Оландай приподнялся на стременах и начал оглядывать холмы, курганы. Где-то здесь Аспат Конгаров делал раскопки. Для него была почта. Вдалеке, среди однообразно зеленого степного простора, показалось белое пятнышко, почтальон решил, что это палатка археолога, и свернул туда.
В палатке, кроме Конгарова, была бригада рабочих. В тот момент, когда приехал почтальон, все обедали. Конгаров пригласил пообедать и Оландая. Почтальон развьючил коня, отвел в ближайшую впадинку с сочной травой: пусть тоже подкормится, отдохнет, — подсел к археологу.
Они любили побеседовать. Постоянно разъезжающий почтальон знал много такого, что не попадало ни в газеты, ни в книги, а Конгаров — такого, что находилось в недоступных для почтальона библиотеках и музеях.
— Как жизнь? — спросил археолог.
Оландай рассказал последние новости. Долиной Енисея недавно промчался ураган и поднял такую пыль, что среди дня стало, как в сумерки, сорвал много крыш, поломал деревья, покалечил птиц, захваченных в полете. Оландая и Алтын-Сарата он сбил с дороги, хотя они проезжали по ней до этого раз триста. Проклятая пыль пробралась даже в закрытые сумы, в запечатанные письма.
— Откуда берется столько пыли? Пашня кое-где, а пылит день и ночь, зимой и летом. И куда летит она? — спросил почтальон.
В ответ ему Конгаров долго рассказывал, что, кроме пашен, идет все время распыление гор, холмов… Иногда пыль улетает за тысячи километров, иногда оседает поблизости… Во многих местах пылью погребены целые города… Сейчас Конгаров раскапывает именно такие, погребенные пылью, развалины древнего дома.
После обеда он показал Оландаю раскопки: фундамент дома, остатки каменных стен, черепицу, из которой была сделана крыша, осколки гончарной посуды.
От Конгарова почтальон уехал с новыми думами. Их было столько, что захватило дух.
…Пыль-пыль… Плодородие хакасской земли. Тысячи лет трудится ветер, перемолол, перенес и спрятал где-то целые горы. Хакасская пыль не всегда улетает далеко и безвозвратно. Вот она похоронила древние развалины. Может быть, среди холмов, курганов, увалов и других земных возвышений немало таких, которые насыпала, надстроила, прикрыла, затрусила пыль тысячелетий. Оландай найдет эти склады плодородия. Их вывезут на поля. И зашумит в Хакассии невиданная пшеница.
— Ну, Алтын-Сарат, не сердись! Когда такое дело, не приходится жалеть ног, — почтальон пришпорил коня и повернул с дороги вдоль гряды холмов, где зарождались вихри; поймав один взглядом, он неотступно следил за ним, пока вихрь не уходил из виду.
Вихри двигались через котловину от одной гряды холмов к другой, некоторые вдруг на полдороге рассыпались почему-то в прах, но большинство благополучно перебегало котловину. Второй холмистый край ее окутывала сплошная пыльная туча. Что происходит там с вихрями, издалека было не видно, и Оландай повернул туда. Это удлиняло его почтовый круг, но добрый конь легко покроет два-три десятка лишних километров.
Вот когда Оландай оценил удобства своей должности: навещай только по графику все населенные пункты своего участка, и больше с тебя ничего не спросят. Ехать можешь любой дорогой и без дороги, думать о чем угодно. А если хочешь гоняться за ветром — нет лучшей должности, как разъездной почтальон.
Недели через две в Главном стане заметили, что Оландай, привозивший почту два раза в неделю, едет почему-то вне расписания. Это бывало только в экстренных случаях, и всем стало тревожно: неужели опять началась война или надвигается степной пожар?
Алтын-Сарат мчался такими быстрыми прыжками, как убегают от огня, его длинный хвост летел за ним вровень со спиной, тяжелые почтовые сумы порхали, как крылья птицы.
— Иртэн, Тохпан, Аннычах! — закричал Оландай издали. — Я нашел, нашел… Я поймал нашу пыль.
Трудная работа — гоняться за вихрями. Но Оландай подметил, что ветер — не шальной бродяга и хулиган, а имеет постоянные дороги и повадки, и твердо решил открыть их. Погоня за вихрями закончилась полной победой почтальона — вихри сами привели его к складам пыли. В котловине Карасук он нашел вереницу увалов из мелкозема — неисчерпаемый запас плодородия.
И снова Оландай, теперь самый знаменитый в Хакассии почтальон, делал свой круг. На этот раз его мысли были заняты табунщиком Миденеком. Миденеку — большой пакет от редакции районной газеты. Интересно, как узнали там о неграмотном человеке, что пишут ему?
На склоне холма показался табун кобылиц с жеребятами-сосунками. Приглядевшись к табунщику, который, в свою очередь, разглядывал почтальона, Оландай узнал Миденека.
— Тебе письмо.
— Письмо? — удивился табунщик. Это был древний одинокий человек, никогда не отправлявший и не получавший писем. Он озадаченно повертел пакет, затем спросил, что делать с ним.
— Распечатай и читай.
— Не умею. Помоги, друг!
В пакете был номер газеты с большой статьей: «Знатный табунщик Миденек».
Оба всадника спешились и легли во впадинку, чтобы ветер не трепал газету. Оландай читал, Миденек, подперев голову руками, слушал и наблюдал за табуном.
В статье была описана вся жизнь табунщика. Сын батрака и сам тридцать лет батрачил на бая. Полвека не знал он другого жилья, кроме шалаша, сложенного из дерна, за тридцать лет батрачества ни одного дня отдыха. Когда из Хакассии выгнали баев, Миденеку было сорок лет. Невелики эти годы. Но батрацкая жизнь сделала его инвалидом — жестокий ревматизм скрючил ноги и руки. Советская власть спасла Миденека от гибели. С той поры, вот уже больше двадцати лет, он работает без урона. Жеребят, гуляющих в его табуне, можно уверенно считать надежным вкладом в хозяйство. Правительство наградило табунщика орденом Трудового Красного Знамени.
Миденек снял лохматую баранью шапку и спрятал в нее лицо, плечи его вздрогнули, жилы на шее вздулись.
Оландай догадался, что старик перемогает слезы, а слезы — сокровенное дело человека, — и почтальон отошел к своему коню.
Услыхав переступ конских ног, Миденек открыл лицо, встал и горячо поблагодарил Оландая:
— Спасибо за добрую весть!
На буром лице, в глубоких складках и морщинах, которыми, казалось, записана вся история Хакасской земли — тяжкий ход ледников, налеты то морозных, то знойных ураганов, тысячелетний подневольный труд, — еще лежала боль незабытых унижений батрацкой жизни и боль воспоминаний о безвременно погибших жене и детях, но от глаз шло и все шире разливалось радостное сияние.
Почтальон уезжал дальше. Миденек, поднявшись на курган, махал вслед ему шапкой и кричал:
— Спасибо за добрую весть! Пусть всегда будет легок твой путь, конь быстр, сумки полны счастья!
Москва-Хакассия 1940–1949 гг.
Небольшие барки. (Примечания автора).
Ландурами называют на Енисейском севере понурых вислоухих оленей.
Переезд, переход.
Палки, которыми погоняют оленей.
Остяцкий бог.
В данном случае дневных переходов.
Маленькие бубенчики на конской сбруе.
Куртияк — хозяйка табуна.
Богарные земли (богара) — неполивные земли.
Раскольный баз — скотный некрытый двор (в данном случае для коней), состоящий из нескольких отделений, различных по размеру: самое большое вмещает целый табун, следующее — коней десять, затем — еще меньше и, наконец, последнее, так называемый станок, — только одного коня.
Дикий напуск — самый первобытный способ полива, когда воду льют без учета, при нем высокие места остаются сухими, а низкие заливаются слишком, и хлеб вымокает, иногда получаются вредные малярийные болотца.
Тебеневка — зимняя пастьба, при которой кони добывают корм из-под снега.
Залога — перерыв, перекур.
Укрючный — конь, на котором ездит табунщик.
Площадь, которую способен оросить какой-либо источник.
