Но Ирма Сергеевна чутьем угадывала, что не кто-нибудь, а Федя уводил Стасю все дальше и дальше от нее, а потому была особенно враждебно к нему настроена.
На все, что происходило в доме, Стася смотрела теперь совсем другими глазами. Она спорила с отцом, опровергая его убеждение, что надо выбирать специальность денежную.
– Надо выбирать труд по душе! – кричала она. – Нельзя продавать себя за деньги!
Она сердилась на мать, когда та придумывала всевозможные уловки, чтобы уберечь ее от общественной работы.
– Вы мещане! Мне с вами душно! – сказала однажды Стася отцу и матери. Это были слова Феди, сказанные по поводу ее семьи.
…Выйти к столу Стася согласилась только с условием, что Вера ни о чем не будет говорить своим родителям. Но Трофима Калиновича и Оксану Тарасовну нелегко было провести, они сразу заметили, что Стася чем-то удручена, а среди товарищей ее нет обычного веселья.
Как только подали второе, Кирилловна подошла к Оксане Тарасовне и сказала, что ее или Трофима Калиновича просит выйти какая-то женщина. Стася побледнела и, невольно подавшись вперед, спросила:
– Какая она, Кирилловна?
– Беленькая, пригожая, – ответила старушка.
Стася облегченно вздохнула.
– А ты проси ее сюда, Кирилловна, – сказал генерал, вставая.
– Просила. Не идет.
Трофим Калинович вышел. На крыльце, в белом пальто и в широкой соломенной шляпе, стояла Фадеева.
– Агриппина Федоровна, – сказал генерал, протягивая ей руку. – Прошу вас. – Он широко распахнул перед ней двери.
– У вас мои ученики, – пожимая руку генерала, проговорила Фадеева. – Мне не хотелось бы пока встречаться с ними.
Генерал провел Фадееву в кабинет и заглянул в столовую.
– На некоторое время я занят, – сказал он. – Обедайте без меня. – И направился в кабинет.
Там, удобно устроившись в кресле, как всегда, спокойная, цветущая и нарядная, сидела Агриппина Федоровна. Генерал невольно подумал, что у нее и внешность подходящая для педагога. Каким-то удивительным светлым покоем веяло от нее. Было в ее облике что-то здоровое, простое, лучистое.
– Я вынуждена была оторвать вас по весьма важному делу, – начала Агриппина Федоровна. – У меня была сейчас Ирма Сергеевна Ночка. Ее Стася ушла из дома совсем, оставив на столе вот эту записку.
Агриппина Федоровна достала из сумки записку Стаси.
– «Я ухожу и больше не вернусь, потому что мне с вами душно», – прочитал вслух генерал и развел руками: – М-да…
– Положение, как видите, затруднительное, – сказала Агриппина Федоровна. – Необходимо срочно найти выход. Я обещала Ирме Сергеевне возвратить ее дочь не позднее завтрашнего дня и пришла к вам за помощью… Тут нужна поддержка ребят. Они имеют на Стасю большое влияние. Трудность заключается в том…
До кабинета донесся дружный взрыв смеха. Агриппина Федоровна беспокойно посмотрела на дверь и продолжала, понизив голос:
– Трудность заключается в том, что товарищи Стаси наверняка оправдывают ее поступок. Им нужно доказать, что Стася поступила неправильно. Ей нужно было обратиться хотя бы ко мне, и я сумела бы доказать ее родителям, в чем они ошибаются…
Агриппина Федоровна замолчала, но и без слов можно было понять, о чем она думает: она обвиняла себя в том, что вовремя не обратила внимания на Стасину семью.
– Я вот что думаю, Агриппина Федоровна, – сказал Трофим Калинович. – Вы раздевайтесь и проходите к молодежи. А там сообща найдем выход.
– Я тоже так думаю, – сказала Фадеева, поднимаясь. Она сняла пальто и в сопровождении генерала прошла в столовую.
Ее встретили дружными, радостными восклицаниями. Девочки и мальчики повскакивали со своих мест и бросились к ней.
Когда взрыв радости прошел и за столом водворился порядок, Елена наклонилась к Вере и шепнула ей:
– Я думаю, что Агриппина Федоровна пришла сюда неспроста.
– Ты думаешь, из-за Стаси? Да? – вопросом ответила Вера.
Елена утвердительно кивнула.
Та же догадка мелькнула и у Стаси. Она беспокойно глядела на Фадееву, но та как ни в чем не бывало разговаривала с Оксаной Тарасовной, изредка спокойно посматривая на учеников.
Вскоре Стася совсем успокоилась. Ее перестал тревожить и уход из дома, и внезапное появление Фадеевой. Ей стало даже весело, и она то и дело звонко смеялась над шутками Чернилина.
После обеда все перешли в кабинет. Вера села за рояль и заиграла фокстрот. Стася начала учить танцевать Чернилина. Генерал пригласил Елену, а Федя подошел к Агриппине Федоровне.
– Может быть, Гена пойдет с вами танцевать, – сказала Фадеева, вставая. – А то ему пары не будет.
– Я не танцую, – скривил губы Сафронов.
– Напрасно, – сказала ему Агриппина Федоровна, – это прекрасный отдых.
И они с Федей увлеченно начали танцевать. Во время танца Агриппина Федоровна вполголоса сказала:
– Вы не думаете, Федя, что Стася должна непременно возвратиться домой?
– Я все время об этом думаю, но не знаю, что ей делать. Разве можно перевоспитать Стасиных родителей? Перевоспитать можно Стасю, меня, Сафронова…
– Перевоспитать можно кого угодно, – ответила Агриппина Федоровна.
Елена и генерал кончили танцевать и остановились около Феди и Фадеевой в углу комнаты.
– Я догадываюсь, о чем вы говорили, – обратился генерал к Фадеевой и Новикову. – Я обещаю помочь вам повлиять на Стасиных родителей. Леночка, конечно, тоже поддержит наш заговор.
Елена покраснела и ничего не ответила. Ей не хотелось огорчать Трофима Калиновича, но она была убеждена в Стасиной правоте и перед танцами предложила Стасе жить у нее.
После нескольких танцев Океана Тарасовна пригласила гостей пить чай. Фадеева и генерал задержали Федю и Елену в кабинете.
– По-моему, Стася права, – настаивала на своем Елена, когда зашел разговор о Стасе. – Вы подумайте только, они не разрешают ей вступать в комсомол, чтобы не переутомляться…
– Но, Лена, ведь никто не пробовал по-серьезному доказывать им, что они неправы. А кроме того, подумай, как будет жить Стася? – сказал Федя.
Агриппина Федоровна с радостью закивала. Ей было очень важно залучить в союзники Федю.
Его слова посеяли в душе Елены сомнение.
– Конечно, жить в семье куда лучше, – сказала она. – Может быть, в самом деле попробовать доказать Ночкам, в чем они неправы? Только нас они не послушают. И вас, Агриппина Федоровна, не послушают… – Елена не договорила. Она вспомнила, с каким пренебрежением отзывалась Стасина мать об учителях.
– Я учитываю это, Лена… Мы пошлем к Ночкам такого человека, который и с их точки зрения достоин уважения. – Агриппина Федоровна засмеялась, поглядывая на генерала. – Мы Трофима Калиновича попросим.
– Так-то, конечно, получится. Но ради возвращения Стаси они могут прикинуться, а потом опять будут действовать по-прежнему, – выразил свои опасения Федя.
– А мы с них глаз спускать не будем, – ответила Агриппина Федоровна. – Трофим Калинович в первую очередь постарается доказать Ночкам, что советский педагог достоин уважения, тогда и мне будет легче договориться с ними. А с такими помощниками, – Фадеева обвела глазами генерала, Елену, Федю, – горы свернуть можно.
Генерал покорно развел руками:
– Я готов. Скоро, кажется, мне придется менять специальность на профессию педагога, – усмехнулся он.
– А вы уже педагог, – сказала Агриппина Федоровна и заметила, что генералу это было приятно.
– Теперь надо сагитировать Веру, – сказал Федя. – Поручим это Елене, а Непроливашку я сговорю.
– Вот и прекрасно! – воскликнул генерал. – Идите, Леночка, идите. А то наше отсутствие бросится в глаза. – И он слегка подтолкнул Елену и Федю к двери.
* * *
Федя пришел домой взволнованный. Было уже поздно, но Василина Михайловна ждала его и не ложилась спать. Тихо ступая, чтобы не разбудить сестренок, он прошел в комнату, осторожно положил на стол журнал, молча поманил мать и направился в кухню.
– Знаешь, мама, Стася ушла от своих родителей…
– Что ты, Федюшка, не шути! – недоверчиво возразила Василина Михайловна, усаживаясь на табурет и по привычке складывая на коленях ладони.
– Если бы это была шутка, мама! – И Федя рассказал матери о Стасе все как было.
Василина Михайловна разволновалась. На щеках ее проступил румянец, пальцы беспокойно стали разглаживать на коленях юбку.
– А знаешь, Федюшка, я предугадывала это, – обратилась она к сыну. – Я как-то сказала Стасе, что пора бы ей домой, мама тревожиться будет. А она в ответ: «Мне, Василина Михайловна, везде лучше, чем дома. И домой идти никогда не хочется». Вот я и подумала тогда, как бы у нее с родителями распри большой не получилось. И словно накликала беду…
Федя и Василина Михайловна до полуночи сидели в кухне и говорили о Стасе и ее родителях. А когда легли спать, оба не могли уснуть.
Против воли и сознания Василины Михайловны рождалось непрошеное чувство гордости за свою дружную семью. Ей хотелось увидеться с матерью Стаси, посоветовать ей как-то по-другому относиться к дочери. Ей хотелось поговорить со Стасей, доказать, что нужно возвратиться к родителям.
