В мешке рыбака Луиджи среди рваной одежды хранились амулеты — бронзовая фигурка попугая и золотое кольцо в виде дракона. Но Луиджи не везло, не везло всю жизнь. Долгие годы он искал счастья в далеких краях, был китобоем, работал в угольных шахтах и вернулся на родину с больными легкими и мутными, воспаленными глазами. А в мешке Бенито, самом тощем из всех мешков, хранятся лишь колода карт и кинжал с рукоятью из слоновой кости.
Ветер усиливался. Джованни развел костер и принялся варить кофе. Расположившись вокруг костра, рыбаки много курили. Вынужденное безделье томило.
— Будь у нас собственный парусник, — хмурясь, произнес Антонио, — мы бы ушли от шторма. Чем дальше в море — рыба крупнее. Тогда я бы не думал, что пропаду от нужды, как какой-нибудь драный кот на крыше…
— Молчи, не мути нам души, Антонио! — сердито сказал Алессандро.
— Что же делать, мадонна?
— Мадонна нам не поможет, — сказал Филиппо, — надо самим бороться за свое счастье.
С Филиппо согласились все рыбаки. Лишь Бенито и Луиджи думали иначе. Луиджи, долговязый, с узким лицом и косматой бородой, которую он никогда не расчесывал, сказал:
— Уеду туда, куда еще сам дьявол не заезжал! Буду жить один, где-нибудь на скале…
А Бенито, вызывающе глядя на Филиппо, вдруг признался:
— Мне бы плавать под черным флагом…
В его глазах вспыхнули алчные огоньки, и он дико заорал:
Черный бриг. Пальба гремит!
В карманах золото звенит!
Веселится на спардеке
Бенито, дерзкий капитан!
— Дурак опаснее змеи! — рассердился Филиппо и брезгливо сплюнул под ноги Бенито.
Не сдержался и Алессандро:
— А что ты делал при немцах, Бенито, дерзкий капитан? Прохлаждался в таверне?
— А ты? — спросил Бенито. — Сражался против них и победил? Да? Отчего же ты нищим возвратился в Катанию?
— Потому, Бенито, что борьба еще продолжается, — вместо Алессандро ответил Филиппо и повторил: — Да, дурак опаснее змеи!
Лицо Бенито побагровело. Он сунул руку в правый карман брюк, но сидевший рядом с ним Эмилио перехватил ее:
— Бенито, успокойся!
Тяжелая темнозеленая зыбь накатывалась на берег, шторм усиливался; голодные чайки изо всех сил старались подняться в воздух, но ветер прибивал их назад, к земле. Джованни, вслушиваясь, как гудит зыбь, обрадованно глядел на рыбаков, чьи простые мужественные сердца так неожиданно раскрылись в этот хмурый штормовой день.
А назавтра… Уже ничего, кроме рыбы, их не интересовало… Они с благодарностью глядели на море, которое успокаивалось и снова сверкало солнечной синевой.
3
Это случилось на второй день после шторма. Джованни набирал воду из мраморной колонки, стоящей в саду перед оградой виллы, как вдруг к нему подошел человек в кремовом костюме из тонкой шерстяной ткани:
— Неплохой день для лова — не правда ли, маленький синьор?
— День хороший, — испытывая какую-то неловкость, ответил Джованни.
Его карие, с золотистым отливом глаза заглянули в серые глаза незнакомца. Жаркие солнечные огоньки встретились с твердыми, как кварц, кусочками льда.
— Я Чарльз Гетбой, — объявил незнакомец.
— А я Джованни, — наполнив ведро водой, сказал Джованни.
— Что же, будем знакомы… — Назвавшийся Чарльзом Гетбоем говорил с заметным иностранным акцентом. — Ты, наверно, знаешь, кто я такой?.. Нет? Ну, здесь все мое! — И он небрежным движением руки указал на виллу.
Джованни с любопытством глядел на Гетбоя. Так вот какие они, миллионеры…
— Ты меня не бойся, — сказал Чарльз Гетбой.
— Я никого не боюсь. Прощайте, синьор! — подняв ведра, заторопился Джованни.
— Постой!
— Я слушаю, синьор!
— Не ты ли поймал орла? Об этом мне только вчера сказали…
— Я, — ответил Джованни.
— Это мой орел, я в него стрелял и, как видишь, не совсем промахнулся.
— Нет, орел не ваш, синьор. Разве вы купили всех орлов в итальянском небе?
— Пожалуй, я мог бы и это сделать, но я не спорю… Ладно, орел твой.
— Мой! — твердо сказал Джованни.
— Так вот ты и продашь мне орла. Я прикажу сделать из него чучело для письменного стола.
Джованни молчал. Пусть Гетбой будет трижды Гетбоем — он не получит орла.
— Прощайте, синьор!
Оставшись возле колонки, Гетбой рассмеялся.
…К вечеру он собственной персоной появился на берегу.
Рыбаки ужинали — хлебали уху из макрели. Море нежно синело. Приближался вечер, но здесь, на берегу, день словно остановился — так много было еще солнца.
Рыбаки, не отрываясь от еды, вежливо поклонились Гетбою:
— Здравствуйте, синьор!
— Здравствуйте, синьоры!
Джованни сидел перед костром на деревянном ящике. Чарльз Гетбой подсел к костру.
— Не советую тебе упрямиться, мой мальчик, — сказал он Джованни.
Иностранец вынул из кармана портсигар, достал из него сигару, закурил и выпустил на Джованни струю пахучего дыма.
Рыбаки — они уже знали в чем дело — с интересом ждали, что произойдет дальше. Многие из них видели настоящего миллионера впервые. Но ни почтения, ни страха не выказывали они перед ним, ибо случилось так, что каждый из них в эту минуту почему-то сравнил богача с собой. Ничего необыкновенного не было в нем. Отними у него деньги — он не сможет даже сделаться рыбаком…
— Ты только подумай, Алессандро, — шепнул Филиппо — одно слово этого синьора — и тысячи людей безработные…
Иностранец поправил упавшую на лоб прядь светлых волос и еще ближе подсел к огню.
— Любишь ли ты есть вкусные вещи? — вдруг спросил он Джованни.
— О, синьор, это я очень хорошо умею!
— Ну, а сколько времени ты можешь пробыть без еды? — лукаво прищурившись, снова спросил Гетбой.
С минуту Джованни молчал, глядя на пламя костра. В словах гостя была угроза. И Джованни поднялся. Он гордо выпрямил плечи.
— Синьор, я и на это мастер! — ответил он миллионеру.
Суровые лица рыбаков подобрели. Вот так Джованни! Огрел богача, как плетью. Пусть не грозит мальчишке нуждой! Но странное дело: было похоже, что дерзкий ответ мальчика понравился и синьору Гетбою.
— Эге, приятель, из тебя, пожалуй, получится толк! А такие мне нужны, — швырнув сигару в костер, сказал Гетбой. — Хочешь стать капитаном? У меня свои корабли. Лайнеры. Ты будешь учиться…
Глаза Джованни заблестели. Сделаться моряком? Это была мечта всех мальчишек Портового спуска.
— Значит, по рукам? Орел мой?
— Нет, синьор.
Иностранец посмотрел на корзину с орлом и пробормотал что-то по-своему. Он закурил новую сигару, а затем не спеша вынул из внутреннего кармана пачку долларов:
— Получай, приятель.
— Синьор, я же сказал: орел не продается!
— Я набавлю втрое, вчетверо… Решай!..
— Не продается.
Рыбаки молчали. Лишь один Антонио что-то глухо забормотал, открывая широко рот, словно ему не хватало воздуха для дыхания. Он медленно поднялся, и тут все увидели, как он немощен и стар, Антонио.
— Джованни, отдай орла! — взмолился он плачущим и скрипучим голосом. — Джованни, отдай!.. О мадонна, мы сможем купить собственную лодку…
— Антонио, иди прогуляйся, — поднявшись, в свою очередь строго сказал Филиппо.
Всхлипывая, Антонио послушно отошел в сторону.
Всю свою долгую жизнь он мечтал быть независимым от владельцев лодок… и вот представился случай… Слезы медленно текли по морщинистому лицу старика.
— И камни роняют слезы, — сказал Бенито.
Он сидел на песке, скрестив по-турецки ноги, и было похоже, что его совсем не интересует происходящее. Лишь временами какая-то злая усмешка кривила губы толстяка.
Гетбой удивленно глядел на мальчика. Не оставить ли Джованни в покое? Нет, дело здесь не в мальчишке… Ему, Гетбою, бросили вызов… И кто? Какие-то нищие сицилийцы. Иностранец улыбнулся. Что ж, не пройдет и трех-четырех дней, как он украсит свой кабинет чучелом орла…
— Соглашайся, все равно орел будет мой! — сказал Гетбой, уже не скрывая угрозы.
— Вы хотите взять птицу силой? — спросил Джованни.
— О нет, я хочу, чтобы ты сам, добровольно отдал мне орла. И ты отдашь. А когда ты это надумаешь, дай мне какой-нибудь знак… Ну, подними белый флаг на крыше барака.
— Синьор, мне не нравятся белые флаги! — сказал Джованни и рассмеялся.
Гетбой ушел. Он шагал не торопясь, повидимому что-то обдумывая. На виллу он вернулся не в духе. «Что же, собственно, произошло?» — думал он, подходя к огромному каштану, под которым всегда любил отдыхать после прогулки. Но на этот раз, нахмурившись, он прошел мимо. Как большинство людей, имеющих неограниченную власть над другими людьми, он был мелочно самолюбив: ему даже и здесь, на вилле, слышался дерзкий вызов в смехе маленького итальянца. И к тому же у Гетбоя были скверные нервы; порой у него случались припадки непонятной тоски, как яд, разрушающей сознание. Тогда, по совету врачей, он выбирал для отдыха морские пустынные берега. На этот раз он выбрал Сицилию. Горячий морской воздух и целебная тишина Ионического моря благодатно действовали на Гетбоя.
