— Вот дом ты сохранила. Я его люблю.
— Знаю, что любишь, потому и сохранила. А нам в нем и сейчас уже стало тесно. Ну, это разговор особый. А вот как ты женишься…
— И что это ты заладила?
— Я это давно заладила. — Анюта взяла брата за плечи и крепко их сжала. — Невесту я тебе припасла. Лучше не найти. Ловкая, сообразительная, образованная. В голове, конечно, ветерок, да они, девки, все такие. Замуж выйдет — в ум войдет.
— Кто такая, если не секрет?
Немного помедлив, Анюта удивила брата:
— Катя Каруселева…
— Какая это? — не сразу понял Федор, а когда сообразил, рассмеялся: — Катька? Так я ее в детский садик… Да какая же она невеста? Катька! Ну, ты даешь! Девчонка же еще…
— А вот посмотришь, какая она нынче стала девчонка, — проговорила Анюта. — В субботу приедет. Посмотришь.
Так и не добилась Анюта определенного ответа, что же все-таки Федор собирается делать, к чему себя готовит.
Никаких определенных планов у Федора и в самом деле не было. За все время службы он только и думал о доме, в каждом письме просил сестру не продавать его и никуда не переезжать, хотя бы до его приезда. И теперь был очень рад, что сестра все сделала, как ему хотелось.
Утром он проснулся, когда уже никого не было. Дома! Он с удовольствием потянулся так, что раскладушка под ним заскрипела всеми своими алюминиевыми суставами. Какая домашняя, мирная тишина! И ходики на кухне как стучали, так и стучат.
Вчера он не успел всего осмотреть, прочувствовать, войти в домашний быт: приходили соседи, Анюта и Юлия Ивановна должны были всех приветить, а Федор — со всеми поговорить. Теперь ему ничто не мешало. Он встал, умылся на кухне, съел все, что ему приготовили на столе, и только тогда решил, что настало его время, которого он так долго ожидал.
Едва только Федор распахнул дверь в сени и ничего еще не успел увидеть, как уже почувствовал домовитые запахи, всегда его радующие и придающие уверенность в прочности жизни. Устойчивые, многообразные запахи царили в сенях: пряно пахло сохнущим луком, связанные пучками укроп и сельдерей распространяли нежный дух только что политого огорода на закате солнца. И над всеми запахами властвовал сытый, всеобъемлющий, королевский запах маринада.
А в доме все было совсем не так, как прежде. Комната перегорожена, за перегородкой устроена спальня для Анюты и Светланы. Федору пока что поставили раскладушку на том месте, где между окон прежде стояла его кровать. И еще новость — у перегородки пианино.
Все и в доме, и в сенях, и во дворе Федору очень понравилось, все было в полном порядке, обещающем удобную, прочную жизнь. Ему очень захотелось немедленно войти в эту жизнь.
Топор и колун лежали на своем месте. Дрова были березовые, хорошо высохшие. Заготовлены еще в прошлую зиму, когда прекращается движение соков; древесина вымерзла на лесосеке, потом целое лето обдувало ее ветром, жарило солнце, пока не получились дрова высокого качества. Это Федор сразу определил, слушая, как сухо звенят поленья, разлетаясь под ударами тяжелого колуна.
Эта музыка так увлекла его, что не услыхал он стука калитки. И вот звонко на весь двор, как синица прозвенела:
— Хо-зя-я-ин!..
Он опустил колун. Оглянулся. Замер.
Девушка стояла у калитки. В синем плащике. В синей косыночке. Обыкновенная девушка. Глазастая! Да нет же, совсем необыкновенная. Таких больше нет на всем белом свете!.. Нет таких!
Все это сверкнуло, прокрутилось в голове, и вдруг наступила тишина.
— Катька? — почему-то шепотом спросил он, боясь нарушить тишину.
Она сдернула синюю косыночку. Волосы разлетелись золотые, как на ветру костер. Засмеялась.
— Катя? — все еще не доверяя своим глазам, проговорил Федор.
— Федюнечка!..
С разбегу она повисла на нем и, кажется, поцеловала. Этого он еще не успел понять. Ничего он еще не понимал в эту минуту. Катька — маленькая, задиристая скандалистка. Он всегда был уверен, что она существует на белом свете только как вечная для него помеха, постоянное беспокойство. О красоте и говорить нечего: большеротая, глазастая, тонконогая — какая уж там красота?
— Как же ты так? — спросил он, не решаясь хотя бы обнять ее ради встречи.
А она, должно быть, подумала, что он спрашивает, как же она среди недели приехала, пропустив занятия в университете.
— А вот так: мама позвонила, что ты приехал, и примчалась. А ты как?
— Отслужил, что положено.
Ему показалось, будто она разглядывает его с прежним детским неуемным любопытством.
— Да не про то я. Какой-то сделался ты красивый.
Он смутился и проговорил то, что его друзья часто говаривали знакомым девушкам:
— У нас на флоте все красивые… — И смутился.
Заметив его смущение и то, что он бахвалится, она без смущения объявила:
— А у нас на курсе я одна такая.
«Да, — подумал Федор. — Девчонка острая. — И неожиданно для самого себя решил: — Лучше я еще не видал!» Такое решение только еще больше смутило его, и он понял, что то время, когда он повелевал, а она покорно подчинялась, прошло. Как будет теперь, он еще не знал, но она-то определенно знала.
— Брось ты эти дрова. Приехал и сразу за топор. Пойдем посидим, если уж я тут.
Пока он одевался у себя, она в своей комнате тоже что-то другое надела, и, когда вышла на крыльцо в сиреневом платье и прозрачном плаще, он окончательно понял, что все теперь будет не так, как было прежде.
Видно было, что ей тоже понравился его вид и его выправка: молодецкий вид, и морская форма ладно на нем сидела.
— Вечером пойдем на танцы, — сказала она.
— Танцор-то я не очень…
— Ничего. Со мной, Федюнчик, затанцуешь.
Федор подумал, что Катя, конечно, знает, как будет теперь. Как будет потом, тоже, наверное, знает.
Колька Зубков — всегда он поперек Федоровой дороги! Пришли на танцевальную площадку, а он уж там. Федор сразу узнал его, и ему даже показалось, будто ничуть он и не изменился за прошедшие годы. Такой же по-мальчишески угловатый, и глаза прежние — отчаянно веселые, и белые ресницы, и губы — толстые и добрые. Непонятно, почему он девчонкам всегда нравился? И девушка с ним красивенькая.
Кате он тоже приглянулся.
— Смотри, — восхищенно сказала она, — какой парень симпатичный. А девчонка так себе.
— Колька Зубков. Он в нашей школе учился.
Новая площадка для танцев была под крышей, играл джазовый ансамбль. Федор танцевал и в самом деле плохо и был очень рад, когда Катя предложила:
— Давай-ка лучше посидим.
А тут как раз мимо них пролетел Колька Зубков. Он лихо крутился сам и крутил свою партнершу, и так это у них получалось красиво, что все останавливались, чтобы посмотреть, как они танцуют.
— Скачет, как козел, — сказал Федор.
Она промолчала. Он приуныл и слегка растерялся, а Катя смотрела на Зубкова и задумчиво улыбалась.
— Ты с ним не дружил, должно быть? — спросила она.
— Дрались мы с ним на переменах.
— Я так и подумала. А за что?
— Так просто. Для удовольствия. Известно, мальчишки.
— Как раз сейчас переменка, — засмеялась Катя.
И надо же так случиться, что именно в это время объявили перерыв и Зубков увидел Федора. Сначала он прошел мимо того места, где сидели Федор с Катей, и, кажется, не был уверен, что это тот самый, его друг-соперник. А потом узнал, но спросил нерешительно:
— Федька, ты, что ли?
— Ну, я.
— Ох ты черт, какой стал! — восхищенно заорал Зубков и кинулся обнимать Федора. — Такой ты ладный. Ну и силища у тебя. Пусти, раздавишь… Сразу видать, морская тренировочка. Теперь тебя, пожалуй, и не побьешь?
— А ты и раньше не всегда…
— Это верно, — весело согласился Зубков и спросил, глядя на погоны: — Это что?
— Старшина первой статьи.
— Не густо.
— Попробуй, узнаешь: густо или жидко. Это тебе не пехота.
— Ты тут с кем? — спросил Зубков, снисходительно поглядев туда, где сидела Катя, и словно не увидев ее.
Этот вопрос и равнодушный взгляд возмутили Катю. Но еще больше возмутил Федоров ответ:
— С нашего двора девчонка.
— Ничего. Тоненькая. Сигаретка с фильтром.
— Ну ты, не очень…
— А я что, — засмеялся Колька. — Ты не обижайся. Я говорю, девчонка еще молоденькая. — И торжествующе спросил: — Ты мою-то видел?
— Чего-то не разглядел, — презрительно ответил Федор.
— А разглядишь — ослепнешь!..
— Жена, что ли?
— Какое это имеет значение?
Зубкову, как и в прежние школьные годы, не стоялось на месте. Всегда ему надо было куда-то бежать, что-то немедленно сделать. Глядя на его нетерпеливо торжествующий вид, Федор так и ожидал, что он сейчас, как в школе, скажет: «Ну, давай по-быстрому», — и нанесет первый удар. Но Зубков спросил:
