Вдруг фельдшер заметил у лестницы Михеева и Фролова, пискливо вскликнул и бросился бежать вдоль темного коридора. Фалды его сюртука болтались, как крылья. Партизан точно ждал этого. «Трах» — гулкое эхо разнесло выстрел по коридору. Старик-фельдшер как-то сжался весь и беззвучно упал на пол.
— Ты чего же это застрелил старика? — набросился Федор на партизана. — Пусть бы старик бежал. Тоже герой.
— Нет, ты оставь — не ругай дядьку, — оборвал его Фролов. — Этот старик заслуживал худшего.
— Разве?
— Спешим, товарищи, — крикнул Федор.
* * *
На темной опушке леса их окликнули:
— Стой, кто идет?
— Свои, братец. Председатель, ступай сюда.
В потемках к Федору подошла фигура.
— Это я, председатель, — сказала она.
— Ага. Ну, рапортуй. Как и что.
— Пулеметы наши — с лентами пулеметы.
— Хорошо. Многих потеряли мы?
— Ты-то потерял кого?
— Нет.
— Ну, и у меня все ребята целы!
— Хорошо. Пошли в путь. Сегодня ночью придется всем табором убираться отсюда подальше… Есть здесь, братец, места такие, непролазные и непроходимые?
— Как не быть… Есть — верстов десять от яра… «Ивановская топь» есть… Болото. Туда не пойдут. А пойдут, так поодиночке всех перебьем. Болото там. Топь.
— Ну, вот туда и заберемся. Доберемся ли ночью?
— Доползем.
— Теперь нужно спешить. Как бы за нами не отрядили погоню. Сегодня же ночью нужно будет уйти на эту «Ивановскую топь». Ну-с, значит, все в сборе… Пошли, братцы…
* * *
Шли лесом. Кругом точно заговорщики обступили их темные деревья. Изредка набегал прохладный ночной ветерок и шевелил листву. Шарахалась в сторону вспугнутая с куста темная птица. В недалеком болотце, судорожно надрываясь, квакала одинокая лягушка. Высоко блестели тысячи звезд.
«Швах, швах», — шуршала под ногами трава.
Феня шла возле Федора. Смотрела в бездонное синее небо, на яркие звезды. Сжималось сердце. Душили горло рыдания. «Это от потрясения. От переутомления», — думала она. А где-то далеко в глубинах сознания ворочалась острая мысль: «Где же он? Что с ним?»
Повизгивали и позвякивали железом пулеметы. Партизаны шли, сверкая красными огоньками цыгарок. Они спорили между собою о том, успеют ли или не успеют до жатвы прогнать из села белых.
Вдруг, должно быть в местечке, зазвонил тревожный набат:
«Дом… Дом… Дом…»
— Пожар, что ли, — спросил один из партизанов.
— Да пожар, — насмешливо сказал другой. Это нас, мил друг, отзванивают…
«Швах, швах» — шуршала под ногами трава.
«Дом… Дом… Дом… Дом…» — звонил далекий колокол.
— Нас отзванивают… Нет, мы еще поживем. Мы еще, братец, поборемся, — бодро сказал Федор и хлопнул партизана по плечу.
— Так-то, братец.
Конец первой части.
За несколько верст гремели орудийные залпы. Временами слышались рокочущие полеты прорвавших небо снарядов. Изредка с попутным ветром доносилась чуть слышно трескотня пулеметов. День клонился к вечеру, но солнце жгло и слепило.
Борин вместе с командиром батальона войск Вохра ехал в закрытой тачанке. Его мучила одна мысль: «Неужели разбиты, разгромлены? Еще только ночью он с батальоном оставил город. Фронт отстоял от города в 35 верстах… И вдруг через 8 часов канонада перекинулась далеко на север».
— Или обошли город, — говорил командир, — или прорвали фронт и теперь орудуют в тылу. Или… Или взяли город и фронт передвинулся севернее. А мы, стало быть, в тылу.
— А туда куда мы едем, командир, — будут ли наши?
— Я ничего не знаю, — ответил командир. — Последнюю сводку из штаба мы получили еще в городе. Вы ее знаете. «Все обстоит благополучно». Теперь связь с городом прервана. Это факт. А наши разведчики уже два раза имели стычки с казачьими разъездами. Это тоже факт.
* * *
Через головы лошадей Борин видел ленту крестьянских телег, нагруженных вооруженными красноармейцами. Ему стало жаль их.
Над телегами, покачиваясь в разные стороны, торчали сверкающие колючки штыков. Изредка, впереди, чуть ли не у самого палящего горизонта появлялось несколько конных фигур и исчезало.
«Трата-та-та-та-та» — откуда-то со стороны доносилась пулеметная трель.
— В общем дело дрянь, — сказал командир и выпрыгнул на пыльную дорогу. Огромный деревянный футляр с маузером болтнулся в воздухе и больно ударил его по бедру.
— А! Чтобы тебя черт!.. — выругался командир.
— И без тебя тошно. — Командир, рыжебородый, загорелый, грязный, в летнем зеленом обмундировании. Ворот рубахи у него распахнут настежь. — Пойду к ребятам, — голос у командира грубый и властный. Он бегом помчался по дороге, поднимая кучу пыли. Уселся на последнем возу между красноармейцами. Стал пугать их боем.
— Слышь, ребята, тарактят да цокают… Вот погоди. Уже к вечеру будет вам баня.
Красноармейцы в ответ смеются, болтают замотанными в обмотки ногами. За словом в карман не лезут. Слышит Борин, как отвечает один из них командиру:
— Так что пару-то нам поддавать придется… Вот что. Баня у куркулей не топленная. А мы любим баню с пылом — жаром, свинцовым паром.
— Молодец, — хвалит его командир. Треплет красноармейца по плечу и просит у него на трубку махорки.
* * *
Красноармейцы поют песню, мотив перебрасывается от одной телеги в другой;
«Смело мы в бой пойдем
За Власть Советов
И, как один, умрем
В борьбе за это».
Поют с серьезными лицами. Вытирают рукавами пот с лиц. Курят. Вдруг мотив начинает сдавать, переплетается с плясовым веселым. Плясовая песня заглушает:
«Ой, шо что за шум учинывся
Шо комарь тай на Муси
Ожинывся».
Видит Борин, как в такт плясовому мотиву подпрыгивают занемевшие ноги красноармейцев. Вот то один из них, то другой соскакивают с телег и на ходу пускаются в пляс. Блестят их вспотевшие лица. Пыль поднимается столбом из под их ног. Улыбающийся рот судорожно глотает воздух. Как видно, ноги устают. Пора бы кончить. Но коварный плясовой мотив не обрывается. А товарищи с телег все сильнее продолжают кричать в азарте:
— Жарь… Жарь… Степка! Валяй, душегуб. Не жалей казенных сапог… Ай-люли, люли, люли.
«Бух… Ух… Бух… Бух… Ух» — бороздят знойное небо снаряды
* * *
Борина мучила неизвестность. Хотя он сам себе и говорил: «Ладно. Поживем — увидим. Может быть, не так уж дела скверны, как это нам здесь кажется». Но самоутешение не помогало.
«Что с Михеевым? С Федором? Живы ли? Где уж там, — отвечал он сам себе. — Наверное, зверски замучены». — При этой мысли лицо его бледнело, а брови хмурились. Но все же где то внутри, в глубине теплилась смутная надежда. По последним сведениям известно, что вблизи занятого белыми Михайловского и местечка сорганизовался партизанский отряд. Может быть, они спаслись и находятся там.
Желая дать другое направление мыслям, Борин стал читать центральные газеты, полученные вчера в городе. Газеты сообщали тяжелые вести. Город за городом оставлялся нашими войсками. Отступление шло по всему фронту.
«Выдержим ли мы?.. Может быть, и не выдержим. Много чуждого в нашей стране рабочей революции. На такой болотистой почве трудно выстроить новую жизнь. Но нужно драться до последних сил — до последнего человека».
Лошади идут мелкою рысцою. Тачанка легко раскачивается на рессорах. Дребезжит гайка у колеса. Гремят то близкие, то далекие артиллерийские залпы. Мурлычит песню ездовой. Из песни ни слов, ни мотива разобрать нельзя. Только одни переливчатый звук тянется без конца.
* * *
С дороги впрыгнул в тачанку, — командир повел плечами.
— Черрт! — выругался он: — за одну ночь дезертировали — сколько бы вы думали? — тринадцать человек. Это из батальона — то… Так в несколько дней от нашего батальона ни одного человека не останется. — Командир пощипал свою рыжую бороду. — Хотя вру… Некоторые ребята рвутся в бой. И это не дети. У них не задор — нюхали порох. Фу-ты как распукались там орудия. Как видно, жаркое дело… А тут мы ни черта не знаем. Обидно…
Командир вынул из кожаной сумки несколько карт. Разложил их на своих коленях. Стал водить по блестящей поверхности бумаги большим грубым пальцем.
— Так-с. Петрова, Поддубная, Маринская… А вот где мы…
Всего 16 верст до Енского уезда. А вот леса. К вечеру будем ехать лесом. Вот опять где то стреляют из винтовок. Должно быть, наш разъезд столкнулся с казаками. — И командир прислушивался. — Ну, так и есть. Перестрелка прекратилась. Да нам особенно беспокоиться нечего. У нас идут охранения и по бокам вдоль нашего пути верстах в трех цепью, и впереди и с тылу. К тому же, во все стороны шныряют кавалеристы нашей сотни. Между прочим, из них нынче ночью тоже 6 человек убежали вместе с лошадьми. Сволочи!
