ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Солнце значительно поднялось к зениту. Перед путником внезапно появился столбик с небольшою дощечкой, на которой в виде стрелы указана тропа и русскими буквами написано, что данное направление приводит в лагерь № 1 Геологического комитета. Путник вступает на эту тропу, а читатель, точнее зритель, переносится между тем в самый лагерь, где идет повседневная научная работа. Геолог, принадлежащий к старой школе ученых, сидя в кругу своих помощников, трудолюбиво работает над тщательным составлением десятиверстного масштаба карты, занося на нее все указанные в природе горные возвышенности и точки и различною окраской обозначая геологию данного района. Здесь я должен отослать неосведомленного читателя к чрезвычайно острой полемике, разыгравшейся недавно на страницах научных журналов и газет в отношении эволюции типа геолога, происходившей на протяжении последнего десятка лет. Читатель, быть может, думает, что геолог — существо, так сказать, говоря словами немецкого философа Канта, an und für sich — «в себе и для себя»? К сожалению, должен заметить, что как объем и сфера занятий геолога, так и его методика, а следовательно и психологический тип, очень резко меняются под напором чисто внешних причин и воздействий. Было время, оно еще очень недалеко ушло от нас, когда все функции геолога заключались в составлении десятиверстки, причем сосредоточивалась эта кропотливая, но мало прогрессивная работа при отделе Региональных съемок. Представителя именно такой старой, дореволюционной геологии мы видим в вышеупомянутом лагере. Его тип — это тип несколько облагороженного чистою наукой формалиста и бюрократа. Нанеся известную точку на карту, такой геолог, очень часто не покидавший четырех стен своего кабинета и пользовавшийся многочисленными картами съемщиков, был гораздо более заинтересован в неоспоримости своей точки, нежели в открытии каких-либо новых, других точек. Война сразу покончила с этим мертвым застоем в геологии. Будучи вынуждено искать у себя в России многие минералы и вещества, до того времени получавшиеся из-за границы, царское правительство во время войны расшевелило спячку Геологического отдела и сорганизовало несколько небольших экспедиций, целью которых была разведочная работа. Мы видим, таким образом, что во время войны тип геолога-формалиста переживает некоторое изменение в сторону геолога-разведчика, и чистая наука впервые вступает в стык с промышленностью. Октябрьская революция еще сильнее подчеркивает промышленный уклон геологии, — на мой лично взгляд, нежелательно перегибая палку в противоположную сторону.
Здесь я имею в виду мнение моего уважаемого противника, профессора Пузанкова, неоднократно выражавшееся им на страницах «Экономической газеты», — по вопросу о «районировании работы геологов и специализации по ископаемым». Нет, уважаемый проф. Пузанков, нет, трижды нет, — чистая наука не должна и не может быть целиком отождествлена с промышленною разведкой! Что сказали бы в Военной академии, если б учителям стратегии было предложено стать рекогносцировщиками или разведчиками? Я считаю подобный уклон, безусловно, недопустимым! Я хотел бы, чтоб проф. Пузанков выразился яснее, кого именно подразумевал он в одной из своих статей под «земским врачом от геологии»? Прочь метафоры, уважаемый противник! Бросьте оскорбленье в лицо! Не прячьтесь за расшаркиваньем перед Советской властью, — подхалимство вместе с доносительством плохая-с, пло-хая-с, опасная-с тактика для бывшего статского советника и члена церковного попечительства, наиуважаимейший профессор Пузанков!
Я, однако, увлекся полемикой и отступил от изложения сюжета. Путник входит в лагерь № 1. Его встречают приветливо, хотя и с удивлением. Когда же он задает вопрос о том, где находится Аманаусская область, ученый-геолог рассеянно нагибается к десятиверстной карте, но в пределах начертанного им десятиверстного отрезка не значится этой области, ни дороги к ней. Пожав плечами, ученый рекомендует путнику зайти в отстоящий от него в десяти километрах следующий геологический лагерь № 2, Путник с неудовольствием отворачивается от этого гнезда формализма, и здесь обрывается вторая часть.
Лес между тем становится все реже, являя собою, безусловно, нездоровые картины бессмысленной порубки, порчи молодняка и поджога стволов, употребляемого местными крестьянами в целях легчайшего овладения деревом. Иногда через дорогу протягивается поваленный ствол белого бука (граба), каковой путник обходит, сильно прихрамывая от усталости. Наконец, вынув записную книжку и явно выйдя из себя, он начинает делать пометки и этим выдает свою принадлежность к кругу лиц, стоящих у власти. Ноги его несколько раз топают перед картинами варварства. Губы его нетерпеливо поджимаются, плечи раздраженно вздергиваются. Между тем ущелье понемногу переходит в каньон, растительный покров редеет, и режиссеру представляется богатая возможность показать на этот раз вулканические образования, — известняки, туф, мергель, в изобилии проступающие перед нашим путешественником. Лагерь № 2, в противоположность лагерю № 1, расположен в местности безлесной и мрачной. Навстречу путнику кидается сторожевая собака. Вслед за ней выходит фанатичного вида человек, односторонне образованный. Я обращаю внимание режиссера на данный тип: это крайний продукт системы районирования и специализации геологов по ископаемым. Он знает только один свой район и только одну свою область — цветные металлы. Он работает исключительно на меди, добавлю — на меди абхазской. Если вы спросите его о меди азербайджанской, он представит собой фигуру умолчания. О таковой меди он знает не более, чем о залежах на Луне. Зато в отношении абхазской он тотчас начинает просвещать путешественника, взяв его предварительно за пуговицу и говоря ему прямо в лицо. Путешественник делает несколько шагов назад, будучи совершенно не заинтересован в меди, но геолог-инженер, следуя за ним по пятам, все же продолжает говорить на излюбленную тему, пока оба они не проваливаются в небольшой шурф, где, впрочем, геолог, оправдывая поговорку о медных лбах, нисколько не будучи ушиблен, начинает доказывать ошеломленному путнику последовательное залеганье пород и толщину медной руды. Минуя тягостную сцену вылезания из шурфа, режиссер может прямо развернуть паническое бегство путешественника из лагеря № 2, в продолжение которого, в виде уступки дешевым вкусам публики, беглец даже может потерять несколько предметов из носильной одежды, в том числе один сапог.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, И ПОСЛЕДНЯЯ
Лагерь № 3 в лице своего выдающегося руководителя, геолога-практика, — не сидит на месте, а разъезжает по всем имеющимся в природе месторожденьям, готовя правительству подробнейший доклад о богатствах целого края. Мы застаем его за этой плодотворной работой на временной стоянке, где все напоминает заботливую руку человека в его вековечном стремлении к цивилизации. Над небольшим горным ручьем сидит завхоз с удочкой, ловя к обеду форель. Молодой член культкомиссии доканчивает составление минералогической и геологической коллекций, укладывая в ящик последние образцы. Два техника упаковывают теодолит, а сам геолог-практик, журя одних, подбодряя других, проницательно осматривает в последний раз местность, чтобы сделать конечные выводы. Острый взгляд его задерживается на выступах скалы, и вполуоборот к молодому помощнику он бросает ценное замечание:
— А также водится гипс, охра, пемза, инфузорная земля и минерал флоридин, имеющие некоторое промышленное значение для индустриализации страны.
Тут из лесу показывается крайне утомленный путник, растерзанный вид которого мог бы внушить подозрение в месте менее диком, нежели описуемое. Не прерывая, однако, своей речи, геолог-практик жестом руки указывает помощнику на ручей и продолжает:
— Ручей этот имеет большие данные, о которых пока следует высказаться лишь предположительно. Он течет. В его течении намечается момент уноса выветрившихся пород, и, если глаза мои не обманывают меня, среди блестков слюды и горного хрусталя данный ручей доносит к нам, в виде некоторого процента черной пыли, наличие магнитного шлиха, что, в свою очередь, говорит о…
— Продолжайте! — нетерпеливо произнес путник, присев на обломок туфогенной породы возле замолкшего геолога-практика. — Если вас пугает мой вид — вы можете оставить опасенье. Я вождь пролетариата, заблудившийся во время охоты в лесу. Мне нравится широта вашего анализа. Не можете ли вы указать мне, где и в каком направлении лежит граница Аманаусской области?
Геолог-практик, вдумчиво взглянув на гостя, достал из кармана небольшой компас и протянул его измученному человеку: «Идите на северо-восток до ближайшей деревни Псоу-Цсу. Там вас ждут лошадь и два милиционера. Вас ищут уже две недели по всей местности».
