Валентина специально попросила у Марфы Степановны побольше «окон» в расписании, думая использовать их для посещения уроков Борисова, Назарова, завуча, самого директора, но почти не делала этого, и сейчас подавленно ответила:
— Пока мало бываю… Некогда.
— Вот это напрасно, — упрекнул Николай Сергеевич. — Я бы на вашем месте каждый свободный час проводил в классе, слушал бы, присматривался, как ведут уроки другие. Учитель — это не только его личные знания, но и умение, искусство. Знания у вас есть, но опыта, навыка нет. Эти вещи, к сожалению, не даются вместе с дипломом, они приобретаются в школе и не сразу. У вас нет четвертого урока. Идемте со мной в класс.
И Валентина стала ходить на уроки. Особенно ей нравилось бывать в классе у Василия Васильевича. Энергичный, порывистый, он как бы зажигал ребят, и они действительно сами формулировали правила, а он только радостно подтверждал: «Правильно, умницы. Молодцы!». У него было много разных карточек с предложениями, картинок, диаграмм. Он был не прочь пошутить на уроке. Валентина видела: его ученики не станут жечь спички под партами, им просто некогда, они заняты, они работают все, им интересно.
— Я в жизни не научусь так вести уроки, — удрученно призналась она.
Василий Васильевич глянул на нее веселыми синими глазами.
— Научитесь! Приходите ко мне сегодня домой, и вы сразу совершите два полезных дела: отведаете свежей зайчатинки и покопаетесь в моих бумагах. Поделюсь я с вами наглядными пособиями. За десять лет у меня скопилось их порядочно. Без них работать нельзя, трудно.
В другой раз она попросилась на урок истории к Ивану Константиновичу Назарову и заслушалась, позабыв о том, что пришла за опытом. Урок был о гражданской войне в России. Как много нового, интересного узнала Валентина. И сам Назаров преобразился, она даже не замечала, что у него, как всегда, помята рубашка, не выглажены в стрелку брюки да и забыл он побриться. Иван Константинович увлекательно беседовал с ребятами, сообща вспомнили кинофильмы, книги, картины о гражданской войне, он объяснил, почему соседний колхоз в Шафраново носит имя Кашина, бывшего земского учителя, командира первых здешних красногвардейцев, показал его портрет. Валентину поразило необычное домашнее задание: учитель попросил, чтобы ребята на следующий раз принесли записи воспоминаний бывших красноармейцев-михайловцев.
— Ой, Иван Константинович, после вашего урока я убедилась, что ничегошеньки не умею, — сказала ему Валентина.
Учитель серьезно посмотрел на нее.
— Хорошее признание, следовательно, будете уметь. — Назаров немного помолчал, смущенно спросил: — Вам действительно понравился мой урок?
— Очень понравился! — ответила она и, понизив голос, добавила с улыбкой: — А бриться все-таки нужно.
Назаров потер ладонью заросший подбородок.
— Еще десяток-другой замечаний, и я стану франтом.
— Только не сердитесь, Иван Константинович.
— Что вы, что вы, Валентина Петровна, спасибо.
Завуч, Марфа Степановна, всегда нахваливала учительницу физики Серафиму Владимировну Подрезову — председательскую супругу. Подрезова женщина видная — полная, круглолицая, черноволосая. В Михайловке она, видимо, чувствовала себя первой дамой и потому, наверное, всюду старалась быть независимо-гордоватой. Валентина и к ней попросилась на урок.
— Пожалуйста, не возражаю, — милостиво разрешила та.
На перемене Валентина откровенно заметила:
— Вы извините, но так преподавали физику и десять и двадцать лет назад. Время шагнуло вперед, а у вас все осталось по-старому. Мне даже показалось, что ребятам неинтересно слушать пересказ учебника.
— Подумаешь, критик нашелся, — грубо оборвала ее Подрезова и предупредила: — Больше на урок я вас не пущу. Хватит. Без ваших замечаний как-нибудь обойдусь. — В учительской она с издевкой говорила всем: — Если кто желает получить квалифицированный разбор урока, приглашайте Майорову…
— А если хотите, чтобы вас облаяли за дружеские замечания, идите в класс к Подрезовой, не ошибетесь, — вставил Василий Васильевич.
Звонок оборвал этот неприятный разговор, который непременно закончился бы ссорой, потому что Борисов и Подрезова нежных чувств друг к другу не питали.
Учителя разошлись по классам. У Серафимы Владимировны уроки кончились, и она собиралась уходить домой. Ее пригласил в кабинет директор. Сердито хмурясь, он спрашивал:
— Скажите, Серафима Владимировна, только откровенно, почему вы забыли свои первые учительские шаги?
— Ошибаетесь, Николай Сергеевич, я не забыла.
— Нет, забыли, — повысил голос директор. — Иначе не говорили бы так о молодой учительнице.
— Будучи молодой учительницей, я не делала замечаний старшим, — разгорячилась Подрезова. — Слушать противно — эта, извините за выражение, пигалица, начинает поучать. Не Майоровой судить о моих уроках!
— Ну что ж, давайте по-молчалински крикнем ей: «Не сметь свое суждение иметь!».
— Сперва пусть поработает с мое, а потом высказывается. У самой уроки…
— Плохие. Согласен. Значит, нужно учить ее сообща — и мне, и вам.
— У меня и без того забот хватает, — отмахнулась Подрезова, направляясь к двери. Николай Сергеевич задержал ее.
— Вы не признали замечаний Майоровой, это ваше дело. Но вы и мои замечания не учли. Помните, мы разбирали ваши уроки? Вы обещали перестроиться. Перестройки что-то незаметно…
— Все помешались на перестройках, изобретают самовары, — усмехнулась Подрезова. — А я работаю, как умею, как учили. Не нравится? Не признаете? Вызывайте из районо инспектора. Пусть разбирается!
— Мы сами в состоянии разобраться, что хорошо и что плохо. Я думаю завтра побывать у вас на уроках.
— Опять придираться будете? Придирайтесь, вы — начальство, это ваше право.
В первый же день после производственной практики десятиклассники просидели всю большую перемену за партами, снова и снова обсуждая важное событие — у них новый классный руководитель. Прошлой весной, когда часто болевшая Евдокия Романовна собралась уходить на пенсию, ребята по ее совету попросили директора, чтобы классным руководителем у них был Василий Васильевич Борисов. Николай Сергеевич пообещал исполнить их просьбу, и вдруг назначена Валентина Петровна…
— А знаете, ребята, давайте сделаем так, чтобы эта Валентина Петровна сама отказалась от нашего класса, — предложила Аня Пегова.
— То есть как это? — недоуменно спросила Люся Иващенко, ее задушевная подруга.
— Эх ты, непонимайка, — пренебрежительно бросил Люсе Федор Быстров. — Предложение Ани Пеговой — классический пример того, что нам пора думать.
— Все, кроме тебя, и раньше это делали, — с усмешкой сказал Быстрову Дмитрий Вершинин.
Федор пропустил мимо ушей эти слова, скороговоркой продолжая:
— Для тех, кто не понял истинного смысла предложения Пеговой, даю бесплатную консультацию от шести до семи вечера по местному времени, с тем расчетом, чтобы…
Его перебила Люся Иващенко:
— Помолчи ты, консультант липовый. Послушайте, товарищи, — обратилась она к одноклассникам, задорно блестя глазами, — это же здорово! Предложение Аньки принимаем! Будем трудными, не поддающимися никакому воспитанию. Посмотрит Валентина Петровна, помучается с нами и сама откажется. А классным руководителем к нам назначат Василия Васильевича как самого сильного учителя.
— А вдруг назначат Подрезову, — послышался басовитый голос Константина Зюзина.
Люся Иващенко разозлилась:
— Скорей тебя назначат иранским шахом, чем Подрезову к нам классным руководителем.
— Тише, товарищи, — вмешался Федор Быстров, — давайте соблюдать олимпийское спокойствие. Выслушаем комсомольского вожака Женю Кучумову.
Женя — комсорг класса — белокурая, голубоглазая. Она отличница, будущая медалистка.
— Мне кажется, все это не оригинально. Вы просто хотите повторить известный фильм «Неподдающиеся». И только, — негромко сказала Женя.
— Это ничего. Фильмы для того и создаются, чтобы заражать примером, — ответила ей Аня Пегова.
Не вставая с места, подала голос толстушка Вера Побежимова — староста класса:
— Ребята, давайте не делать глупостей. Директор назначил, и наша обязанность уважать классного руководителя.
— Уважать? А за что? — крикнула Люся Иващенко.
— Директор не посчитался с просьбой класса, нарушил свое обещание, а мы докажем, что у нас есть самолюбие, и своего добьемся! — твердо заявила Аня Пегова.
— Интересно, чего вы хотите добиться? — насмешливо спросил Дмитрий Вершинин.
— Нового классного руководителя. Разве ты еще не понял?
— Мне лично больше по душе, если классным руководителем будет Валентина Петровна.
