Это был Андрей, приехавший из Омска для связи с челябинскими большевиками.
После события у Черного Яра он с неделю скрывался на конспиративной квартире по Степной. Однажды ночью Фирсов проснулся от какого-то тревожного чувства, полежал с открытыми глазами и, услышав осторожные шаги хозяйки, поднял голову.
— Возле палисадника кто-то ходит, — прошептала женщина.
Андрей быстро оделся, припал к окну и увидел в сумраке ночи возле палисадника человека. На углу, возле ворот виднелся силуэт второго.
«Слежка, — пронеслось в голове Фирсова. — Надо предупредить товарищей! Но как выбраться из дома?»
— Ход еще есть? — спросил он тихо хозяйку.
— Через кухню на чердак. Там можно спуститься через слуховое окно в соседний переулок.
Домик был низенький, как у большинства жителей на Степной улице. Открыв отверстие на чердак, Андрей осторожно выглянул из слухового окна. В переулке стояла мертвая тишина. Фирсов, придерживаясь за карниз, спустил ноги, на миг повис в воздухе и легко спрыгнул на землю. Через полчаса он был в доме одного из членов подпольного комитета.
— Наконец-то! Мы так боялись за тебя, наделал ты, брат, переполоху в стане белых. И сейчас колчаковские ищейки рыщут по Омску в поисках таинственного поручика Топоркова, — улыбнулся подпольщик.
В ту ночь в доме Симакова огонек светил до утра. Днем Андрей встретился с Парняковым, который направил его в Челябинск для связи.
— Учти, что там идут провалы, видимо, действует рука опытного провокатора. Будь осторожен!
Получив еще в Омске адрес явочной квартиры, Фирсов направился в железнодорожный поселок. Вскоре он постучался в калитку домика, стоявшего в конце улицы. На стук вышла хозяйка. Увидев незнакомого человека, замялась и только после того, как Андрей назвал условный пароль, пропустила его в дом.
…После бессонных ночей в Омске и в поезде Андрей только сейчас почувствовал страшную усталость и забылся тяжелым сном.
Разбудил его мужской грубоватый голос, который слышался за закрытой дверью.
— Ремонт паровозов мы и так задерживаем под разными предлогами, из депо скоро не выпустят. Как дела на копях?
— Шахтеры вместо угля выдают на-гора землю. Держатся крепко, — ответил второй.
— Это хорошо! — этот голос, видимо, принадлежал хозяину явочной квартиры, так как он же обратился к женщине:
— Самоварчик бы на стол, Аннушка, чайку попить охота, да и пора будить товарища.
Скрипнула дверь. На пороге показалась хозяйка и обратилась к Андрею:
— Вставайте! У меня самовар готов.
Фирсов вскочил с постели и через несколько минут вышел в комнату. Поздоровавшись, сел за стол.
Хозяин, взглянув на окно, весело закивал:
— Ростовцева идет, — сообщил он шахтеру и, поднявшись со стула, стремительно вышел из-за стола. Нервно перебирая пуговицы кителя, побледневший Андрей не спускал глаз с дверей. Вскоре в сенях послышались легкие шаги и неторопливый стук.
— Заходи! Заходи! — хозяин распахнул дверь. Христина замерла на пороге.
— Андрей! — девушка бросилась к приезжему, припала к его плечу и заплакала.
Андрей нежно приподнял ее голову и долго не мог оторваться от ее лица.
Через Христину Андрей установил тесную связь с подпольной организацией Челябинска.
Комитет поручил ему вести работу среди солдат полка имени Шевченко. Полк был укомплектован из молодых переселенцев с Украины, семьи которых жили в Кустанайском и Петропавловском уездах.
Рослые и загорелые степняки держались отдельными группами, были замкнуты, молчаливы и косо поглядывали на своих командиров.
Казармы охранялись строго. Мобилизованные насильно в армию Колчака хорошо помнили карательную экспедицию полковника Разделишина, который после расправы с усть-уйской беднотой, обрушил кровавый террор на поселки переселенцев. У многих солдат были свежи в памяти дым пожарищ, порка отцов и матерей, угон скота и его распродажа.
Восемнадцать тысяч расстрелянных и утопленных в Тоболе повстанцев — таков итог Кустанайской трагедии, такова цена авантюры анархиста Жиляева, возглавлявшего в то время партизанское движение в уезде.
Андрею удалось проникнуть в казармы полка имени Шевченко под видом раненого солдата, возвращавшегося из полевого госпиталя в село Федоровку, Кустанайского уезда.
— Земляков бы повидать, — заявил он дежурному офицеру и подтянул к себе, висевшую на лямке руку.
— Документ? — резко спросил тот. Андрей долго шарил за пазухой в поисках отпускного удостоверения, снял солдатскую папаху, заглянул в подкладку, нет ли его там и неторопливо полез за голенище сапога. — Должно тут.
Офицеру надоело ждать:
— Проходи!
После утомительной маршировки солдаты группами сидели на нарах и, обжигаясь, пили из жестяных кружек вечерний чай.
Нащупав в боковом кармане удостоверение, выданное подпольным комитетом на имя солдата Василия Клименко из хозяйственной команды 11-го Уральского полка, Андрей, не торопясь, стал пробираться узким проходом между нар.
— Эй, служба, что здесь ходишь? — обратился к нему сидевший на нижних нарах солдат.
— Сказал бы словечко, да волк недалечко, — ответил поговоркой Андрей и оглянулся по сторонам.
— У нас волков нет. Садись чай пить с нами, — приветливо заговорили солдаты, уступая пришельцу место.
— А теперь, братцы, как говорил мой дед, кашу кушайте, сказку слушайте, к присказке прислушивайтесь да на ус мотайте, — начал Андрей и еще раз посмотрел по сторонам.
— Складно получается, — оживленно заметил один из солдат. Со второго яруса свесилось несколько любопытных голов.
— Ездил я недавно в Омск. Вышел как-то раз из вагона на разъезде. Смотрю, целый эшелон мертвяков на путях стоит. Спрашиваю, что за люди? «Солдаты, от тифа померли. Хоронить некому». Вот, думаю, забота о нашем брате. Даже в земле места нет. А в самом Омске господа офицеры пируют.
— Будет и им похмелье, — сумрачно отозвался кто-то с верхних нар.
— Погоди, Сергиенко, не мешай, — прервал товарища сидевший рядом с Андреем солдат. — Рассказывай, служба, дальше!
— Хорошо… хожу по улицам Омска, смотрю, разные господа с дамочками на рысаках катаются — им и война нипочем.
— Факт, — стукнул кружкой о нары немолодой солдат Костюченко Федор, призванный недавно в полк. — Мы вот воюем, а они пируют. Им пышки, а нам шишки. Так я говорю? — Федор обвел взглядом товарищей.
Андрей вел беседу осторожно, изучая настроение солдат. Рассказал о переходе отдельных частей на сторону Красной Армии, о партизанском движении в тылу, о деятельности Урало-Сибирского бюро РКП(б) и той огромной помощи, которую оказывают партизанам рабочие горного Урала.
— Через караульный пост можно не ходить, — провожая его, сказал Костюченко. — В заборе есть проход. Сейчас покажу, — Федор направился с Фирсовым через казарменный двор. Прошел колодец и отодвинул одну из досок забора.
— Доска держится только на одном верхнем гвоздике, — устанавливая ее на прежнее место, сказал он. — Приходите завтра вечером. Я позову ребят из соседней роты. У нас народ надежный, не подведем, да и командир, капитан Нечипуренко, не особенно дружит с полковым начальством.
С капитаном Нечипуренко Андрею пришлось столкнуться неожиданно.
Как-то раз, закончив очередную беседу с солдатами, он направился к выходу и был остановлен высоким, сутулым офицером, обходившим в это время казарму.
— Кто такой?
Фирсов вынул удостоверение на имя Клименко.
— Не́чего тут шляться ночью. Если надо кого видеть, приходи днем.
— Господин капитан… — пропуская мимо себя Нечипуренко, начал Андрей.
— Чтобы больше тебя не видел! — не слушая, пробурчал в усы офицер и повернулся к Фирсову спиной.
Капитан царской армии Нечипуренко был старый армейский служака из неудачников, тянувших свою лямку как нечто необходимое. Когда-то он мечтал об академии, был полон надежд, но, потеряв жену, пал духом и безропотно покорился судьбе. Замкнутый по натуре, он весь ушел в себя, смирился с незавидным положением в полку и свободное от занятий время уделял шахматам и своей собаке по кличке «Нерка». В иные дни капитан напивался, пинал ногой шахматную доску и, обняв Нерку, жаловался ей на людей. Собака, как бы понимая хозяина, положив голову на его плечо, жалобно скулила. Пьяные глаза Нечипуренко, разыскав сидевшего в углу денщика-башкира, сумрачно останавливались на нем:
— Юсупко!
Денщик проворно выскакивал из угла и вытягивался перед капитаном.
— Ты за что воюешь?
Козырнув, денщик чеканил заученные слова:
— Наша воюет, чтоб на неделе был базар, а в год три ярмарки.
— Дурак ты, Юсупко.
Денщик охотно соглашался с пьяным командиром и, помедлив, спрашивал:
