Юрий Васильев - Ветер в твои паруса

— …Вот так оно все и было, — продолжал нилот. — Потом его хотели судить, но дело знаете как обернулось? Оно обернулось так, что жены тех офицеров, которые его судить должны были, устроили им форменный скандал. «Вы, — говорят, — солдафоны, вам истинного благородства не понять, его не судить надо, а пример с него брать. Он, — говорят, — последним рыцарем был». Ну и тому подобное. Одним словом, под давлением женской общественности смягчили ему наказание. Разжаловали, правда, списали в гражданскую авиацию. Стал он летать на «Аннушке». Но не тужил. Ведь настоящему летчику главное — в небе остаться.

«Это уже что-то новое», — подумал тогда Павел.

— А дальше? — спросила девушка, которой, видимо, тоже передалось настроение офицерских жен. — Дальше что с ним было?

— Потом он погиб… Геройски погиб. Случилась у него авария над морем, хотел было посадить самолет на берегу, а там в это время дети отдыхали. Увидел он это и свалил свою машину в море, чтобы детей не подавить… Понимаете, теперь, что получается? Получается, я вам скажу, такая картина, что если человек на благородство в любви способен — пусть на рисковое благородство, так он и в главном деле, в главную, так сказать, минуту, тоже благородное геройство проявляет…

Он посмотрел на Павла. «Я правильно говорю? — Прочитал Павел немой вопрос. — Я ведь ничего не придумал. Я только отдал им должное. Обоим. Отцу и сыну».

Павел кивнул головой. Все верно. Все правильно. Ты молодец, старый летун. Ты сам говорил, что право на легенду надо заработать. Так пусть же эта легенда переходит по наследству… Когда-то Веня хотел, чтобы в его честь сложили песню, хотел быть достойным того, чтобы остаться в памяти людей. Теперь каждый год в день его гибели на Зеленую косу, где стоит обелиск с пропеллером, приходят ребята из пионерского отряда имени Вениамина Строева.

Нина спала, свернувшись калачиком на его пиджаке; лицо у нее было по-детски спокойное, перепачканное золой, на лбу царапина, веки вздрагивали — должно быть, она видела сон, может быть, веселый, потому что губы ее тоже иногда вздрагивали, улыбались.

Где-то далеко закричала первая электричка. Немного погодя в деревне загорланили петухи; с реки потянуло свежестью. Возле берега плескалась рыба. «Самый клев», — подумал Павел. Машина, вся мокрая от росы, дремала, уткнувшись в кусты. Начинался рассвет.

Ничто никогда не заменит ему этого утра.

Нина тихо всхлипнула во сне. Павел дотронулся до ее плеча:

— Эй! — сказал он, — Засоня! Вставай пить чай.

— А я не сплю, — пробурчала она. — Я так… — Потом поднялась на локте, зажмурилась — солнце уже встало над лесом и светило ей прямо в глаза — и сказала:

— Здравствуй! Нам уже пора ехать?

— Ага… Но сначала мы все-таки позавтракаем. Теперь не скоро придется вот так сидеть на берегу, свесив ноги к воде, есть картошку и слушать, как брешут собаки.

— Тогда давай уж здесь и пообедаем. — Нина рассмеялась. — Куда нам теперь спешить?

— Нам надо еще собрать чемоданы, — сказал Павел.

— Успеем… Много ли собирать?

Она протянула руки, обняла Павла за шею и поцеловала. Он боялся что-нибудь сказать, потому что уже говорил однажды «люблю», даже думал, что это так. А сейчас ему просто хотелось молчать и чувствовать эти прохладные губы, эти руки, сплетенные у него на шее.

— Нам надо успеть собрать чемоданы, — сказал Павел, — чтобы вовремя встретить Варга на мысе Кюэль.

— Да, — сказала Нина. — Надо торопиться, чтобы никто не сдал в утиль наш колокол на мысе Кюэль…