Вадим напрягся. Необходимо мобилизоваться. Сейчас. Сию минуту. Потом к этому не вернешься. Но он слишком долго подбирал фразу. Киреев переждал ровно столько, сколько было необходимо. И прилично. Он больше не задавал вопросов. Он утверждал.
— Вы неспроста не рисковали говорить о глубокой ионосфере Венеры год назад., Дима, дорогой, я не хочу умалять ваших достоинств. И мне вначале казалось заманчиво, я даже писал о вашей работе в своей статье. Но теперь, кажется, мы с вами зашли в тупик. Признаться, я не вижу выхода, — Киреев промолчал и шутливо добавил: — Вы себя должны реабилитировать. Вы два года получали зарплату.
Шутки не получилось.
Вадим вдруг действительно почувствовал себя виноватым.
Чем он мог обороняться?
Он сам отрезал себе дорогу, заявив, что вывода нет, а есть предварительные расчеты. Сколько их может быть, этих предварительных? Один? Десять?
А Киреев все говорил. Негромко, доброжелательно. Если бы он кричал. Тогда Вадим нашел бы, что ответить.
— Простите, но я могу перечислить работы, проведенные мною, — вяло перебил Вадим. — Мне странны ваши упреки. Я не дебютант.
— Вот именно. Вы способнейший человек, Дима, — жестко ответил Киреев. — Ваша научная отдача заслуживает всяких похвал. Поэтому меня и пугает ваша длительная увлеченность глубокой ионосферой.
— Ладно, допустим некоторые частные ошибки. Но ведь это только ошибки! — неожиданно резко произнес Вадим.
Савицкий с шумом стал сворачивать целлофановый пакет. Казалось, он жестью кроет крышу. Вадим обернулся и поймал беззубую улыбку-маску. Словно Савицкий увидел что-то приятное и давно ожидаемое. Мысли Вадима спутались. Он не мог разгадать причину этой улыбки.
— При чем тут ошибки?! Главного у вас нет. Результата! Одни расчеты. И далеко не убедительные… Думаю, будет неплохо заняться вам иной темой, — тон Киреева был категорический. Он протянул Вадиму толстую папку. Ту, что принес с собой в лабораторию. На титуле стоял гриф Института баллистики.
Киреев поднялся. Он считал разговор исчерпанным. И вышел.
Ближнего боя не произошло.
Вадим зло швырнул папку на стол.
2
— Ну?!
— Что ну?
— Так, ничего, — Савицкий пристально разглядывал Вадима.
«Пусть только улыбнется… Пусть улыбнется… Я наговорю такого, что он отучится улыбаться», — подумал Вадим и в свою очередь принялся разглядывать Савицкого. Тот не любил, когда обращали внимание на его мохнатые несуразные уши. И Вадим делал именно это. Сейчас Савицкого это не трогало. Его мысли были заняты более важным, и он продолжал смотреть на Вадима с прежним любопытством. Затем глаза безразлично помутнели, словно выключили подогрев. Сеанс окончен. Он увидел все, что хотел.
— Вы довольны? — спросил Вадим.
— Этот вопрос вы мне задавали в Доме ученых.
— С тех пор мы почти не разговаривали.
— Теперь, полагаю, все прояснилось, Вадим Павлович. Представьте, меня тяготила ваша отчужденность.
Вадим недоуменно пожал плечами: какие-то глупые и неясные намеки., Савицкий не стал испытывать его терпение.
— Скажите, Вадим Павлович, что вас заставило выступать тогда, в Доме ученых?
— Я об этом не думал. Механическая реакция. Никандров играл краплеными картами, вот и все. Что вас, собственно, интересует?
— Почему вы приняли сторону поэта там. Открыто. А здесь, сейчас, вели себя с Киреевым, как кролик.
Савицкий подошел к двери и накинул крючок. При этом он пояснил, что его раздражают головы бездельников, которые то и дело просовываются в дверь. Он предложил Вадиму яблоко. Вадим отказался.
— Ну, как угодно… Знаете, Вадим Павлович, я как-то подрался с Киреевым. Да, да…
Вадиму вначале показалось, что он ослышался. Невероятно. И главное, смешно. Киреев и Савицкий… Вадим громко расхохотался. Савицкий не обиделся. Но был чрезвычайно серьезен. Это еще больше смешило Вадима.
— Напрасно вы. Я когда-то был крепкий мужчина. И занимался спортом. Плаваньем.
Вадим старался подавить смех — слишком уж велико было любопытство. Да и неловко смеяться, когда на тебя смотрят с видом терпеливого выжидания.
— В войну я и Киреев работали над одной темой. По локации. В Казани.
— В Казани? Вместе с Ковалевским? — прервал Вадим.
— Роман Степанович руководил всем комплексом работ… Так вот, когда были готовы образцы, я отправился на фронт, их необходимо было испытать в боевых условиях… И Киреев добивался этого назначения, но его не пустили — нельзя было оставить лабораторию.
— Вы его давно знаете?
— Давно?! — усмехнулся Савицкий. — Всю жизнь вроде. Мы бегали в одну школу. Учились в одном институте. Вместе стажировались в Ленинграде, у Иоффе… Сидели на свадьбе друг у друга. Давно. Очень давно.
— Да, давно, — согласился Вадим.
— Группа, с которой я испытывал приборы, попала в окружение, и я решил взорвать аппаратуру. Опытный образец. Да, я запомнил это окружение. Мы попали на минное поле. Уцелел только я, один… Словом, очнулся в медсанбате. Потом был переправлен в тыл. Больше года провалялся в госпиталях. Пять раз оперировали. Раньше у меня была довольно приятная улыбка… Ладно, не смущайтесь, Вадим Павлович. Это не столь важно.
Вадим не знал, что ответить.
— …В госпитале мне стало известно, что Киреев награжден за эти работы. Обо мне ни слова, хотя вся усилительная часть была рассчитана мной. Я приехал в Казань… И прямехонько попал на расследование — взорвал я локатор или… Сами понимаете, что «или»… У Киреева в то время был большой авторитет… Но Киреев отказался меня защитить. Он сказал, что не может утверждать, что я действительно уничтожил локатор.
К тому же появился слух, будто бы я был в плену… Словом, расследование могло неопределенно затянуться, если бы Роман Степанович Ковалевский не бросился за меня в бой. С ним очень считались… Я сгоряча уехал из Казани и почти два года бедствовал без работы. А семья, знаете… Я паял тазы и ремонтировал электроплитки, ходил по дворам… Потом я поехал сюда, к Ковалевскому. Я был согласен на любую работу. И Роман Степанович взял меня к себе… Так вновь я встретился с Киреевым. Он был завлабом. До этого у Киреева возникали крупные неприятности из-за кибернетики.
— Из-за кибернетики? — удивился Вадим.
— Да. Одно время кибернетика считалась буржуазной наукой. А Киреев выступил в ее защиту.
— Вот видите, — торопливо проговорил Вадим. — Он не так уж и труслив.
— Да. Он не трус. Но, простите, я не верю в его искренность.
— Однако он рисковал…
— Вы все о кибернетике? — с досадой прервал Савицкий. — У Киреева особый талант — видеть! Он предвидел, что кибернетика свое возьмет. Что он недолго будет в опале.
— У вас предостаточно желчи, — Вадим, сам не зная отчего, старался уязвить Савицкого. Защитить Киреева.
— Да. Он не труслив, — переждав, произнес Савицкий. — Поэтому я и расцениваю нашу с ним историю по-особенному… Так вот, когда я встретился с Киреевым, я не выдержал. Нас еле разняли… Но это случилось лишь в первую минуту. Прорвалось… Мытарства меня так подрубили. Я стал избегать плевать против ветра. Я старался забыть, что в локаторе вся усилительная часть моя и многое что другое… Ковалевский порядочный человек. Он дал мне самостоятельность. Я почти не сталкивался с Киреевым. А вот теперь я не знаю… Я, конечно, могу уйти из отдела.
Несколько минут они молчали. Савицкий поглядывал на Вадима. Рассказ его изрядно вымотал, он даже слегка прикрыл глаза.
— Вообще-то, с другой стороны… Война, — проговорил как можно мягче Вадим. — И мог ли Киреев поручиться за то, что аппаратура успешно взорвана?
Савицкий старался себя сдерживать, это чувствовалось.
— Но ведь мы были друзья. Он меня знал как себя. И Ковалевский-то верил. Хотя и знал меня куда хуже, чем Киреев.
С халата Савицкого свисали какие-то нитки. Словно он, прежде чем попасть в лабораторию, мотался по трикотажному цеху.
— В вас влюблена блондинка, — проговорил Вадим.
— Не понимаю… Ах, это? Вы еще шутите. У вас неплохое настроение, — Савицкий снял нитку.
— Она его за муки полюбила… Так где же связь времен?
— А вот и связь. У меня появился болезненный интерес к бунтарям. И я глубоко радовался, да, радовался, если они отступали перед жизненными неудачами.
— Это и вправду болезненно. Ну, а при чем тут я?
— Вы — другой! Вы мягкий и добрый. Но вы склонны к анализу. И это ваше несчастье… Только этим я и объясняю вашу реакцию на глупость Никандрова в Доме ученых и здесь…
— Что здесь?
— После вашей беседы с Киреевым… Вы не участвовали в милой суете у доски, приправленной киреевскими пошлостями. Я решил, что вы готовитесь к драке. Вроде той, что получилась в Доме ученых… А все произошло наоборот. Признаться, я удовлетворен.
