class="p1">– Убежал, ваше высокобродье!
Несколько молодых офицеров фыркнули, матросы ухмылялись, а старшой, перекосив физиономию, вцепился обеими руками в грудь Дергачева и, встряхивая его во всю силу, захрипел:
– Что-о? Мертвецы бегают?! Да ты издеваться надо мной!
– Так точно… Я… как это… – пытался он что-то сказать, но не находил нужных слов: они куда-то исчезли, а на язык нелепо просилась песня про акулькину мать, и это было обидно Дергачеву почти до слез.
Весь задрожав от ярости, старший офицер поперхнулся и тяжело закашлялся.
– На каком основании ты побежал в кают-компанию, а не доложил мне первому? – ядовито придрался к Дергачеву вахтенный начальник, прищурив острые, недобрые глаза.
– Умереть не умерла, – шептал Дергачев.
– Ты что губами шлепаешь? – орали на него.
Он глубоко вздохнул и с усилием плотно сжал губы.
Прибежали фельдшер и санитары с носилками; вслед за ними появился доктор, небольшой человечек; на тощем, желтом лице его вместо бороды сердито торчал клочок рыжих волос, серые глаза были неподвижно мертвы. Матросы называли его помощником смерти.
Наконец, переваливаясь с ноги на ногу и шумно пыхтя, поднялся на мостик сам командир. Низкого роста, но несуразно толстый, всегда потный, с распухшим синим лицом, он похож был на разбухшего утопленника. Нервно теребя свою черную бороду и захлебываясь слюной, он еще издали набросился на старшего офицера:
– На корабле убийство! Безобразие! Как вы допускаете это!
Все вытянулись, но стали меньше ростом, незаметнее, и все замолчали.
– Извините, Анатолий Аристархович, что вас побеспокоили, – оправляясь, виновато, негромко заговорил старший офицер. – Вот этот дурак переполох наделал. Но я положительно не могу его понять. Бог знает что говорит…
Он стал кратко докладывать о происшествии.
Чайки, опускаясь, кружились над головами людей низко, как будто тоже желали узнать, в чем дело.
Дергачев, как столб, стоял в стороне и все смотрел на то место, где лежал убитый и теперь исчезнувший человек, – глаза его были сухи, и зрачки расширены.
– Это ты что, а? – обратился к нему командир.
Он встрепенулся, быстро приложил руку к голове и, ничего не отвечая, бессмысленно уставился в лицо начальника.
– Как смеешь отдавать честь без фуражки? – закричал командир.
Дергачев продолжал отдавать честь, пока командир насильно не дернул его руку вниз. Голова его была пуста, словно все эти грозные слова начальства вышибли из него мозг. Он чувствовал лишь одно, что все кругом него качалось и двигалось, как во время сильной бури, а в памяти визжали слова пьяной песни:
Умереть не умерла, только время провела-а…
Матросы, заполнив почти весь мостик, с любопытством следили за происходившим. От всей души ненавидя «аврального» квартирмейстера, часто их подводившего под ответ начальству, они были довольны, что и над ним наконец стряслась беда.
Офицеры обратились к ним за разъяснением странного случая.
– Так что мы никакого покойника здесь не видали, – ответил один из толпы матросов.
– Благодаря бога мы еще грудью послужим, – добавил другой.
Общее недоумение все росло, начальство, чувствуя себя глупым, сердилось, досадовало, ворчало.
Командир внимательно посмотрел на Дергачева: у него прыгали губы, а глаза выкатились и дико блуждали.
– Доктор, освидетельствуйте этого человека, – сообразив что-то и нахмурясь, приказал командир. – О результатах сообщите мне.
– Есть! – ответил тот, приложив руку к козырьку.
Старший офицер, успокаиваясь, подошел к Дергачеву и пощупал ему голову.
– Гм… – загадочно промычал он. – Горячая…
Его примеру последовал мичман, маленький, с румяным девичьим личиком.
– Ну, конечно, – подтвердил он и, высунув вперед руки, а голову убрав в плечи, посмотрел на офицеров прищуренными глазами.
Когда Дергачева, сменив с вахты, привели в лазарет, доктор усадил его на стул, внимательно заглянул сквозь пенсне в глаза, понюхал, не пахнет ли изо рта водкой, и начал задавать вопросы:
– Голова часто болит?
Перепуганный пациент, вздрагивая и чувствуя потемнение в мозгу, давал ответы сбивчивые, путался, стонал и охал.
– Ваше благородие… простите. Это нельзя понять. Действительно я ударил, он будто помер. Я так чувствовал, что помер он. Дозвольте перекличку… Как же? А может, он не до смерти помер, а мне погибать? За что?
– Молчи! – крикнул доктор, дергая себя за рыжий клок волос.
Он приказал квартирмейстеру положить ногу на ногу, ударил молоточком ниже колена и, увидев, что нога живо вспрыгнула, просиял от радости:
– Эге! Рефлексы повышены.
Повернул молоточек и ручкой провел несколько раз по обнаженному животу:
– Гм… кожные отсутствуют…
Доктор продолжал свои исследования, щекоча пятку, ударяя молоточком в разные части тела, дергая вверх стопу. Руководящая нить, ведущая к диагнозу, то ускользала, то опять попадала в сферу мысли врача, и по мере этого лицо его омрачалось или просветлялось.
– Ваше благородие, – всхлипнув, не унимался Дергачев, – обязательно надо перекличку… Кто живой, кто мертвый… как же?
– Встань! Закрой глаза! – командовал между тем доктор.
Дергачев встал, зажмурил глаза, но через минуту потерял равновесие.
– Ромберг положителен, – торжествующе заключил доктор, поправляя на носу пенсне.
– Ваше благородие, до смерти он помер или нет?
– Подожди. Отвечай только на вопросы. В семье у тебя не было умопомешательства?
Квартирмейстер молчал.
– Родители твои водку пьют?
– Только отец. Он здорово может хватить. А матери у меня совсем нет…
Из дальнейших расспросов выяснилось, что мать погибла в ранней молодости, упав в глубокий колодезь.
– Так, так. Но тут могло быть и самоубийство…
Доктор начал допытываться о всех родственниках.
– Ваше благородие, отпустите. Что вы меня мучаете?
– Стой! Спишь как?
– Я не сплю. Я все понимаю.
– Э, черт! – рассердился наконец доктор. – Уберите его! Все ясно…
Вечером командир получил письменный ранорт. Доктор подробно и обстоятельно доказывал, что квартирмейстер 2-й статьи Дергачев страдает болезнью мозга и галлюцинирует. А так как крейсер «Самоистребитель» шел все дальше от России, то командир, не сомневаясь в правдивости докторского заключения, положил следующую резолюцию:
«Старшему офицеру к сведению: если больному не будет легче, то в первом же порту списать его в госпиталь».
На второй день крейсер бросил якорь на рейде французского портового города.
Часов в девять утра к Дергачеву, который находился под замком в лазарете, опять пришел врач.
В одно мгновение больной вскочил с кровати и стал в угол. За ночь он стал неузнаваем: лицо почернело, как чугун, вокруг глаз вздулась опухоль, и все тело дрожало, как у паралитика. Он безмолвно уставился на доктора жуткими, налившимися кровью глазами.
– Да, дело дрянь, – взглянув на него, заключил доктор и не стал даже его расспрашивать.
Снова о Дергачеве доложили командиру.
– Отправить во французскую больницу сейчас же.
Сказано – сделано. Не прошло и получаса, а паровой катер, попыхивая дымом, уже мчался к пристани.
