Он повернулся к Маше и, глядя на нее снизу вверх блестящими глазами, сказал:
– Часть озера можно отдать водоплавающей птице, чтобы не гонять их от птичника до реки через всю деревню. А на берегу построить птичник. Вот это – моя мечта, Мария Владимировна!
– Удивительнее всего, – ответила она, – что в вашей мечте есть часть и моей мечты.
– Я это заметил, – сказал Никита Кириллович, – ну и добро, будем действовать вместе.
Он протянул ей обе руки – затем ли, чтобы помочь спуститься вниз по сыпучей земле, или в порыве радости, чтобы пожать руку верной союзнице.
Маша ответила ему крепким рукопожатием.
На другой день после встречи на горе Никита Кириллович и Маша отправились в сельский Совет. С утра не утихал нудный мелкий дождь, и они медленно брели по глинистой жиже – он в коричневом, а она в голубом плаще.
Вчера сельский Совет переселился в только что отстроенный дом, и жаль было размазывать ногами грязь по ярко-желтому, еще пахнувшему свежей краской крыльцу и оставлять мутные лужицы на полу, застланному прилипшими газетами.
В первой комнате, за столом, на разбитой машинке одним пальцем печатала молодая черноволосая женщина. Видно было, что дело это для нее новое и она по-детски увлеклась им, не заметив вошедших.
– Здорово, Дарья Ивановна! С новосельем! – сказал Никита Кириллович.
Она оторвалась от работы и расцвела в приветливой, счастливой улыбке. Казалось, не было для нее большей радости, чем видеть Никиту Кирилловича. Маше на мгновение стало неловко, будто заглянула она в чужую душу. Но Дарья Ивановна и Машу наградила такой же улыбкой.
– Хозяин дома? – спросил Никита Кириллович.
Этого можно было и не спрашивать. Из соседней комнаты доносились оживленные голоса, в приоткрытую дверь выползал густой табачный дым.
Председатель сельсовета Иван Иванович Лучинин сидел за столом в фуражке, сдвинутой на затылок, курил трубку и черными с хитрецой глазами поглядывал на посетителей.
Напротив Лучинина, собираясь уходить, стояли пастух Егорыч – старик цыганского типа, с черной как смоль бородой, вместе с усами и баками закрывающей почти две трети его смуглого лица, и белобрысый монтер, установивший телефон в новом доме.
Оба отступили к двери, пропуская Машу и Никиту Кирилловича. Монтер вышел из комнаты, а старик задержался в дверях, не спеша набивал трубку табаком, с явным любопытством ожидая, о чем будет говорить председатель с доктором и бригадиром.
Никита Кириллович не выносил духоты. Он прежде всего распахнул окно, а потом сел на стул около стола и коротко изложил Лучинину суть дела, по которому он и Маша пришли в сельский Совет.
Маша, прислонясь к косяку окна, внимательно приглядывалась к сухощавому, не по своим годам по-юношески подвижному Лучинину; к Егорычу, застывшему в дверях с приготовленной, но не прикуренной трубкой; к большому, в порыве подавшемуся вперед Никите Кирилловичу.
Иван Иванович внимательно слушал Банщикова, качал головой, ухмылялся, и на лице его можно было прочесть: вот-де до чего способен додуматься человек, если на плечах хорошая голова. И Маша была уже уверена, что мечта ее и Никиты Кирилловича очень скоро осуществится.
Никита Кириллович замолчал, в ожидании откинулся на спинку стула.
– Значит, сразу три выгоды, – сказал Иван Иванович, в раздумье сдвигая фуражку на лоб и привычным жестом почесывая затылок. – Отнять у вас малярийных больных, – он с улыбкой взглянул на Машу и загнул на левой руке указательный палец, – образовать новый водоем, – он загнул средний палец, – и перебросить на новое озеро водоплавающих птиц, – к двум загнутым он присоединил третий. Не разгибая пальцев, он помахал в воздухе рукой и сказал: – Это же здорово!
Слова его Маша расценила как полное согласие и благодарно улыбнулась ему.
Но Никита Кириллович знал Ивана Ивановича лучше и посматривал на него недоверчиво.
– Ну что же, поставим вопрос этот завтра на исполкоме сельсовета, запросим райисполком, – продолжал Иван Иванович.
– Все это так, но меня интересует твое мнение, Иван Иванович, – настойчиво сказал Никита Кириллович.
Хитрые искорки зажглись в глазах Лучинина. Он сощурился, и они потерялись в мелких морщинках вокруг глаз.
– Дело хорошее, – помолчав, сказал он, – только использовать весенние воды не сумеем. Сам знаешь – свободных людей нет.
В дверях появилась сияющая улыбкой Дарья Ивановна.
– К телефону, Иван Иванович, все насчет дороги.
Лучинин встал, поправил гимнастерку, туго затянутую широким ремнем, и сказал ворчливо:
– А тут вот на очереди ремонт дороги. Читали, как прохватили в газете? А людей где возьмешь? От посева не отнимешь!
Он столкнулся в дверях с Егорычем и недружелюбно посмотрел на него, будто тот был виноват в том, что не хватало людей.
Через секунду громкий, энергичный голос Ивана Ивановича гремел по комнатам сельского Совета:
– Председатель сельсовета Лучинин слушает…
А еще через несколько минут голова его просунулась в полузакрытую дверь.
– Так завтра в семь на исполкоме сельсовета. Ты приходи, Никита Кириллович. И вы тоже, – он кивнул в сторону Маши.
И почти в тот же момент Маша в окно увидела его, подтянутого и влитого в седло, на гнедом горячем жеребце.
– Ускакал! Огонь мужик! – одобрительно улыбнулся Егорыч. Вошел в комнату, по-хозяйски уселся на председательское место и сказал: – Хорошее дело задумал, Кириллович. С молодых лет уважаю людей с думкой, с полетом. Выйдет не выйдет, а так жить веселее.
Он до вечера готов был обсуждать проект Никиты Кирилловича, но Маша боялась опоздать к обходу больных, а Никита Кириллович торопился на стан.
К неудовольствию Егорыча, они простились с ним и вышли из сельского Совета.
Пронизывающий весенний ветер хлестал их лица мелкой пылью дождя. По обеим сторонам дороги дымили трубами почерневшие бревенчатые избы с заплаканными окнами. Равнодушно провожали прохожих мокрые собаки, прикорнувшие у завалин и в подворотнях.
Молчание прервала Маша. Она сбоку посмотрела на прикрытое капюшоном лицо Никиты Кирилловича:
– Вот вам первое препятствие!
Никита Кириллович посмотрел на нее:
– Без препятствий и трудностей ни одно дело не дается, Мария Владимировна.
Маша покраснела. Ей показалось, что в этот момент Никита Кириллович подумал о том, что не сумеет она по-настоящему помочь ему в этом большом и сложном деле.
Через несколько дней Маша узнала, что исполком райсовета одобрил решение сельсовета по проекту Никиты Кирилловича.
Он был на стане, и Маша решила после дежурства пойти к нему.
Был теплый весенний вечер. По дороге, изгибающейся между голыми еще стволами деревьев, быстро шла Маша. Она разогрелась, сбросила на пальто теплый пуховый платок. Одной в лесу в вечернее время было непривычно жутко, и она прислушивалась к шорохам, потрескиванию и множеству живых, чуть уловимых звуков весеннего леса и невольно старалась идти быстро и неслышно. Справа в сиреневых, обнаженных кустах просвечивала река Звонкая. Слева стеной возвышалась тайга, ее прерывали уже зеленеющие поляны и разрезали просеки.
Маша следила за изгибами реки. Где-то здесь должен быть стан Никиты Кирилловича. Она хорошо знала это место по его рассказам и все же прошла бы мимо, если бы не увидела пристающую к берегу лодку и не услышала голоса рыбаков.
Было уже настолько темно, что лодка скользнула темным пятном по блестящему, светлому полотну реки.
Маша нерешительно остановилась. Она пригляделась и увидела, что рыбаки развешивали невод на колья, вбитые почти в воду. До нее донесся низкий голос Никиты Кирилловича:
– Подгоняй лодку к леднику! Солить в большие бочки! Крупную – распороть, мелкую – так! А ты, Митя, уху вари, живо!
Маша медлила, не решалась подойти к рыбакам. Наконец она призналась самой себе, что пришла сюда не только затем, чтобы принести Никите Кирилловичу радостные вести. Ей хотелось увидеть его. После их встречи прошло больше недели. И все эти дни она думала о нем.
Через минуту около каких-то строений вспыхнул костер, и Маша, протягивая вперед руки, чтобы остеречься невидимых ветвей, двинулась туда.
Ветер клонил пламя костра в сторону реки. Потрескивая, то взлетая, то стелясь по земле, оно не касалось закоптелого дна котла, висевшего на палке. Но умелые руки рыбака, присевшего на корточки, направляли огонь.
Рядом, в светлом пятне от костра, стоял Никита Кириллович – простоволосый, в высоких сапогах, в длинной рубашке.
Маша подошла и остановилась возле него. Несколько секунд он молча изумленно смотрел на нее, появившуюся, как призрак, из мрака. Затем, все еще как бы не веря своим глазам, он отступил на шаг и сказал почему-то очень тихо:
– Мария Владимировна?! Как неожиданно!
В голосе его Маше почудилась радость.
– Я пришла сообщить вам хорошую весть… Райисполком поддержал ваш проект, – торопливо сказала Маша, почти не слыша своего голоса.
