- Не травись, угощаю, — послышался за спиной голос Табеева.
Директор универмага «Фантазия» протянул Фиртичу портсигар, на крышке которого тускнела золотая монограмма.
- «Герцеговина флор». Царский табачок. Кажется, единственный сорт, который не мешают со всякой дрянью. — Голос Табеева звучал доброжелательно. И сам он в пальто с широким шалевым воротником и высокой шапке казался человеком, попавшим сюда из далекой дореволюционной зимы. Еще этот многоярусный подбородок, тестом сползающий на яркий мохеровый шарф. Барин, да и только...
Фиртич выудил из портсигара длинную папиросу, прикурил. Дымок отдавал сладковатым привкусом лаванды, нагоняя воспоминания о душных ночах где-нибудь на забытой скамье в зарослях тамариска в Гаграх.
- Хозяина ждешь? — усмехнулся Табеев. — Повезешь к себе плакаться?
Фиртич напрягся. Вот одно из тех благоприятных обстоятельств, на которые он всегда рассчитывал. Главное теперь: не упустить, сделать правильный ход. К тому же Табеев, проявив нетерпение, раскрыл себя еще тогда, перед совещанием.
- А чего это ты так разговариваешь со мной, Пров Романович? — негромко спросил Фиртич.
Но и Табеев был не лыком шит.
- Как же мне с тобой разговаривать, Константин, если ты только себя и видишь? Ты один настоящий коммерсант, а остальные — навоз.
Табеев посмеивался, щеря желтые прокуренные зубы: отбился, теперь его черед ходить. А ходить у него есть чем. И Фиртич это почувствовал. Не свои мысли он сейчас высказывает, а его собственные мысли, Фиртича. Именно так, как они излагались директору ресторана «Созвездие» Кузнецову тогда, в кабинете, в день юбилея. Значит, передал Кузнецов их разговор Танееву. Интересно, что он еще передал Табееву? О Гарусове? Вряд ли. Эта игра с Гарусовым и по самому Кузнецову ударить может... Интересно, на какой козе Кузнецов к Гарусову подъехать хочет?
Нет, ничего Табеев больше не знает, на пушку берет. Но кровь попортит своими недомолвками. Начнет трясти пыль по управлению, а там кое-кто только этого и ждет: многим не по душе директор «Олимпа» со своим независимым характером... Фиртич швырнул в грязно-серый развал едва начатую папиросу. Полез в карман, достал свою пачку.
- Вот что я вам скажу, Пров Табеев! — Этот переход на «вы» хлыстом стеганул Табеева по крупному рыхлому лицу. — Вам ведь, Пров Романович, ничего не нужно. Предложи вам завтра весь пакет заказов на оборудование — ногами-руками отбиваться станете. А сейчас стараетесь обиженным прикинуться. Выгодно! Если что — можно пожаловаться, что все внимание одному «Олимпу»... Не встревайте, Пров Романович, предупреждаю. — Голос Фиртича звучал значительно. — Директор «Олимпа» я, а не вы. Хоть у вас и опыта больше, и возраст подходящий по нашим принятым меркам. Сомну я вас, Пров Романович, так как дело это мое кровное и единственное. И ради него ничего не пожалею.
- Угрожаешь мне, Константин? — опешил Табеев.
- Предупреждаю! В одном котле варимся. Только отличаюсь от вас тем, что ничего не пожалею. А ведь лично вам, Пров Романович, есть чего опасаться.
Табеев, не скрывая изумления, смотрел на бледное лицо Фиртича.
- Нехорошо, Константин Петрович, нехорошо. И стыдно. Как же доверять-то друг другу?
Фиртичу было неловко за свою грубость. Но он знал, с кем имеет дело. Против Табеева надо действовать именно так. С кем другим Фиртич провел бы время за чашкой кофе, расположил, привлек в сообщники. Только не с Провом Табеевым. Есть люди, которых любая деликатность выводит из себя, как бы напоминая им о собственной ущербности. Они пасуют только перед силой...
- Что же сказать тебе, Константин? Врешь ты все, — прищурил Табеев сонные глаза. — И что себя не пожалеешь для дела, врешь.
Табеев цепко ухватил Фиртича за кисти рук и крепко сжал медвежьими лапами, упреждая ответ.
- Не горячись, Константин, сказать дай... Мне есть чего опасаться, верно. Но и тебе есть. Работа у нас такая, не всегда равно ходим. Как в шахте... Но кто в торговле столько лет, как я, Костя, и ни разу прихвачен не был, тот мудр, как змей, прошел школу. Сам понимаешь, за столько лет много сильных людей вокруг нас повязало. Им шорох не нужен, люди солидные. Не попрешь ты против стены такой, Петрович, не враг же ты себе...
Фиртич чувствовал, как краснеет. То, что сейчас говорил Табеев, было серьезно и благоразумно. Все они повязаны — кто чем, кто с кем. Даже когда помыслы твои чисты, ты должен искать какие-то лазейки, чтобы добраться до ясной цели. Что за противоречие такое, господи? Ради дел государственных подвергаешь себя опасности быть наказанным тем же государством. Смешно и печально...
Табеев словно и не замечал смятения Фиртича, поглощенный созерцанием тлеющей папиросы.
- Стар я, Константин, за тобой гнаться. А ты на меня с колом. Я твоим лаврам не завидую, бери себе эти заказы. Что другие директора скажут, твои ровесники? Но непросмоленные они, тебе не ровня. Только вот Наташка Семицветова из «Заезжего двора», та баба злая, а главное, хвостов у нее мало, святая...
Табеев умолк, убежденный в том, что Фиртич стерпит, не станет горячиться, скакать с прежним азартом, — осадил Пров молодца. Он чувствовал силу Фиртича. И хотел отступить, но с достоинством.
- Вот что, Константин... Поговаривают, что старик Мануйлов подарок тебе сделал, верно? —Табеев вздохнул. — Я на него не в обиде. Но сам понимаешь, у меня тоже свой интерес, Костя...
- Сколько? — резко перебил Фиртич.
- Ну, штук десять хотя бы.
- Пять.
- Константин, — Табеев по-лошадиному повел головой, — с пятью дубленками мне никак не выкрутиться. Районы объединили, а начальство пока не упорядочилось. Кто останется, кто слетит — не подгадаешь.
- Так мне и в зал нечего будет выставить. — Фиртич сбил пепел.
- Хыг-ыг-ыг, — засмеялся Табеев. — Всю жизнь я в торговле и ни разу не видел очереди за дубленками. Полгорода таскает, а очереди нет. Загадка. Их даже не спрашивают... Хыг-ыг-ыг-ыг...
И Фиртич засмеялся. Широко, сердечно. Он поглядывал на Табеева и хохотал, хлопая его по рукаву. Не стоило перегибать палку. Все, что было необходимо, он сделал, и дальнейшее наступление может разозлить старого лиса.
- О-хо-хо! — смеялся Фиртич. — Действительно... Посидеть бы, Пров Романыч, как-нибудь. А то все дела да дела.
- Посидим еще, Константин Петрович, посидим, — сказал Табеев, отходя, и через плечо уже добавил: — У торгового работника всегда есть возможность посидеть...
Из подъезда вновь выбрался Дорфман, с трудом удерживая мешок с обувью. Ему помогала Татьяна.
- Последний. — Дорфман перевел дыхание. — Это обувь? Это гири, а не обувь.
Уложив мешок, Дорфман отряхнул ладони и, обернувшись, заметил директора.
- Оказывается, мы не одни, — удивился он.
- Оказывается, в отделе вы самый крепкий, — в тон ему ответил Фиртич.
Дорфман тронул Фиртича за локоть.
- Хорошо, что мы с вами сейчас с глазу на глаз... Скажите, что слышно с новым оборудованием?
Фиртичу нравился этот пухлый живой человек с печальными глазами. Сейчас у Дорфмана был весьма таинственный вид.
- Послушайте, если все упирается в начальника управления... Я могу поговорить. Мы старые знакомые, работали вместе, были не разлей вода. Я об этом никому не говорю, люди могут всякое подумать. Но если надо для дела, я поговорю с ним. — Дорфман терпеливо смотрел на улыбающегося Фиртича и ждал. — Ради себя я бы не просил, боже упаси! А ради серьезного дела... Язык мой не отвалится, уверяю вас...
Пристукивая каблучками о ступени, Рудина сбежала к машине, держа в руках последние коробки. Передала их Татьяне и, не скрывая раздражения, окинула взглядом директора и продавца: не относится ли к ней лично их разговор? И о чем они могут говорить?
- Константин Петрович поедет с нами? — спросила она.
Фиртич отрицательно покачал головой и направился к уже поджидавшему его начальнику управления.
...
- Не смогу я сегодня заехать к вам в Универмаг. Устал. И люди мои разошлись. Сколько сейчас? — Барамзин выбросил в сторону руку, освобождая часы. — Без пяти семь. — И повторил удивленно: — Без пяти семь, это ж надо! Давайте завтра, Константин Петрович? Часиков в двенадцать. А то я половину ночи провел на базе, авария стряслась.
Барамзин подхватил Фиртича под руку и не спеша повел вдоль улицы. Вечерний воздух был влажен, с южных холмов сползал теплый ветерок, робкий, точно родственник из провинции, просящийся на постой. Барамзин предложил идти проходными дворами.
- Тут есть восхитительные закуточки, — говорил он. — Почти вся моя жизнь прошла в них...
Фиртича не особенно трогали сентиментальные воспоминания начальника управления, но льстило, что Барамзин говорит с ним подобным образом. За одним двором следовал второй, за вторым третий. В конце концов они вышли к новому зданию, облицованному светлой плиткой.
