Он любил жену. Любил работу. Спокойный увалень с круглым добродушным лицом, Жора славился склонностью к философскому осмыслению действительности. Толстый Жора любил поговорить. О кино, о видах на урожай, о новых веяниях в геологии, о китайской кухне, о политике, об охоте. О женщинах Жора, в отличие от других, говорить не любил.
Сережа Рожков, старший техник-геолог. В поле он будет работать в отряде промывальщиков. Кроме того, он радист. А его хобби — фото- и кинодело. Когда он бродит, увешанный камерами, по базе, мы чувствуем, что назревает киношедевр. В нашей партии четыре кинокамеры и семь фотоаппаратов. Сережа — кинорежиссер и главный кинооператор на общественных началах.
— Сережа, — говорим ему, — если хочешь быть достойным своего тезки Эйзенштейна, борись за правду жизни. Никакой лакировки действительности — с одной стороны, и никаких сверхгероических подвигов — с другой.
И он старается быть достойным. Сережа работает методом скрытой камеры. Сережа изгоняет из кадров слащавость и украшательство.
Когда окончится поле, он получит за свой фильм «На Пеледоне» диплом на областном конкурсе. А сейчас он стрекочет своей камерой и никто не догадывается, какая слава ждет его впереди.
Сережа Певзнер, студент. Он на практике, учится в Московском геологоразведочном институте. В маршрутах будет в паре с Кривоносовым. Певзнер самый молодой в нашей партии. Молодости свойственны ошибки, вот почему он плюет в костер и матерится по утрам. Дома в Москве его ждут бабушка, мама, жена и родственники. Они считают, что Сережа попал на край света, и очень волнуются. Сережа же так не считает. Он твердо знает, что интеллигенту поле необходимо как раз для того, чтобы хоть на время избавиться от груза условностей, которые гнетут его в городе.
И Володя Колобов, каюр. Маленький крепыш с веселыми, пронзительно-черными глазами, он никогда не унывает и умеет делать все. Когда в партии находится человек с такими золотыми руками, как у Володи, можно не сомневаться, что все будет хорошо. Володя умеет водить все марки машин и вездеходов, строить дома, ухаживать за лошадьми, охотиться, печь хлеб, парить щи, готовить лолошки-ландорики, шашлыки и брагу. Володя умеет приготовить еду на пятерых при минимуме продуктов, отпущенных на одного. Когда мы перегоним лошадей, Володя начнет работать шурфовщиком. Жизнь не баловала его, а чаще всего самые надежные парни это те, кому в жизни было трудно.
Мы сидим на крыльце.
— Пеледонцы, дети мои. Пеледонцы, радость моя, — укоризненно приветствует нас оставшийся за начальника экспедиции Артур Невретдинов.
Мы понимаем его, мы обещаем сегодня-то уж улететь обязательно.
Все собираемся в камералке на последний совет. Еще раз прикидываем, не забыли ли чего.
В камералке — ералаш. Ящики, вещи, книги, мусор, прошлогодние образцы, карандаши, веревки — все, что надо и не надо. Провожать нас, как водится, никто не пришел. Не положено.
В камералке появляется собака — черный лохматый пес с подхалимской мордой. Породу его определить невозможно, наверное, такой породы вообще не существует.
— Бич! Марш на улицу!
Мы тоже выходим и грузим вещи. Бича забрасываем в кузов машины.
На вертолетной площадке нас уже ждут. Мы поднимаемся быстро, без задержек и разговоров. Пролетаем над домом экспедиции. Все у иллюминаторов. Каждый взглядом отыскивает свой дом. Еще бы, эти дома мы увидим очень не скоро.
Анадырская тундра залита водой.
Садимся в Марково.
Марково тоже залито водой. От дома к дому путешествуют на лодках. Если у тебя нет лодки, привязанной к крыльцу, не попасть тебе в гости.
— Чукотская Венеция, — комментирует Жора и начинает вслух размышлять о преимуществах водных путешествий.
У нас в вертолете две резиновые лодки, а в часе лёта собственная река Пеледон. Так что водными путешествиями мы на лето обеспечены.
Мы снова в воздухе. Курс — на базу. От грохота винтов и качки Бич обалдел. Он лежит, уткнув голову в лапы, его мутит.
Тундра меняется на глазах. Пошли сопки, тайга. А вот и огромная река.
— Смотри, это Пеледон.
Даже с высоты он внушителен.
На правом берегу видны аккуратные палатки, тоненький дымок из одной, наверное кухня. Площадка отмечена флажками, и вокруг свалены деревья. Нас давно ждут. Еще бы, ребята тут с самой весновки, с апреля.
Первым делом выгружаем почту, передаем приветы и посылки.
Приглашаем пилотов пить чай. В кухне уже все готово.
Пишем письма, все упаковываем, вручаем пилотам огромную бутыль с дегтем. Просим осторожно обращаться с ней и передать в соседнюю партию. Пилоты все понимают. Они знают, что деготь будет спасать лошадей от гнуса.
Вертолет улетает. Мы остаемся. Нас двенадцать.
Бесхозный пес Бич, которого мы прихватили в поселке, — тринадцатый член нашего экипажа.
Маршрут первый, в котором ничего не происходит, поскольку все происходит в других маршрутах
Человек должен жить на берегу моря. Не знаю почему, но человек должен жить на берегу моря. Может быть, это внушение детства. С той поры, как я себя помню, под окнами моего дома плескалось море.
Здесь вокруг нашей базы — сопки и лес, — и мне скучно без моря. Не хватает пространства. За пространством надо лезть на сопку.
Шора достал карту и начал мне растолковывать:
— Вот наша база. Вот Большой Пеледон, он впадает в реку Анадырь, та, в свою очередь, в Анадырский лиман, а лиман — часть Анадырского залива, который, в свою очередь, является частью Берингова моря. Так что выход в океан мы практически имеем. Это должно вселить в тебя радость, так как грусть — и это замечено крупными специалистами — отрицательно сказывается на работе.
Радость в меня сразу же вселилась, и я поблагодарил Жору.
В тот же день, в маршруте с вершины горы Безымянной (сколько их разбросано безымянных!), мы в бинокль видели что-то голубое и безбрежное.
Я говорил, что это дымка.
Жора уверял, что видит океан.
Я согласился, я вспомнил инструкцию, данную за минуту До выхода в маршрут начальником партии Славой Кривоносовым:
— В маршруте никаких прений. Что сказал геолог — то и выполнять. Ясно? Никаких дебатов. Вы не в парламенте, а в тундре.
В маршруты мы ходим с Жорой вдвоем. Так будет весь сезон. И еще с нами наш пес Бич, которому скучно на базе.
В нашей тройке старший Жора. Он геолог. Старший геолог партии. Я подчиняюсь Жоре. Я техник. Младший техник-геолог. Бич подчиняется Жоре и мне по совместительству. Нам хорошо, и мы втроем живем дружно.
У меня прибор. Я слушаю землю, как доктор больного. Жора Старцев называет первый маршрут «аристократическим».
Пожалуй, это так и есть. Теплынь плюс тридцать, комаров нет, одеты легко. На базу вернемся ночью.
Мы берем образцы, описываем местность, делаем первую чаевку. В полевую книжку Жоры ложатся первые строки: «В элювиальных развалах появляются осветленные породы типа гранитов — гранодиоритов с хорошо выраженным розовым полевым шпатом (образец 2/1). Эти развалы протягиваются на первые десятки метров. В пятистах метрах дальше — темно-серые андезито-базальты мелкопорфировые с красновато-палевыми пятнами, вероятно, участками ожелезнения (образец 2/2)…»
С каждым переходом от точки к точке, с каждым километром образцов становится все больше и рюкзак все тяжелей. Мы идем на восток, потом на север, потом на запад, потом на юг и на базу.
Тихо. Уходит ветер, спотыкаясь, гасит случайные костры. А солнце не уходит за горизонт. Оно перекатывается по острым гребням гор. Оно плавно катится по сопкам. И похоже на новенький желтый детский мячик. Мы идем вслед за ним. Лезем на высоченные вершины, пробираемся через стланиковые джунгли склонов, прыгаем с камня на камень, форсируя ручьи. Такие пейзажи даже присниться не могут — это надо видеть наяву. Никогда бы не подумал, что Центральная Чукотка столь красива. Тут бы лагерь организовать, пионерский, а не ходить в маршруты!
…В правой руке у Жоры — геологический молоток, на согнутой левой лежат образцы, он прижимает их к телу крепко, чтобы они не упали, потому что лежат они в строгой последовательности тех точек, откуда мы их брали. На поясе у него болтается револьвер в тяжелой кобуре. Это на случай самообороны, если лютый зверь застанет нас врасплох. Я таскаю карабин, калибра 8,2, на случай охоты, но нападать на нас никто не собирается, а разная дичь ходит, курлычет, мяукает… но не попадается на мушку.
Жора осторожно несет камни. На привале мы будем отбирать образцы. Жора их будет описывать. Я на каждый камень наклею кусок лейкопластыря, поставлю номер и положу в рюкзак. И мы пойдем дальше.
О камнях Жора Старцев может говорить до бесконечности.
Мы разжигаем костер на берегу большого ручья. До нас тут костров не жгли. Хорошо быть первым. Первым разжигать костер, первым срывать цветок на отметке тысяча пятьдесят метров, первым прокладывать маршрут, первым слушать тишину на перевале.
