— Все своих помощников оберегаешь, — упрекнул Коренев, — сам стараешься везде поспеть.
— Что верно, то верно, Владимир Михайлович... Ты знаешь, как меня завуч выпарил: «Вы, коммунист, забыли, что несете ответственность за семью...» А что скажешь? Забыл!.. С сегодняшнего вечера график введу — кому когда на наряд. Хватит партизанщины... Чтоб был у меня «свободный час» — для семьи, для раздумья, для отдыха. А сейчас придется все-таки идти на наряд, — улыбаясь, добавил он и взглянул на часы. — Лабахуа еще не вернулся, а на Барвинского надежда плохая. У жизни свои планы.
На письмо Алексея Верхотуров ответил быстро. Академик расспрашивал о подготовке «Скола» к испытаниям, советовал Алексею лично проверить геометрию выработок, просил прислать образцы пород и угля. От письма веяло сердечностью.
Алексей стал часто писать Верхотурову, делился всем, что волновало его. Евгений Корнильевич аккуратно отвечал, подробно рассказывал о своих работах, планах.
Однажды от Верхотурова пришло необычное по объему и форме письмо. В конверт были вложены фотография статьи на английском языке, перевод ее на русский и копия письма Евгения Корнильевича в редакции американского журнала «Рекорд Ньюс», советского «Горного журнала», горным академиям Чехословакии, Польши, Румынии. Вот что говорилось в этом письме:
«С опозданием на три месяца я получил февральский номер «Рекорд Ньюс», в котором опубликована широковещательная статья о работах некоего «известного ученого» Эзры Клапхарта из Пенсильвании над созданием машин, добывающих уголь из пластов крутого падения. Если бы не чертежи, иллюстрирующие статью, я терялся бы в догадках, что за машину конструирует неведомый мне Эзра Клапхарт. Я с полной ответственностью пишу «неведомый», ибо ни я, ни мои коллеги по институту горного дела Академии наук Советского Союза, хорошо знающие видных американских техников, ничего не слыхали об «известном ученом» Клапхарте.
Схема машины, воспроизведенная на чертеже, убеждает меня, что «машина Клапхарта» является копией «Скола», изобретенного советским инженером Алексеем Заярным, с той только разницей, что вместо болтов на ней кое-где применены клинья.
С развязной самоуверенностью неизвестная мне фирма преподносит читателям «Рекорд Ньюс» машину советского изобретателя как изобретение «американского инженерного гения».
«Скол» инженера Алексея Заярного запатентован еще в 1941 году. Он был описан в журнале «Уголь», исправными читателями которого являются «ведущие» и «думающие» инженеры американских фирм. Выходит, как говорится в русской пословице: «Коль сам не добрал, у соседа занял».
Перед нами обычный американский спектакль, разыгранный по утвержденному горнопромышленниками сценарию. Но подлинную науку нельзя обмануть. Ее еще никто не обманывал. Это не удастся также плагиаторам из американских угольных компаний.
Евгений Верхотуров»
В коротеньком постскриптуме Евгений Корнильевич настойчиво убеждал Алексея выступить с заявлением по поводу бесцеремонного плагиата. Он просил, чтобы это заявление было составлено без промедления и переслано ему. Верхотуров намеревался разослать его академическим и техническим заграничным журналам. «Они не смогут замолчать этот факт», — писал академик.
Для плавного спуска «Скола» в лаву Алексей установил регулятор скоростей, в центре которого была плавающая втулка.
Неожиданно регулятор стал тормозом машины: лебедку не удавалось запустить. Испробовали все, сменили десятки разных втулок, но лебедка бездействовала. Раздельно узлы лебедки работали отлично, стоило только соединить их, как они каменели, не двигалась ни одна деталь. Пробовали тщательно шабровать подшипники, изменять сцепление шестерен, менять смазку — не помогало. Алексей несколько раз проверял расчеты. Нет, ошибок не было. Терпение изменяло ему: две недели ушло на ожидание, пока выпрессуют втулку из текстолита.
Из-за неудачи с втулкой не меньше, чем Алексей, переживали шахтеры. Скучная, прозаическая деталь стала интересовать многих. О ней беседовали в «нарядной», дома, в кино, даже на футбольных матчах. Возвращаясь со смены или перед спуском в шахту забойщики, лесогоны, крепильщики заходили посмотреть, как идут дела у монтажников.
Как-то утром Алексея разбудил телефонный звонок. Звонил Кирилл Ильич Звенигора: привезли текстолитовые втулки.
Через четверть часа вся бригада была в мастерской. Начали двенадцатый по счету монтаж. Алексей внимательно наблюдал за сборкой деталей.
Но и эта втулка подвела. Лебедка капризничала. Два раза запускали мотор на разных скоростях, он работал вхолостую, регулятор не действовал.
— Все? — уныло спросил Звенигора, когда Алексей попросил разобрать лебедку.
— Может быть, еще не все... Кажется, намудрил я с втулкой. Нужно еще попробовать игольчатый подшипник...
— Не то что игольчатый, а любые, какие есть, пробуй, — настаивал Звенигора. — Что же мы из-за этой чертовой втулки такое дело тормозим? Две недели провозились. Меня шахтеры каждый день на наряде тормошат: «Когда начнешь испытания, начальник?»
— Верно! — произнес грудным голосом секретарь обкома Ручьев, входя в мастерскую в сопровождении Черкасова и секретаря Белопольского горкома Серегина. — Верно, товарищ начальник. Такое дело нельзя похоронить. Пожимая руки Алексею, монтажникам, Ручьев продолжал: — Никто не разрешит нам этого. Не разрешит! Втулка — это деталь, частность... Самое главное сделано, создана машина, и довести ее мы должны.
Он снял пыльник, пиджак, начал осматривать лебедку, ее узлы, детали, подробно расспрашивал о каждой.
— А эта деталь для чего предназначена? — поднимая с верстака ползун, обратился секретарь обкома к Черкасову, стоявшему у входа в мастерскую.
— Для связи... — неуверенно протянул управляющий.
Ручьев улыбнулся:
— Не познакомились до сих пор с машиной?
— По схеме знаком, Дмитрий Алексеевич. Изучал... — замялся Черкасов.
— Схематическое знакомство... Как, по-вашему, машина?
— Перспективная, — немного подумав, ответил Черкасов.
Звенигора стоял, поглядывая на Черкасова с многозначительной улыбкой. «Что-то ты, Яков Иванович, за эту перспективную машину голову мне мыл. Ну, и флюгер...»
— Односменка тоже перспективная вещь, — заметил Ручьев.
Все переглянулись.
— Смотря в каких условиях, Дмитрий Алексеевич, — смущенно сказал Черкасов. — На «Глубокой» она удалась, а на других...
Ручьев взял паклю, стал обтирать руки.
— У нас на всех шахтах жалуются на нехватку порожняка. Так ведь? Односменка позволяет обойтись без дополнительного транспорта. Лавы нужно удлинить, широкий фронт работ обеспечить. А то сидят в лаве забойщики, друг над другом, почти на плечах один у другого — развернуться нельзя... Ну ладно, об этом потом... Так что же будем делать с втулкой? — уже обращаясь к Алексею, сказал Ручьев. — Давайте-ка пробуйте еще игольчатый подшипник. Сегодня же дадим команду Горловскому заводу изготовить его срочно.
Из мастерской вместо с Ручьевым вышли Звенигора, Алексей, Черкасов, Серегин. Машина секретаря стояла неподалеку, на шоссе у обочины, поросшей люцией.
— Дмитрий Алексеевич, — обратился к Ручьеву Серегин, — у нас бюро назначено на двенадцать, просим вас присутствовать.
— Что слушаете?
— О выполнении плана за апрель четвертой и двенадцатой шахтами.
— Дежурные они у вас, что ли? Четвертую и двенадцатую встречаю в каждом протоколе.
— Отстают! У других дела хорошо идут!
— А хороших тоже не мешает послушать.
«Поденкой живет секретарь, — думал Ручьев, глядя на Серегина, — влез в хозяйственные дела по уши, и не вытянешь его из них. Второй год район топчется на месте. Роста производительности нет... Пройдут хорошо испытания «Скола», все придется перестраивать. Наверное, об этом не подумал... Был отличным парторгом, а район вести, оказывается, не по плечу...»
— Когда же вы соберетесь поговорить на бюро о подготовке испытаний «Скола»? — спросил Ручьев Серегина.
— Да ведь с ним все в порядке, Дмитрий Алексеевич. К испытаниям лаву готовят, — сказал Серегин, переглянувшись с Черкасовым. — Мы с управляющим оперативно эти вопросы решаем, консультируемся... Но главное для нас — это план добычи.
— В вашем районе, товарищ Серегин, важное дело начато, а вы считаете, что «Скол» — это так себе, ну, вроде заготовки валенок. Вот об этом сарае, о том, что там делают, легенды будут рассказывать, а вы все по полочкам раскладываете, как провизор: главное, не главное... Все главное. Так что учтите... А сейчас езжайте, проводите бюро, я загляну к вам. Мы со Звенигорой по поселку походим, в общежитиях побываем. Ну, начальник, — Ручьев взял Звенигору под руку, — покажите мне самое плохое общежитие.
