— Вышел штурман Костя Иванюк, посмотрел на наш самолет, — Трегубов усмехнулся, — только и сказал: «Если мы и дальше так летать будем, то парадного мундира я точно уже не получу». — Николай с хрустом откусил положенное по довольствию яблоко. — Деловой мужик штурманец!
— А при чем здесь парадный мундир? — не понял Хрусталев.
— О-о-о! Тут такое дело с этим мундиром было!
Трегубов не успел рассказать — в квартиру позвонили.
В комнату вошел мужчина в потертой кожаной куртке, немолодой уже, с крупным выразительным лицом. Не ожидая встретить здесь незнакомого человека, он приостановился, но если и мелькнуло в его лице замешательство, то только на миг. Николай этой заминки даже не заметил, обрадовался:
— Командир, как раз кстати!
Хрусталев встал.
— Это, Александр Иванович, Андрей Хрусталев, вместе выпускались, — представил его Коля.
Игнатьев прошел к столику, поставил бутылку коньяку.
— Значит, говоришь, свой человек? — Он окинул Андрея испытующим взглядом.
— В доску. Четыре года в училище койки рядом стояли.
— Ну, тогда будем знакомы. Саня.
Хрусталев улыбнулся — слишком молод он еще был, чтобы называть этого старика Саней.
— А я, Микол, подумал, с кем душу отвести после такого «фурора», да и решил к тебе заглянуть. Оба соломенные вдовцы, спешить некуда. Кончай суетиться: нам и лимона хватит…
Вот так, по-свойски, без церемоний, зашел к своему помощнику командир. Выпили не спеша, закурили…
И непьющий Коля Трегубов выпил: нельзя отказываться, когда угощает командир.
— А ты игде раньше служил?
Это «игде» не прошло у Хрусталева без внимания. Как же, родное отзывается сразу.
— И с командира корабля в правые летчики? — удивился Игнатьев, выслушав Хрусталева. — С командующим недоразумение? Ох жалко, ох жалко, Андрей! — искренне горевал он. — В твои годы быть командиром корабля — хорошо бы ты пошел.
Андрей увидел, как посуровело лицо Александра Ивановича, и подумал, что тот знает цену таких потерь.
— Давай, Коля, распоряжайся, — напомнил командир. — Хоть и коротка жизнь у летчика, но все равно выпьем и за такую!
Веселым он был человеком. И еще эти приятные слуху, залетевшие сюда из детства словечки: «куды», «игде», акающее «каратка».
— Александр Иванович, вы откуда родом? — спросил Андрей.
Игнатьев назвал город.
— Да ну? И я оттуда. Я жил на Советской, а вы?
— На Советской?! И я! — Александр Иванович даже привстал из-за стола, присматриваясь к Хрусталеву. — А я-то думаю: вроде знакомый парень. Ты в какой школе учился?
Они стали выяснять, где могли пересекаться их дороги, но точно не вспомнили. И не важно это было. Зато теперь Хрусталеву стало ясно, отчего они сразу, с полуслова стали понимать друг друга: между ними была одна страна детства.
— Вот видишь, Коля, встречаются люди! Зашел к тебе погоревать, а тут радость. Ты слышал, Андрей, как мы сегодня погуляли за полосой?
Александр Иванович пристально смотрел на Хрусталева, ожидая ответа.
— Слышал о каком-то мундире, ничего не понял, — пожал плечами Андрей.
— О-о-о, это я тебе расскажу! Был у нас незабываемый Венька Лаврушкин, вторым штурманом всю жизнь пролетал, — начал рассказывать Игнатьев.
Оказывается, долетал человек до пенсии, списали его, все бабки подбили, а приказа об увольнении в запас все нет и нет. Лаврушкин командиру полка надоел, десять рапортов написал — никакого ответа. Как-то прилетел в гарнизон командующий. Важный такой генерал. Венька Лаврушкин перехватил генерала по пути в столовую. Додумался: не после обеда, а когда тот только шел в столовую. Подкинул, так сказать, вводную натощак. Выхватился наперерез — сухонький, маленький, шинелишка, как на вешалке, болтается, но зато отваги не занимать:
— Товарищ генерал! Меня вот тут списали, хотят уволить в запас, а мне еще надо месяца два послужить. Всего хватает, но не вышел срок на получение парадного мундира, Материал там кой-какой еще на китель, на брюки мне полагается. Всего два месяца, товарищ генерал, а? Если в ваших силах, то очень прошу — задержите приказ до срока получения.
Генерал долго не мог взять в толк, чего же хочет этот человек, прикладывающий ладонь к сердцу, а когда понял — усмехнулся:
— С такой просьбой ко мне еще ни разу не обращались. Через неделю будете уволены в запас, — и неторопливо прошел в столовую.
Точно, через неделю пришел приказ. А так бы и неизвестно, сколько еще промаялся человек…
Коля Трегубов задумался, далеко он был отсюда сейчас. Что-то начал грустить парень: своих, наверное, вспомнил.
— Эх, жизнь, жизнь, — отсмеявшись, вздохнул Александр Иванович. — Незавидная она у нас.
Встал, прошелся по комнате, покрутил в руках стоявший на серванте бюстик Нефертити.
В весеннем саду стали густеть сумерки, казалось, обрывки их затаились темными облачками в углах квартиры. Но света пока не включали.
— Со мной в подъезде живет один офицер. Мы приехали сюда десять лет назад — оба капитанами. Я за десять лет стал аж майором, а он уже полковник. — Александр Иванович вернулся в свое кресло. — Давайте, ребята, выпьем «посошок», пора уже расходиться… Он трактористами заправлял, а я лайнер водил, рисковал… — И опрокинул рюмку.
Хрусталев уже не пил — надоело. Он всегда больше любил поговорить.
— Ну и пусть ходит в полковниках. Вам-то что? Военный летчик первого класса, заместитель командира эскадрильи — разве этого мало? — заметил он.
— Обидно, когда обходят. Особенно если видишь, что идет дуб дубом. А сам, чувствуешь, застрял. И жизнь проходит… Что ж, сам себе думаешь, только на это тебя и хватило?.. В тридцать пять так начинаешь думать, Андрей.
«Тридцать пять? Всего на семь лет старше меня?» Никогда бы Хрусталев не дал столько Игнатьеву. Показался он ему дедом.
— Так и летаешь от предпосылки до предпосылки. — Александр Иванович не сокрушался, нет, а размышлял над жизнью.
Хрусталев все больше проникался симпатией к этому скромному труженику неба. Они уходили от Трегубова вместе.
— Спасибо тебе, Федорович, спасибо за все, — с особым расположением прощался Александр Иванович.
— Раз надо — значит, надо, — улыбнулся в ответ Трегубое.
Хрусталев заметил какую-то многозначительность в этих словах, но не обратил на это особого внимания.
Вышли на улицу, в тишине теплого вечера стрекотали неоновые лампы уличного освещения.
— Хуже нет, Андрей, чем ждать да догонять. Все должно приходить в свое время. А если не приходит, то надо брать самому. Ну пока…
Андрей пожал протянутую ему руку и пошел спать в свою голостенную гостиницу.
Ему стали понятны все недомолвки этого вечера, когда он, проходя по коридору, услышал из разговора двух лейтенантов только одну фразу: «Коля Трегубое УПРТ {4} стянул с одной стороны»… У всех на языке была эта предпосылка к летному происшествию.
— Кто, кто стянул? — останавливаясь, переспросил Хрусталев.
— Да «правак», без ведома командира, — словно отмахиваясь, ответил один из них.
Так вот в чем дело: Коля, спасая честь командира, принял весь огонь на себя. Вот за что так сердечно благодарил его Александр Иванович! Хрусталеву такие ситуации были уже знакомы.
Андрей вошел в свою комнату, какое-то время постоял в раздумье, наполовину расстегнув «молнию» кожанки. Он колебался: возможно, Николай усматривал в своем жесте какое-то разумное начало? Какое тут к черту начало, рассердился Андрей, если он за этот случай минимум на два года будет записан и «двоечники», его время уйдет, и он так и состарится на правом сиденье. Кто знает, сможет ли вообще выбиться за командирский штурвал! Нет, тут велась нечестная игра, и строилась она на скромности и простодушии летчика.
«Нельзя этого допускать!» — с таким убеждением и вернулся Андрей к Трегубову.
Николай, открыв дверь, удивился, но ничего не спросил, молча прошел к креслу. Очевидно, до прихода Хрусталева он сидел в нем со своими думами, а теперь с ожиданием во взгляде смотрел на своего давнего друга.
— Зачем ты спасаешь Игнатьева? — спросил Андрей в упор, не раздеваясь, прислонившись плечом к косяку двери.
— Это он тебе сказал?
Вот и стало тайное явным.
— Если бы он! В гостинице услышал, что ты затянул винты с одной стороны. Ты что, больше его имеешь?
— Понимаешь, Андрей, нам лучше об этом не говорить!
Все же слово за словом вытянул Андрей из Николая эту историю. Вот что произошло днем.
Самолет стоял по брюхо в грунте, вылезал из кабин экипаж даже без стремянок, и тут Игнатьев попросил Николая задержаться. Между ними состоялся короткий, но важный разговор:
— Коля, ты понял, что у нас произошло?
— Понял. — Как не понять, когда все у него на глазах случилось!
