Они вместе отошли от костра, и долго доносилось из темноты мокрое шлепанье садыковской шинели по голенищам сапог.
— Буквально накрылся наш Садыков! — посмотрел в ту сторону ленинградец в лыжном костюме из биллиардного сукна.
— Филипп не туда влип! — засмеялся второй ленинградец, маленький, верткий, как вьюн, с заносчивым и насмешливым лицом. Он не мог спокойно стоять на месте, все время выделывал что-нибудь ногами, руками и крутил головой. Казалось, что сейчас он пройдется в ловкой пляске, напевая скороговоркой что-нибудь залихватское.
— Влип-то Филипп, а вытаскивать его не иначе как нам придется, — обвел всех веселыми глазами Мефодин. — Готовьтесь, курортнички! Закуривай по последней! — ударил он щелчком в дно пачки, вытолкнув папиросы, и протянул ребятам.
Ему никто не ответил и никто не взял папиросы. В молчании этом Борису почудилось нехорошее.
Снова хлопнула дверь автобуса, выпустив длинного как жердь парня в черном полушубке. На шее его белел новенький бинт. За ним вышла Шура и села на трапик. Парень с бинтом на шее подошел к костру и удивленно оглядел хмуро молчавших парней.
— Шинель-то, Витя, сними, скорее просохнет. На, мой полушубок надень. Простудишься, — послышался за спиной Бориса быстрый беспокойный шепот.
Он оглянулся. В двух шагах от костра стояла малюсенькая Лида Глебова и смотрела на Виктора. Борису подумалось, что она давно стоит здесь, стыдясь подойти к костру, под насмешливые взгляды ребят.
— Здо́рово промок? — снова послышался ее тревожный шепот.
— Все здо́рово промокли, — ответил Виктор, не глядя в ее сторону.
— Там грязи — во! — провел маленький рукой по животу, плясовито притопнув. — Мы машину только зубами не тащили, а она как примерзла.
— Ну, курортнички, пошли лечебные ванны принимать. Дядя Степа и Садык-хан заждались, поди, тягачей, — бросил Мефодин докуренную папиросу в пылавшую бочку. — Но, учтите, никого не приневоливаю, а добровольцы — два шага вперед!
— Как работа будет оплачиваться? — спросил парень в лыжном костюме. — Аккордно или по норме?
— Не бойся, я не вербовщик, не обману! — засмеялся Мефодин. — Кто не пойдет — пожалеет! Пошли, пошли!
В глазах его было столько веселого озорства, столько жизнерадостности, будто звал он не в ледяную грязь, а на смешную проделку. У костра засмеялись, и сразу десяток парней сделали «два шага вперед», подошли к Мефодину. Первым шагнул к нему Виктор.
— Куда ты? — смело выступила к костру Лида. — Ты же еще не высох. Как будто, ей-богу, других, сухих людей нет!
— Ладно тебе! — сконфуженно отвел Виктор глаза. — И чего ты здесь крутишься? Тебе спать пора. Здесь наше дело, мужское, — важно и солидно закончил он.
— Тогда и я с тобой пойду! — встала Лида рядом с Виктором.
— Ну я прямо не знаю! — с отчаянием развел руки Виктор и заорал на девушку, сделав свирепые глаза: — Сказано, иди спать!
— Сам иди! А я деваха здоровенная, не на именины приехала.
Ребята посмотрели на «здоровенную деваху» и взвыли от хохота.
— А что? И правда! — кричал хохоча Мефодин. — Наши девахи отчаянные, и под землю и под воду лезут! А вы? На здоровенную деваху надеетесь? И не совестно?
По другую сторону костра стояло еще немало ребят, среди них парень в лыжном костюме, веселый живчик и длинный парень с повязкой на шее. К ним и обращался Мефодин. Но ему не ответили. Пряча глаза, они смотрели в костер. Только парень в лыжном костюме пробормотал:
— Мне грязевые ванны противопоказаны. У меня люмбаго.
— Вот это да! — отшатнулся ошеломленно Мефодин. — Для жизни опасно? А выглядишь ты как огурчик малосольный. А ты чего шею укутал?
— Чирей. Вот такой! — показал длинный парень кулак, но тотчас передумал и отмерил конец большого пальца. — Вот!
— Прыщик вскочил? — сочувственно прищурился Неуспокоев.
— Николай Владимирович, Сычев освобожден. У него карбункул! — крикнула Шура от автобуса.
— Бросьте, доктор! Не надо! — обернулся к ней Сычев и, сверкнув глазами на прораба, перешел к Мефодину. — У нас не заслабит, будьте покойнички!
Вслед за Сычевым пошли и стоявшие рядом с ним ребята. Теперь по другую сторону костра остались только двое: маленький, с насмешливым лицом, живчик, и парень в лыжном костюме.
— А вы? Отвоевались, землячки? — дружески спросил их Неуспокоев.
— Отвоевались. Сейчас пойдем галстуки подвязывать и патефон гонять. Разрешите представиться, Сергей Зубков, — поклонился вежливо маленький, потом поднял промокший подол полушубка. — Видите? Есть парни, которые не хлебнули еще этого горюшка, а я до белья промок. Хотелось бы обсушиться. Законно? — деликатно улыбаясь, спросил он.
— Вполне законно, — похолодели глаза прораба. — Но вот что, земляки. Работа есть работа. А охота вам или неохота в мокрых штанах работать, потом скажете.
— Николай Владимирович, подойдите сюда! — негромко позвала Шура.
В голосе ее Борису послышалась тревога. Но прораб не слышал. Глядя прямо в глаза Зубкову, он сказал твердо, с недоброй силой:
— Иди, земляк. Живее!
— А вы ответственный пост занимаете? — спросил зло парень в лыжном костюме. — Вы будете у костра зад греть?
Неуспокоев внимательно посмотрел на парня, на его чистенький, сухой лыжный костюм и сказал припоминающе:
— Постой, постой! А ведь я тебя знаю, биллиардист. Знаю.
— Возможно, — равнодушно, глядя в костер, ответил «биллиардист». — Возможно, и встречались в Ленинграде. А что из этого вытекает?
— В Ленинграде мы с тобой не встречались, а я тебя все же хорошо знаю. Это ты будешь через пару дней кричать на целине: «Почему в палатках собачий холод, почему ватные одеяла не выдают, почему в столовке каждый день рис, а в лавке “Беломора” нет?» А потом ты навостришь от нас лыжи с парой казенных одеял. Узнал я тебя, биллиардист?
Ребята засмеялись, засмеялся и Борис: уж очень смешно было глупо-ошеломленное лицо «биллиардиста». А Неуспокоев продолжал:
— И напрасно ты думаешь, что я буду у костра зад греть. Нет, мы вместе пойдем. — Прораб снял пальто. — Идем, ребята!
— Что ж, я считаю предложение вполне подходящее, — засмеялся Зубков и, обойдя костер, встал рядом с прорабом.
«Биллиардист» стоял один, упорно глядя в огонь костра.
— Ну? Марш! — повеселев от злости, крикнул Неуспокоев, не спуская с него взгляда.
— Много вас приказывать, — пробормотал «биллиардист», пряча от прораба озлившееся лицо. И не вытерпев, искоса, трусливо поглядел на него. — Чего уставился? Сказал — не пойду!
— Пойде-ешь, мой миленький! — с недоброй лаской протянул Неуспокоев. — А не пойдешь — пинками в зад в степь прогоню! Дам кило хлеба и коробок спичек. Сиди на кочке, как потерпевший крушение, жди машину, что подберет тебя.
Лицо его было жестко, неуступчиво, верилось, что он готов сию же минуту выгнать «биллиардиста» пинками в черную степь, попробуй тот отказаться работать. Парень поглядел на ребят, стоявших около Мефодина. В их глазах не было ни сочувствия, ни одобрения. Тогда, выставив плечо, будто пробиваясь через враждебную толпу, он отошел от костра и побежал. Из темноты донесся его крик:
— А пошли вы!.. Называется — позвали целину поднимать! Маяковского на вас нет!..
Неуспокоев засмеялся и тоже крикнул:
— Ладно, встретимся! У тебя костюм приметный!
— Николай Владимирович, я вас второй раз зову! Идите скорее! — нетерпеливо крикнула Шура.
— Сию минуточку, Александра Карповна, — обернулся в ее сторону Неуспокоев и приказал — Мефодин, ведите ребят. Я следом за вами.
— Они и без меня дорогу знают. А ну, без последнего! — крикнул Василий и побежал к трясине.
Со смехом, озорными криками ребята бросились за ним.
— Сычев, вернитесь! Вам нельзя! Сычев! — закричала отчаянно Шура, но ребята пропали уже в темноте и темнота не ответила ей.
Неуспокоев и Борис подошли к Квашниной.
— Слушаю вас, Александра Карповна. Только, умоляю, поскорее, — оглянулся нетерпеливо прораб на топь.
— Верните людей — резко сказала и шагнула к нему Шура. В свете окон автобуса стало видно ее лицо, решительное и гневное.
— Что? — удивился Неуспокоев, но тотчас улыбнулся снисходительно. — Только за этим вы меня и позвали?
— Дура я, что не вмешалась раньше! Боялась — пострадает ваш великолепный авторитет. Немедленно верните людей! — приподнималась Шура при каждом слове на цыпочки.
Чупров чувствовал, что она сейчас как туго натянутая струна.
— Требую, как врач! Вы послали в болото мокрых людей, послали во второй раз. У Сычева карбункул…
— Вижу, что я неправ. Ошибся, — виновато ответил Неуспокоев. — Но мы должны сегодня же пробиться на Жангабыл. Для нас сейчас время дороже всего!
— А люди для нас дешевле всего?! — крикнула Шура.
