушай, Чеперуха, — сказал Бирюк, — не хочу гармидер устраивать старухе Малой, ты зайди к ней, объясни, что и как, пусть выбросит из головы свою затею насчет встречи с Ландой.
Зиновий сказал, что зайти может, от роли ведущего на вечере отказаться может, а насчет встречи соседей с доктором Ландой, чтоб не устраивали, этого не может. Все ждут своего соседа, с которым прожили жизнь в одном дворе, хотят услышать слово, сказать слово. За годы с Дегтярем люди привыкли. Всегда так было.
— Слушай, Чеперуха, — Бирюк выложил кулаки на стол, — Ланду вашего только что из тюрьмы, из лагеря выпустили, папки с делом на столах лежат, а следователи — кого на цугундер успели взять, а кто на своем месте как сидел, так и сегодня сидит! Об этом, что ли, разговор поднимать?
Зиновий сказал, а не надо поднимать, пусть люди сами говорят. Доктор Ланда найдет слова — ответит, а нет — нет. Если есть указание не проводить встречу, так чего воду в ступе толочь. А если местная самодеятельность…
— Эх, Зюня Ионыч, — перебил Бирюк, — ты к Дегтя-рю с этим обратись, он тебе, паря, с того света ответит!
Пришла Марина, оказалось, уже знает, что приезжает доктор Ланда, Ляля Орлова, с которой столкнулась в подъезде, пригласила на субботнюю встречу.
Бирюк, как будто только что узнал новость, гугнивым голосом одобрил:
— Субботняя встреча… А когда ж встречать доктора Ланду, как не в субботу!
Зиновий сказал: у евреев субботний вечер по календарю — это уже следующий день, воскресенье.
А ему, махнула рукой Марина, что суббота, что воскресенье — забота одна: было бы на столе трефное да скоромное.
Насчет встречи с Ландой хозяйка сообщила, что обещала Орловой прийти.
— Обещала? — поразился Андрей Петрович. — Да кто ж Орлову уполномочил?
Марина пожала плечами: Ляля у Малой правая рука, так осталось после Дегтяря. А какое имеет значение? На встречу с Ландой все придут. Ну, засмеялась Марина, может, одна Гизелла его не придет.
— Да я не приду! — зло сказал Андрей Петрович.
— А что, — спросила Марина, — есть инструкция не приходить?
Зиновий осклабился, было впечатление, хотел сказать слово, но, глянув на Бирюка, передумал.
А пусть хоть есть инструкция, мотнула головой Марина, так дурная инструкция: может, кто боится, что доктор Ланда чего-то наговорит? Лично она уверена, что, какие ни будут от соседей вопросы, доктор Ланда за словом в карман не полезет.
Зиновий сказал, после этих разъяснений Марины Игнатьевны отмел последние сомнения и обязательно придет на встречу с доктором Ландой, чтобы в такой вечер быть со всем двором вместе. А если поднимут вопрос, кто должен быть ведущим на вечере, он сам предложит первый: майор Бирюк.
Оба, гость и хозяйка, ждали ответа. Хозяин молчал.
— Андрей Петрович, — обратилась Марина, — произнеси слово, чтоб могли тебя услышать. Как похоронили Дегтяря, это будет первый раз, когда весь двор опять соберется вместе. Получится, все там, а одного Бирюка нет. А почему? Людям объяснять не надо, сами объяснят: а потому, что в райкоме инструктор не выписал командировку.
Андрей Петрович ударил кулаком по столу:
— Ты, Марина Игнатьевна, в партийные дела не мешайся! Зиновий не чужой, пусть слушает: Крейзеру, секретарю парторганизации, велели сдать партийные дела, потому что не остановил Малую, во дворе и в других домах уже пошел слух про встречу с доктором Ландой, как будто возвращается домой с победой, как было в сорок пятом. А какая победа, над кем? В марте Сталин помер, в апреле дали сообщение в «Правде», что по линии МВД пересматривают дело врачей. А МВД кто? Берия! А правительство и ЦК где? А Маленков, Хрущев где?
— А где ж им быть? Где всегда были, — сказал Зиновий, — там и теперь: руководят, направляют.
— А ты, Зиновий Ионыч, — набросился Бирюк, — вспомни, как батя твой бегал по всем этажам и кричал, что Берия приказал освободить доктора Ланду и всех других врачей! В те дни все люди так видели. Я и сам, если говорить начистоту, так видел, самому себе вправлял мозги: «Правда» — орган ЦК, не газета Берии!
Марина сказала, еще не один будет случай вправлять самому себе мозги. А надо делать выбор: то ли Иванову, Петрову, Сидорову в райкоме угодить, то ли поступать, как совесть и здравый смысл подсказывают. Бирюки живут здесь во дворе, может, придет к тому, чтоб новое жилье строить, пусть знают, что Бирюки не за счет других, не отдельно от всех, а всегда со своим двором.
— А вы, Марина Игнатьевна, — засмеялся Зиновий, — в райкоме-обкоме свою теорию изложите, чтоб не гадать Иванову, Петрову, Сидорову, где Бог, а где порог!
— Тебе, Зиновий Ионыч, — сказал Бирюк, — все хохмы да хохмочки. А ты объясни соседочке своей, что в райкоме не Петров, Сидоров, Хаймович, а партийная линия.
Марина заявила, никаких объяснений ей не надо, она покойному Дегтярю говорила и может, если надо, повторить: Иванов, Петров, Сидоров, которые сидят в райкоме или повыше, хоть на самом Куликовом поле, где для обкома партии новый дворец Воронцова строят, обыкновенные люди, как все другие, и от себя толмачат линию партии. Потом вдруг из Киева, из Москвы приходит разъяснение, что неправильно толмачили, толмачить надо по-другому. Берия пятнадцать лет у всех на виду был, Сталин между самыми близкими своими соратниками среди первых держал. С Маленковым в паре, когда хоронили Сталина, гроб Сталина в головах до самого Мавзолея на руках несли. В День Победы на Мавзолее Ленина — Маленков, справа Берия, а дальше Молотов. И на тебе: Берия — враг! А как же раньше не видели, куда смотрели? Врачей освободил, из лагерей людей выпускают…
— И будут выпускать! — перебил Бирюк. — И вбей себе в башку, товарищ счетовод, что все по решению, по указанию партии. А язык свой придержи. Твоя удача, что Зиновий слушал, а не кто-нибудь из других твоих соседей.
