— Вы-то зачем это говорите? — резко отодвинув стул, выкрикнула она, злясь на себя за несдержанность, но остановиться уже не могла: — Ведь знаете хорошо, что нашли нужным послать именно его, поучиться. А вы и не спросите, боитесь вслух спросить, что он там видел полезного, чему научился!
— А ты сама-то спрашивала?
— Нет, не спрашивала. Но спрошу!
— Спроси, спроси, как там на заводе Герри действует треугольник. Уж это-то он усвоил. Это точно.
Гущин испытующе посмотрел на нее и, откидываясь на спинку стула со странной улыбкой, сказал:
— А все-таки ты его защищаешь по-женски. Возвышенно!
Теперь его слова уже не могли ее оскорбить. Возбуждение прошло, и вместе с тем пропало желание о чем-то говорить с Гущиным. Может быть, ей действительно не с этим надо было приходить сюда. Но руки у нее не опустятся.
— Мы сами проведем в цехе партийное собрание, вытащим на него горняков, — проговорила она, собирая на столе свои бумаги.
В комнате зазвонил телефон, и Гущин кому-то говорил в трубку: «Надейтесь на коммунистов». Ей очень хотелось думать, что эти слова обращены и к ней. Было бы очень тяжело уйти из парткома не понятой.
Гущин положил трубку и, видя, что она собирается уходить, сказал другим тоном, точно извиняясь:
— Насчет горняков я поговорю с директором.
«Надо больше рассчитывать на коммунистов», — думала она, возвращаясь домой. Шел дождь, теплый, летний. Она запрокинула голову, подставив разгоряченное лицо под крупные капли.
В этот вечер, уложив Аленку, она долго сидела за письменным столом и писала. Утром, захватив с собой пару бутербродов и исписанную ночью тетрадь, раньше обычного ушла в цех. Она решила до начала смены встретиться с Бартеневым, поговорить о технической учебе. Наверно, он уже видел на дверях побеленной и выкрашенной комнаты, где занимался Верховцев, появившуюся дощечку с надписью: «Кабинет мастера». Повесив ее, Верховцев переселился в здание диспетчерской, на четвертый этаж. Близился ремонт пятой печи с переводом ее на высокое давление, и «инженер по идеям» засел за чертежи.
Даже Феня Алексеевна приняла живое участие в новом деле. Она размножила на машинке программу занятий, с которой Кострова решила пойти к Бартеневу.
Несмотря на ранний час, она нашла его в диспетчерской. После беглого знакомства с работой ночной смены он с довольным лицом повернулся к ней:
— А вы знаете, техническое состояние печей улучшается. — Его глаза, которые могли выражать силу, гнев, иронию, теперь мягко светились, добродушно улыбались.
— Этот процесс можно ускорить, — проговорила она, радуясь его перемене, и протянула ему программу занятий.
Он молча, внимательно ознакомился и, достав из кармана карандаш, сбоку вписал новую тему: «Работа печей на высоком давлении».
Увидев в списке цеховых преподавателей фамилии Дроботова и Барковского, с улыбкой спросил:
— Это по долгу инженера или по поручению партийной организации?
— Я думаю, это надо сделать по приказу начальника цеха, — ответила Вера Михайловна.
Лицо Бартенева по-прежнему светилось изнутри. Она вновь узнавала того Бартенева, который приходил к ней в лабораторию с кусочком кокса в руке и смотрел на нее с вниманием и удивлением. Чуть помедлив, Бартенев наклонил голову: хорошо, он напишет приказ, он сделает так, как она считает лучше.
В этот же день Феня Алексеевна отпечатала короткий приказ: Бартенев одобрял идею создания цеховой школы и обязывал начальников смен три раза в неделю заниматься с мастерами и газовщиками.
В первый день занятий доменщики шумно рассаживались за столами, посмеиваясь друг над другом.
— Кто же из нас быстрее в академию шагнет? — подделываясь под иронический тон, спросил Павел Иванович Буревой.
— У кого лысина пошире и живот повыше, — со смехом ответил ему Орликов.
— А ты забыл, как живот подвел мастера? — нашелся Павел Иванович и осекся, увидев за соседним столом Кравцова, смотревшего перед собой хмуро и недоверчиво.
Но когда Верховцев подошел к доске и нарисовал чертеж печи, все стихли. Впервые старые мастера сидели и слушали о том, что происходит в печи при высоких температурах, какое участие в процессе принимает каждая ее часть. И по мере того, как говорил инженер, печь оживала на доске, и перед глазами мастеров вставал как будто совсем новый агрегат, сложностью которого они до сих пор, по правде говоря, не очень интересовались. Принимали домну-матушку такой, как она есть, капризной, загадочной, а подчас и жестокой.
Тяжело, с хрипом дышал, навалившись грудью на стол, мастер пятой печи Гнедков, скрипел шершавым пером по бумаге Федоренко. Чисто побритый и вымытый Гуленко, крепко зажав карандаш толстыми пальцами, писал старательно, придерживая другой рукой тетрадь. Только перед Кравцовым тетрадь лежала не раскрытой, но сам он не спускал глаз с Верховцева.
Кострова сидела сбоку, у окна, смотрела на них и думала, что эти старые мастера пришли сюда не потому, что их загнал в тупик своими вопросами начальник цеха, а потому, что для них сейчас оружием жизни становится Мысль. Они много лет горели у горна, кашляли дымным угаром, впроголодь, без сна и отдыха пережили войну и теперь с тем же стоическим усердием одолевают теорию ведения доменной плавки. Одолеет ее и Кравцов, теперь она не сомневалась в этом.
После занятия, устало вытягивая под столом затекшие ноги, Гуленко признался:
— Мне легче у печи гореть, чем здесь потеть..
Дружелюбно смотрели доменщики на Веру Михайловну Кострову. Она после короткого перерыва стала рассказывать им о влиянии шихты на ход печи, условно это был второй урок занятий.
Они все были здесь — те люди, от которых зависел не только план цеха, но и его честь, и честь партийной организации, и ее — секретаря. Большинство из них — коммунисты: Буревой, Федоренко, Гуленко, Орликов. Она поможет им сегодня раздвинуть границы их познаний, обрести уверенность в себе и почувствовать себя в ответе и за план, и за идеи начальника цеха, и за друг друга. Ей все время хочется поймать взгляд Кравцова — ему-то особенно важно знать, какие факторы влияют на ход печи. Мастер должен обеспечить техническую работу печи и ее долговечность. От этого зависит и заработок, и положение мастера в цехе. Такому человеку начальник цеха не скажет: «В наши дни вам до мастера далеко».
— Улучшение питания домен постоянным составом шихты — это сейчас для нас главное, — заключила Вера Михайловна. Кравцов, подняв голову, внимательно смотрел на нее, и это ее радовало.
Гуленко с характерной для него лукавой улыбкой сказал:
— Горняки обленились совсем. Надеются только на экскаватор.
— Конечно, когда печь получает ровную пищу, она идет лучше, — как бы подводя итог услышанному, проговорил Федоренко.
Может быть, это опять было нарушением субординации, но Кострова воспользовалась настроением людей и предложила направить к горнякам делегацию. Вызывались вместе с ней пойти инженеры Лотов, Верховцев, мастер Буревой.
— А вы пойдете с нами? — обратилась она к Кравцову, все еще упорно молчавшему. Он пожал плечами:
— Чего ж, можно и пойти.
Накануне выходного дня Вера Михайловна повела свою цеховую делегацию на рудник. От трамвайной остановки километра три шли пешком степью по укатанной машинами дороге. Изредка попадались одинокие деревья. На веточках осины еще держались зеленые листья. В низинах, словно ягоды, были рассыпаны цветы красноголовой кашки. Но стоило подняться на взгорье, и осень дохнула свежим порывистым ветром, под ногами тоскливо зашуршала сухая, пожухлая трава. Высоко в небе над плоской вершиной горы Рудной, окутанной туманом, медленно плыла стая журавлей.
Когда спустились в карьер, в глаза всем бросился укрепленный на выступе скалы лозунг: «Больше руды домнам!» Буревой осуждающе покачал головой: больше-то, больше, а вот как насчет качества? Невдалеке работал экскаватор.
Павел Иванович оглядел забой, изрытый железной лопатой машины. В кабине машинист сидел совсем молодой, откинув на затылок светлую кепку. Он наполовину высунулся из кабины и с любопытством смотрел на незнакомых людей. Павел Иванович, подходя, махнул ему рукой. Парень нажал на рычаги, машина качнулась и замерла.
— Даем руду домнам! — вместо приветствия крикнул Павел Иванович.
Машинист заулыбался и согласно кивнул.
— Но природу облагораживать надо, — заметил Буревой. — Домны и прожорливы, как акулы, и разборчивы, как барышни. Сортировать надо руду. Конечно, для этого нужны фабрики, но и в забое уже много можно сделать. Тогда в тонне чугуна меньше будет твоего и моего пота. Нам надо общим фронтом действовать.
Машинист, вероятно, впервые слышал такую речь, но рабочая солидарность была ему понятна, и он ответил:
— Отчего ж, можно и сортировать.
