- Да, уважаемый господин.
- Что у него есть? - не выдержал Курширмат.
- Завещание.
- Как-кое завещание? - заикаясь, спросил Рустам.
Аскарали нагнулся к Исламу-курбаши, сложил ладонь рупором и крикнул:
- Дайте бумагу Джумабая, - и показал на грудь старика.
Курбаши понимающе кивнул и вытащил поблекший платок. Руки у него дрожали.
- Вот оно, - сказал Аскарали и развернул тугую трубочку плотной, старой бумаги.
- Прочтите, сын мой. У вас молодые глаза.
Джумабай завещал все свои сбережения, земли, скот воинам ислама. А именно - отряду Ислама-
курбаши.
- Как? - Рустам, нарушая правила приличия, вскочил.
Но Курширмат зло махнул рукой:
- Садись.
Фузаил Максум расстегнул кобуру маузера.
Только один Аскарали, казалось, не замечал, как напряжена обстановка. Выполняя просьбу
Садретдин-хана, он жертвовал своим драгоценным временем, но был учтив и вежлив.
- Сын мой, - снова обратился к нему муфтий, - познакомьтесь вон с той бумагой, сравните подписи.
Курширмат подал завещание Джумабая, представленное Рустамом.
- Н-да... - протянул Аскарали. - Здесь другая подпись. Кстати, дата весьма подозрительна. В ту пору
Джумабай уже был расстрелян большевиками. Впрочем, это можно уточнить. У Фруктового базара живут
еще несколько самаркандцев. - Аскарали с поклоном вернул бумаги муфтию. - Я рад, что молодые
друзья встретились снова на чужбине. - Впервые Аскарали повернулся к Махмуд-беку: - Ваш друг
детства очень переживал в Стамбуле, когда прочитал советскую газету.
- Какую газету? - насторожился Курширмат.
- Советскую. В ней ругали нашего Махмуд-бека.
- Верно, ругали! - подтвердил Садретдин-хан.
- Вот, вот. . Значит, я не ошибся? - обратился Аскарали к Рустаму. - Сам-то я этих газет не читаю.
- Не ошиблись, - пробормотал Рустам.
- Ну вот, значит, все и выяснилось, - улыбнулся Аскарали. - А теперь, уважаемые господа, разрешите
мне удалиться. Меня ждут дела. - Поклонившись, купец сумел ловко положить к ногам муфтия мешочек.
- Ислам-курбаши болен и живет в крайней нужде. Пусть это скромное приношение поможет продлить его
дни.
Аскарали обращался только к Садретдин-хану, но его слова услышали все.
- Похвально, похвально, мой сын, - растроганно произнес муфтий.
В мехмонхане снова воцарилось молчание: люди ждали, когда хлопнет калитка и зацокают, удаляясь,
веселые копыта.
Дервиш растирал комочки глины. Все внимательно, молча следили за этим нехитрым занятием.
Этот дервиш был не как все. Он трижды посещал Мекку. Бездельники, которые всегда находятся в
любом караван-сарае, слушали его, раскрыв рот.
Дервиш взял щепотку приготовленной ныли и посыпал язву на лбу. Рана была свежей и, конечно,
самодельной. Дервиши умели так надрезать кожу, что создавалось впечатление, будто рана произошла
от бесконечных поклонов всевышнему.
Паломник перемежал свой рассказ фразами из корана и подробностями, которые производили
впечатление на слушателей.
- Мы вошли через Баб-эс-Салам - Ворота Спасения. Все разулись. Большое счастье пройти через эти
ворота. - Дервиш - еще здоровый, сильный человек. Сквозь дыры грязной, засаленной одежды видны
широкие мускулистые плечи. - Кто-то указал на Каабу и крикнул: «Шуф, шуф эльбейт аллах эль-харам» -
«Посмотрите, посмотрите, дом господен».
Махмуд-бек стоял, заложив руки за спину, у стены. Не пристало же ученому человеку в хорошем
халате на голой земле устраиваться рядом с погонщиками-слугами, оборванными паломниками!
- Большая мечеть окружена галереями. И тут же стоят семь минаретов. Семь! А в храме - колодец
Земзем. Рядом комната, где много кувшинов. Я взял один, зачерпнул святой воды... Вот этот платок
окроплен водой Земзем.
Махмуд-бек почувствовал на себе пристальный взгляд. Глядевший на него парень с лицом,
усыпанным мелкими, еле заметными оспинками, не походил на базарного бездельника или слугу. Он был
в приличном халате.
Махмуд-бек видел этого парня впервые. Парень смутился, отвел глаза.
- Решетка окружает камень Кааба, покрытый черной тканью с золотыми и серебряными узорами...
46
Парень опять покосился на Махмуд-бека.
Дервиш разрешил своим слушателям прикоснуться к платку. Протянулись дрожащие пальцы.
Слушатели, словно боялись, что счастье может ускользнуть. Дервиш сидел довольный и был похож на
щедрого богача, раздаривающего деньги направо и налево.
Махмуд-бек заметил, что только парень с оспинками на лице не пытается протянуть руку к
замусоленному платку.
Муфтий решил посвятить вечер письмам.
- Ладно, сын мой. Отдохните в обществе Аскарали, - согласился он с просьбой Махмуд-бека, - у этого
человека есть чему поучиться.
- Хорошо, господин.
- И передайте ему мое благословение, - рассеянно добавил Садретдин-хан.
Он уже обдумывал очередное послание Мустафе Чокаеву и сейчас был далек от других дел.
У Аскарали - постоянно посетители. Богатые купцы заходят бесцеремонно. Будто только их и ждут.
Другие осторожно стучат в дверь или, открыв ее, просовывают бороду в щель и просят позволения
войти. Входят иногда сразу пять-шесть человек. Все молча, сосредоточенно усаживаются вдоль стены и,
разглядывая таинственный ящичек, терпеливо, упорно ждут звонка.
В конторе - единственный телефон на весь караван-сарай. Посетители приходят взглянуть на чудо.
Звонок их приводит в восхищение. А если купец в добром расположении духа, он дает подержать трубку
кому-нибудь из незваных гостей. Тот берет трубку обеими руками; лицо у него вытягивается, когда он
слышит чужой голос. Гость отодвигает трубку, рассматривает ее. Аскарали смеется.
- Проходите, Махмуд-бек, садитесь. Почитайте пока.
У Аскарали много книг. Когда в комнате посетители, он предлагает Махмуд-беку стихи древних поэтов.
Какой-нибудь упрямый купец добивается от Аскарали своего. Аскарали уклоняется, начинает
рассказывать что-нибудь не относящееся к делу. Рассказчик он блестящий.
- Вы только представьте, какие удары судьбы испытал на себе этот божественный напиток - кофе!
Родился он в Южной Аравии. Один муфтий из Адена ввел его в употребление и распространил среди
дервишей: напившись, можно, бодрствуя, проводить в молитвах всю ночь. Потом кофе пришел в Мекку, в
Стамбул, в Каир. Эго было в 1500 году. Стамбул его радушно встретил. Лет через пятьдесят открыли
кофейные дома. За кофе беседовали, играли в шахматы. - Совсем сникший торговец слушает, стараясь
быть внимательным. Ему завтра двигаться с караваном, а судьба шелка все еще не решена. И зависит
она от Аскарали. - Мусульманские богословы даже вступили с кофе в битву. Как же! Возбуждающий
напиток... Запретить заодно с вином! Но кофе победил. Через Стамбул и Каир ароматный напиток
перебрался в Европу, и сто лет спустя первую чашку кофе подали в Венеции. Вы не хотите чашечку
кофе?
Купец никогда не любил этот напиток, а сейчас ненавидел его. Но никуда не денешься - приходится
терпеть!..
- Господин Аскарали, что же с шелком?
- Ах, шелк... - Оптовый торговец будто очнулся. - Вы же знаете, как он упал в цене.
- Почему упал? - хрипло спросил купец.
- Упал, упал, - сожалея, вздохнул Аскарали. - Смотрите...
Он наконец оставил кофейник в покое и потянулся к столику. Бумаги, которые выложил Аскарали
перед купцом, ничего не могли тому объяснить. Купец смотрел на цифры со смешанным чувством
уважения и ненависти.
- Вы берете шелк?
- Конечно, беру, но... - последовало длинное объяснение, после которого Аскарали назвал цену. Купец
начал задыхаться. Аскарали немного повысил цену.
- При всем моем уважении к вам, больше не могу.
Сделка состоялась, и купец ушел.
Махмуд-бек, сидевший в углу с книгой, рассмеялся:
- Где вы так научились торговать?
- Ума не приложу, - чистосердечно признался Аскарали. - Я их просто ненавижу. Поэтому, вероятно,
получается удачно.
- А деньги жертвуете басмачам, - уже серьезно сказал Махмуд-бек.
- Не принимайте это близко к сердцу, - в тон ему ответил Аскарали. - Так нужно, мой дорогой друг. Так
нужно. С волками жить... Привыкайте. Иначе нельзя. Дни Ислама сочтены. Это развалина. Его даже
судить нельзя.
- Он убил моего отца.
- Я знаю, Махмуд-бек. Все знаю. Ваш отец оберегал хлеб бедняков. Они не просто его убили. Они
