Партизаны вытащили из ножен клинки. На молодое, безусое лицо командира легла черная тень, он подался всем туловищем вперед, воткнул шпоры в бока лошади:
— Ура-а-а!
Французы и итальянец не успели ничего понять. К лейтенанту на колени упало кепи полковника, сброшенное с головы ударом. Адъютант удивился, что кепи, светло-синее всегда, вдруг стало красным. В следующее мгновение сам он, взмахнув руками, ткнулся обрубком шеи кучеру в спину, облил кровью весь экипаж. Итальянец метнулся в сторону, но у него сейчас же разорвалась шляпа, вывернулась красной, теплой подкладкой. Солдаты, бросая винтовки, бестолково метались. Короткие накидки у них раздувались за плечами, шляпы падали. Менее чем в минуту колонна была разогнана, перерублена. Кренц не позволил снимать обмундирование с убитых, торопил бойцов. Захватив патроны, два пулемета, десятка три винтовок, партизаны бросились обратно. Подошедшие к месту налета румыны открыли вслед им огонь. Кавалеристы ускакали, потеряв троих ранеными и одного убитым.
Мотыгин, услышав перестрелку в тылу у белых, понял, что Кренц благополучно заехал в хвост наступающим.
— Товарищи, вперед! Ура-а-а!
Мотыгин первый бросился в атаку. Белые побежали. Партизаны огнем в спину вырвали у них из цепи несколько десятков солдат, подобрали винтовки убитых, сняли с них подсумки, обмундирование, сапоги и снова отошли на свои позиции к Сохатинскому колку.
Беженцы и партизаны учебного батальона с шумом и грохотом врезались в тайгу.
— Товарищи, пили! Пили! На фронте бой! Патронов у нас мало! Скорее! Скорее!
Старики, женщины, парни и девушки, взрослые мужчины работали с ожесточением. Вековая, твердая как камень лиственница сопротивлялась больше всех. Широкоголовые кедры, глухо стоная, ложились под ноги, кланялись пышными шапками. С треском падали сосны и ели. Благоухая ароматом смолы, подкашивались пихты. Живое огненное сверло впивалось в душистое желто-зеленое тело тайги, рвало его, прорезая широкую прямую борозду.
— Пили, товарищи! Пили!
У корней в зеленоватом полумраке бился пестрый клубок. Дарья Непомнящих пилила со стариком Чубуковым. Ребенок у нее умер.
— Устала, поди, Дарья?
Чубуков остановил пилу, вытер рукавом потное лицо.
— Какой там устала. Пилить надо, дедушка. Всех они нас, ироды, в землю закопают, коли не уйдем.
Дарья нагнулась, сморщившись, проглотила слезы. Пила зазвенела. Деревья трещали, падая, разгоняли людей в стороны.
— Пили, товарищи! Пили!
Орлов был взбешен неудачей. Собрав свою цепь и дав немного отдохнуть солдатам, он бросился в контратаку. Партизаны, как и всегда, подпустили белых на близкое расстояние, сильным огнем остановили их, заставили лечь, окопаться. Красильниковцы стреляли пачками до сумерек. Ночью Жарков приказал Таежному полку оставить позицию, отойти в резерв. Сторожевое охранение выставил 3-й Пчелинский полк, он же занял укрепленные окопы вдоль всей поляны. Медвежинцы, напившись чаю, принялись за прорубку дороги. Стрелки, сменившиеся из первой линии, легли спать. Костры горели ярко. Коровьи и лошадиные морды, жующие траву, стали медно-красными, тяжелыми. Женщины, которым нельзя было отойти от ребятишек, готовили ужин на весь отряд. Высокими качающимися тенями наклонялись они над огнем, мешали длинными ложками в больших котлах и ведрах. Несколько собачонок жадно ловили носами запах разваривающегося мяса, жались к кострам. В чаще тайги треск и грохот не умолкал. Саперы по пояс в ледяной родниковой воде и в вязкой тине настилали гати и мостки через таежные ручьи, болотца и речушки. В темноте, на ощупь, люди расчищали себе дорогу.
Чубуков не успел вовремя отбежать в сторону — срезанное дерево, свалившись, вывихнуло ему ногу. Старика унесли к обозу. Дарья бросила пилу, с саперами лазила по воде, помогала укладывать бревна. Ночью пилили медленнее, осторожнее. Прежде чем свалить дерево, кричали:
— Берегись!
Ждали, пока все отойдут, переспрашивали, повторяли предостережение. Жарков, с трудом вытаскивая из тины бродни, ходил вокруг саперов, давал указания, распоряжался, помогал выкатывать длинные стволы только что срубленных деревьев. Людей видно не было. В темноте стоял острый запах пота. Деревья падали.
— Товарищи, пили! Пили! — Жарков кричал, сквозь гром работы подбадривал бойцов.
— К утру, товарищи, поляну-то очищать надо!
В тайге далеко и на поляне другой Жарков, невидимый, огромный и властный, раскатисто повторял:
— Пили, товарищи! Пили!
Все мысли сосредоточивались на одном: «Пропилить!»
— Товарищи, пили!
Сверло с грохотом впивалось в разбуженную тайгу. Узкая полоска новой дороги росла. Завод стучал, звенел. Потом пахло сильнее, чем смолой.
К рассвету весь, обоз подвода за подводой, осторожно заполз в узкую щель просеки. На поляне остались черные головни потухших костров. Скот, зажатый между телег, ревел, срывался в воду с мокрых, скользких бревен мостков. Женщины жались с ребятишками на возах. Комары миллионами набрасывались на беглецов. Впереди пилили. Тайга медленно расступалась, давала дорогу. Жарков с командиром Пчелинского полка задержался на поляне.
— Смотри, Силантьев, держись до последу. Если станет невтерпеж, вздумаешь отступать — предупреди.
— Об этом не думайте, товарищ Жарков, постоим, как сила возьмет.
— Нам чтоб врасплох с пилами да с топорами не влопаться.
— Не сумлевайтесь.
— Ну смотри, брат, не подгадь. Счастливо тебе!
Жарков повернул лошадь, поехал к обозу. Со стороны Сохатинского колка трещали выстрелы. Полевые караулы партизан встречали разведчиков белых. Весь день красильниковцы небольшими разведывательными партиями путались по тайге. Кучки партизан из засады нападали на них, обращали в бегство. Ночь прошла спокойно. Но работа не останавливалась. Узкая щель раздирала тайгу, наполнялась людьми и животными, кипела шумным, горячим потоком.
— Пили! Пили!
Пчелинцев сменили медвежинцы. Черепков промерил поляну, наставил кое-где вешек, думая бить наверняка, прицел назначать сразу безошибочно. Полевые караулы и маленькие засады были сняты. Партизаны залегли за укрепленной засекой в окопах.
Гусар в красной бескозырке осторожно подъехал к краю поляны, остановив лошадь, всматривался в темную чащу. Партизаны зашевелились, приподняли головы.
— Товарищ Черепков, дозвольте уконтрамить его, — шептал молодой парень Петр Быстров.
В зеленой тени глаза Петра светились, безусое круглое лицо напряженно вытянулось.
— Погоди, ближе подъедет.
Гусар нерешительно тронул шпорами бока лошади. За ним выехали еще двое. Ехали шагом, озирались по сторонам, часто оглядывались. Красные бескозырки яркими пятнами качались над головами пегих лошадей.
— Трах! Трах! Трах! — почти одновременно хлопнули три винтовки.
Две лошади упали. Одна грудью, другая села на зад, свернулась на бок, забила ногами. Третья сбросила мертвого всадника, захрапела, побежала к партизанам. Ее поймали. Красные блины шлепнулись на траву. Один гусар, прихрамывая, бросил винтовку и шашку, заковылял назад.
— Трах!
Гусар лег, махнул руками, затих. Быстров и человек пять партизан побежали подбирать оружие, снимать седла с убитых лошадей, обмундирование с гусар. С другого конца поляны злобно рявкнул залп. Опушка зашумела, защелкала. Длинная ровная цепь, стреляя на ходу, вышла из-за деревьев. Не получив ответа, белые шли нервно, торопливо. Они благополучно миновали вешки на тысячу шестьсот шагов, тысячу двести, восемьсот…
— Приготовиться!
Кривой сучок с пучком соломы. Шестьсот.
— Пулемет, огонь!
Красильниковцы, подгибая колени к подбородку, кувыркались на землю.
— Часто, начинай!
Цепь рвалась, путалась. Залегла. Сзади подползала резервная, густая, еще не обстрелянная.
За спиной у партизан грохот не ослабевал. Пилы со свистом грызли толстые стволы. Рубахи и кофты промокли потом насквозь.
— Пили, товарищи! Пили!
Пули залетали в обоз. Ранило корову. Ветки, сбитые сверху, падали на головы. От телег с патронами протянулась к первой линии длинная цепь. Несколько человек, сидя на возах, заряжали патроны для бердан и централок. Вперед шли тяжелые, с порохом и кусками свинца, холодные. Назад передавали легкие, горячие, пустые, пахнущие дымом. Дарья ползала от окопчика к окопчику, собирала стреляные гильзы. Жены бойцов подтаскивали цинковые ящики, раздавали пачки винтовочных патронов. Ранило Кузьму Черных, Степана Белкина, Ивана Корнева, Пустомятова, Ватюкова, Лукина.
— Трах! Бар-pax! Бах! Tax! Та-та-та! Та-та-та!
— Цепь, вперед! Ура!
— Та-та-та! Та-та-та! Брах! Бах! Tax! Трах!
— Товарищи, пили! Пили!
— Бах! Бах! Урррр! Виужжж! Баххх!
— Эге, артиллерию пустили! — Черепков наморщил лоб.
