— Экзамены — это лотерея. А в каждой лотерее есть две категории: «повезет» или «не повезет». Повезет — твое счастье, развивай успех, выходи на оперативный простор. Не повезет — вот здесь-то на помощь тащи эрудицию. Ты должен доказать, что вопрос не представляет для тебя никакой трудности. Ты скептически улыбаешься. «Ах, ерунда, неужели не мог попасться вопрос более трудный, где можно было бы развернуться!» Но с конкретного ответа не начинаешь. Ты делаешь экскурс в длинное вступление. Ты кидаешь, как бы между прочим, две-три не вполне конкретные цитаты, положим, из Никифорова. — Полукаров показал на книгу, лежавшую на тумбочке. — Как бы мимоходом тут же разбиваешь их, основываясь на опыте, скажем, войны. Затем… — Полукаров покрутил в пальцах очки. — Затем ты продолжаешь развивать свою мысль, не приближаясь к прямому ответу, но все время делая вид, что приближаешься. Надо, Саша, говорить увлекаясь, горячиться и ждать, пока тебе скажут: «Достаточно». Тогда ты делаешь разочарованный вздох: «Слушаюсь». Пятерка обеспечена. Главное — шарашишь эрудицией вот еще в каком смысле…
Как следует «шарашить эрудицией», Алексей не расслышал, потому что дневальный громоподобно оповестил:
— По-одъе-ем!
Вокруг было настоящее лето, с солнцем, горячим песком пляжей, с прохладными мостками купален, с зеленой водой, но в училище шли экзамены, и все прекрасное, летнее было забыто. Во всех коридорах учебного корпуса толпились курсанты из разных батарей. В классах — тишина, а здесь — приглушенное жужжание голосов; одни торопливо дочитывали последние страницы конспекта; иные, окружив только что сдавшего, неспокойно допрашивали: «Что досталось? Какой билет? Вводные давал?»
С трудом протиснувшись сквозь эту экзаменационную толчею, Алексей подошел к классу артиллерии. Тут нитями плавал папиросный дым — украдкой накурили. Возле двери стояли, переминались, ожидая вызова, Гребнин, Луц, Степанов и Карапетянц; солидно листая книгу, Полукаров сидел на подоконнике, лицо его изображало ледяное спокойствие. Курсант Степанов, как обычно, тихий, умеренный, с рассеянным лицом, близоруко всматриваясь в Алексея, спросил:
— Ты готов, Алеша? Может, не ясно что?
— В баллистике есть темные пятна, Степа. Но думаю — обойдется.
Говорили, что он добровольно ушел в училище со второго курса философского факультета, этот немного странный Степанов. Во время самоподготовки сидел он в дальнем углу класса, читал, записывал, чертил, порой подолгу глядел в окно отсутствующим взглядом. О чем он думал, что читал, что записывал — никто во взводе не знал толком. Лишь всеми было замечено, что Степанов не ругался, не курил, и иные над ним сначала даже подсмеивались. Однажды Борис — с целью разведки — протянул ему пачку папирос, когда же тот отказался, иронически спросил: «Следовательно, не куришь?» — «Нет». — «И вино не пьешь?» — «Вино? Не знаю». — «Отлично! Люблю трезвенников и аскетов. Будешь жить сто лет!»
В то время когда Алексей разговаривал со Степановым, из класса выскочил Зимин и, прислонясь спиной к двери, провел рукой по потному носу, весь потрясенный, взъерошенный.
— Фу-у! Ужас, товарищи!..
— Ну как? — кинулся к нему Гребнин. — Какой «ужас»?
— Тихий ужас, Саша! — заторопился Зимин, кося от волнения глазами. — Понимаете, товарищи, первый вопрос — сущность стрельбы — ответил. Второй вопрос и задачу — тоже. Третий — схема дальномера. Минут двадцать по матчасти гонял! Спиной к дальномеру — и рассказывай. На память!..
Со всех сторон посыпались вопросы:
— Какой билет достался?
— Сейчас кто отдувается?
Зимин, не успевая отвечать, поворачивал свое пунцовое лицо, с неимоверной быстротой тараторил:
— Все спрашивают по одному вопросу, помимо билета. И комбат, и Градусов. В общем — экзамен! Ни разу в жизни такого не видел!
— Ну, жизнь-то у тебя того… не особенно длинная, — пророкотал Полукаров скептически. — А вообще: любая обстановка требует оценки, братцы. Так гласит тактика. — И он основательно устроился на подоконнике. — Я в обороне пока, братцы.
— А как твоя эрудиция? — с вызовом спросил Гребнин.
— Это, брат, глубже понимать надо, — прогудел Полукаров с подоконника и трубно высморкался. — Вглубь надо копнуть.
— Ясно! А я иду. Риск — милое дело! — Гребнин с решимостью рубанул рукой и устремленно шагнул к двери. — Была не была! Хуже, чем знаю, не отвечу! Ты как, Миша?
— Идем, — согласился Луц. — Попросимся без списка. Ждать невозможно! Стоп, Саша!..
Из класса вышел лейтенант Чернецов — был он в новом кителе, молодое лицо чрезмерно сдержанно, но глаза выдавали волнение — солнце падало под козырек фуражки.
— Тихо, товарищи! Что за шум? — живо сказал Чернецов и тотчас обратился к Зимину: — У вас четыре. Вы хорошо отвечали, но волновались. И совершенно напрасно. Сейчас, пожалуйста, Брянцев, Гребнин, Дмитриев. Входите. Где Брянцев?
«Да, где же Борис? — подумал Алексей. — Я не видел его…»
Отвечающий Дроздов на минуту замолчал у доски, густо испещренной формулами. За длинным столом — посередине — сидел майор Красноселов, пожилой уже офицер с тонким умным, лицом, с веселой насмешинкой в монгольских глазах; слева от него капитан Мельниченко, справа майор Градусов — все по-летнему были в белых кителях. С улыбкой, прорезавшей глубокие морщины на щеках, Градусов тихо спрашивал Дроздова:
— Так как же, а? В чем сущность определения основного направления стрельбы?
Алексей, затем Гребнин приблизились к столу, коротко доложили, что прибыли для сдачи экзамена.
— Прошу брать любой, — предложил Красноселов, указывая мизинцем на стол, где полукругом рассыпаны были билеты. — Испытайте судьбу…
«Какой взять? Да не все ли равно? — подумал Алексей. — Что ж, узнаем судьбу!»
В это мгновенье за спиной стукнула стеклянная дверь, послышались быстрые шаги и отчетливый, звучный голос:
— Старшина Брянцев прибыл для сдачи экзамена по артиллерии.
«Почему он запоздал?» — подумал Алексей и взял первый попавшийся билет, прочитал вопросы вслух:
— «Этапы подготовки первого залпа по времени. Рассеивание при стрельбе из нескольких орудий. Принцип решения третьей задачи». Билет номер тринадцать, — добавил Алексей. — Вопросы ясны.
— Хм! Для вас это весьма легкий билет, — с веселой досадой заметил Красноселов. — Словом, готовьтесь.
Действительно, в первый миг Алексею показалось, вопросы настолько легки и ясны, что можно отвечать без подготовки. Он взглянул на Бориса: тот быстро прочитал билет и, стоя навытяжку, с небрежной уверенностью произнес:
— Разрешите отвечать сразу?
— Вы настолько знаете свои вопросы? — мизинцем потрогав бровь, спросил Красноселов и записал что-то на листке бумаги.
— Так точно, — проговорил Борис. — Разрешите отвечать?
— Нет, не разрешаю, — помахал карандашом Красноселов. — Не стоит сдавать артиллерию бегом. Первые впечатления бывают обманчивы, Брянцев. Готовьтесь.
В классе солнечно и тихо. Алексей придвинул к себе чистый листок бумаги, стал набрасывать ответы; он писал, почти не думая, — какими-то сложными, неведомыми путями память подсказывала ему первые выводы, формулы, восстанавливала координаты схем. Но было очевидным и то, что после его ответа на билет придирчивый Красноселов, конечно, начнет спрашивать по всему курсу. Почему это и почему то? В чем сущность и в чем разница? «А представьте себе такое положение…» Это была его известная манера спрашивать.
Алексей дописывал ответы, и его все больше охватывало чувство ожидания и азарта: главное казалось теперь не в ответах на этот билет, а в тех вопросах, которые будут задаваться после его ответа. Да, но где формула решения к.п.д. орудия? Это же основа решения задачи. «Неужели не помню?» Он начал вспоминать эту формулу и внезапно почувствовал, что забыл все, — память от волнения выключилась мгновенно.
«Нужно сосредоточиться… Надо вспомнить. Не разбрасываться. Надо вспомнить эту формулу…»
Теплый ветерок нежнейшей струей тянул в класс, пахло нагретой краской столов, солнечный луч дрожал в графине с водой, бликом играл на схеме дальномера — класс был полон тишины, горячего солнца и воздуха. Но Алексею казалось: все вокруг медленно наполнялось серым туманцем, он почувствовал легкую тошноту, боль в груди, слабо провел рукой по потному лбу, не понимая, что с ним: «Переутомился я, что ли?.. Неужели это после госпиталя?..» И чтобы овладеть собой, он оперся локтями на стол, стараясь ни о чем не думать; тонко звенело в ушах.
Рядом Борис, задумчиво хмурясь, глядел в окно. Перед ним на столе белел билет, но он ничего не записывал. Гребнин возился возле дальномера, с углубленной деловитостью вращал валики. Встретив странный взгляд Алексея, он сделал ответный знак: «Все ли в порядке?» Алексей спросил глазами: «А у тебя?» — «У меня — да», — ответил кивком Гребнин и еле заметно мигнул в сторону офицеров: не знаю, мол, что дальше будет.
