Раньше плоты Каштан вязал разве что мальчишкой, для забавы…
В тайге раздались звонкие удары топора. Вскоре две, в обхват, сосны рухнули на речную косу.
Вялость, одышка. Но Каштан не позволил себе отдыха. Он перерубил стволы, затем, вконец измучившись, подкатил бревна к воде.
Брезентовая накидка пошла на веревки. Он стянул бревна в трех местах: спереди, сзади и посредине. Закончив работу, сомнительно покачал головою и сказал вслух:
— Халтура. На соплях держится.
На концах бревен он вырубил глубокие и узкие пазы. Потом вытесал два бруска и обухом топора вогнал их в пазы. Поперечные бруски соединили бревна надежнее брезентовых лент.
Часа три он потратил на то, чтобы вырубить из бревна весло, которое служило бы рулем. Его пришлось делать широким, тяжелым, ведь управлять надо не послушной байдаркой, а неуклюжим плотом. В середине плота Каштан вогнал между бревнами два кедровых клина — крепеж для руля. Последний удар топора застал его уже в сумерках.
Пожалуй, Каштан никогда так еще не уставал. Пошатываясь, он собрал в тайге сыроежек. Один вид грибов вызывал в нем чувство тошноты, но он развел в пещере костер, сварил и съел их. Глотание причиняло ему острую боль. Воспалилась глотка.
Рано утром Каштана разбудил слепящий солнечный луч, плашмя ударивший в пещеру. То, что погода, наконец, установилась, не принесло ему радости. Состояние было скверное. Голова так и полыхала, ноги налились свинцовой тяжестью.
— Ничего! Ведь топать не надо. Только сиди да ворочай веслом…
После двух кружек кипятка немного полегчало. Каштан вышел из пещеры.
Ненастья как не бывало. На небе ни облачка. Река сверкала солнечными бликами до боли в глазах.
Он попробовал приподнять, стащить плот на воду. Нет, ничего не получилось. То ли плот был таким тяжелым, то ли Каштан так ослаб. Пришлось вырубить крепкую кедровую жердь и действовать ею, как рычагом. Плот подхватило течением, и Каштан вспрыгнул на него, заработал веслом-рулем. Он вырулил на середину Урхана. Здесь проходила стремнина, и довольно неуклюжее сооружение из двух бревен вмиг приобрело удивительную резвость и прыть.
Каштан оглянулся. За считанные минуты двухдневная стоянка его с поваленными соснами удалилась на порядочное расстояние. Он повеселел. Если так дело и дальше пойдет, то к вечеру покажется сопка Любви и родной Дивный.
Берега то расступались, то суживались, течение то замедлялось, то несло Каштана с ветерком. В реку вверх тормашками опрокинулись еще два берега.
На реке почти посредине показались два темных предмета. Он подумал, что это камни, но, приглядевшись, увидел, что предметы передвигались. Через минуту Каштан различил мощные рога и длинные морды сохатых. Самец и самочка вплавь переправлялись на другой берег. Заметив приближающийся плот, звери заметались в воде, вытягивая мускулистые шеи. Каштан прошел от них так близко, что мог достать веслом до рогов. Самец злобно фыркнул, кося на человека черно-блестящим глазом с кровавым от напряженной работы белком…
Наконец впереди показался первый порог, шивера, если по-северному. Он был небольшой, лишь кое-где торчали камни да белели возле них говорливые буруны. Каштан вырулил ближе к левому берегу, где бурунов не было вообще. Когда до шиверы оставалось полсотни метров, плот запрыгал, как телега на ухабистой дороге. Держась за руль, Каштан пригнулся, шире расставил ноги, словно изготовился к прыжку. Внизу раздался долгий, по всей длине бревен скрежет. Это подводный камень прошелся по днищу. Плот резко замедлил движение, конец руля ударил Каштана в грудь. От толчка он чуть было не свалился в реку. Но ничего, обошлось.
Первая шивера осталась позади.
— А что?! Неплохой, очень даже неплохой агрегат!.. — радостно сказал Каштан.
Когда подступит следующая шивера, надо осторожнее быть с веслом. Не держать конец напротив груди. А то при резком торможении о подводный камень весло продавит грудную клетку.
И еще… «Хорошая мысля приходит опосля» — так говорят старики из Перезвонов. Каштану то и дело приходилось перекидывать тяжелое весло то на одну, то на другую сторону. А если установить его не в середине плота — в начале? Маневренность будет несравненно лучше.
Полчаса он потратил на то, чтобы пристать к берегу и переставить рулевой крепеж в носу «агрегата».
Теперь управлять плотом можно было легким, незначительным поворотом руля.
Крутые пошли берега. Урхан сузился, разогнался не на шутку. Ветер рванулся назад. То там, то здесь вскипал белый бурун, и в ноздреватой пене зловеще и тускло поблескивал осклизлый, с прозеленью камень. Каштан только успевал орудовать веслом.
Глянув однажды на берег, он увидел такое семейство: медведя, медведицу и годовалого медвежонка. Они стояли на речной косе и остолбенело глядели на странное двуногое существо, плывущее на поваленных деревьях. Каштан заложил в рот два пальца и присвистнул. Звери, как по команде, бросились наутек.
Вольготно стало мишкам. После закона, запрещающего без лицензии убивать этих животных. Правильный закон. Поздновато, правда, спохватились. В цивилизованной Европе их выбили почти подчистую, а в Сибири ухитрились пересчитать, как кур на птицеферме. Пятнадцать тысяч особей, говоря канцелярским языком статистики. Мизерное, ничтожное количество для такого колоссального пространства, какое занимает Сибирь. Стреляли мишек в засадах, в берлогах, даже с воздуха. Их ожидала печальная судьба американского бизона. За что, спрашивается? Существо это безобидное, безвредное, и если бывали случаи нападения на людей, то только по вине человека. Значит, человек когда-то ранил медведя. Значит, он помешал ему залечь в берлогу. Или украл детеныша…
Простор-то какой!.. Кричат в перенаселенной Европе: жить негде, земли не хватает! Пожалуйте сюда, граждане. Плыви хоть три сотни километров и ни одной живой души не встретишь. А что? Климат — что надо, здоровый, ядреный, богатства — сказочные. Живи, наслаждайся.
Впереди белой бурунной полосою выросла вторая шивера, и Каштан отогнал невольные эти мысли.
Шивера гудела, кипела, взрывалась. Каштан зорко осмотрел порог. В середине и с правого берега не пройти — камень на камне, разорвет в клочья. Единственное место — возле левого берега. Там есть узкий проход между огромными черно-блестящими валунами.
Ну, смелее! Другой возможности нет и не будет. Надо уметь рисковать, коли ты мужчина.
Каштан вырулил ближе к левому берегу. Перед его глазами был только проем между черно-блестящими валунами и стремительный, гривастый поток воды.
Гул, ветер, оживший, крупно задрожавший под ногами плот…
И только когда проход был в двух-трех метрах от плота, за сеткой брызг, уже на той стороне шиверы Каштан заметил выглядывавший из воды лобастый камень. Он торчал точно по движению плота.
«Конец…» — как-то лениво проплыло в голове.
«Поцелуй» плота и камня был таким крепким, что послышался глухой треск толстых расщепленных стволов. Силой мощного удара Каштана перебросило через камень. Он упал на глубину. Если бы на месте падения торчал хоть один валун, Каштана разорвало бы в клочья.
Его тащило по стремнине метров триста, и каждое мгновение Каштан ожидал, что напорется на подводный камень.
Повезло — обошлось.
Урхан сделал крутой разворот. Каштана выбило из стремнины, протащило по булыжникам мели и выбросило на речную косу.
Одежда была порвана в лоскутки. Болело все тело, особенно правая нога от колена до бедра. Штанины на ней не было вообще. Рана не очень глубокая, но длинная. Кровь подкрашивала мокрые камни.
В реке остались ботинки, даже носки стащил водоворот.
— Как это Эрнест однажды сказал?.. Жизнь бьет ключом и все норовит по голове, — трогая ладонью кровавую шишку на затылке, мрачно произнес Каштан.
Стоило ли терять целые сутки на сооружение плота, чтобы через семь-восемь километров его разнесло в щепки?..
Из правого кармана брюк исчезла газовая зажигалка Седого. Но самое страшное то, что на дно пошел топор. Без топора в тайге погибель: и плота не свяжешь, и от зверья не отобьешься.
А карта местности сохранилась. Вчетверо сложенная, она лежала в нагрудном кармане куртки.
— Мать честная, как же я прошагаю тридцать с лишним километров?.. — глядя на голые, в ссадинах ноги, неизвестно кого спросил Каштан.
…Шел четвертый день поисков. Карта местности была разграфлена на квадраты. Каждый вечер, получив по рации сообщение о результатах облета, Дмитрий Янаков зарисовывал красным карандашом квадрат за квадратом. Белых квадратов оставалось совсем немного, раз, два и обчелся. Каждый вечер из штабного вагончика, усиленный микрофоном, раздавался голос парторга:
— Сегодня поисковые отряды и вертолеты обследовали квадраты номера… Пропавший вертолет, экипаж и пассажир Иван Сибиряков не обнаружены.
