— Идея, Сашок! Твои блокераторы пока лишь знакомые частники катают. А мы сделаем так: у меня сейчас начальник парка парень вроде ничего. Уговорю его поставить блокераторы на такси. Машина государственная. По результатам официальную бумагу получим. Тогда и повыше писать можно.
Идея Сашку приглянулась, лицо у него посветлело. Он аккуратно записал телефон Шкляра на коробке от сигарет «Аврора».
И Пантелеич по прозвищу Срамота был сегодня на месте. Он сидел на низенькой табуретке. Отстегнутый протез стоял рядом, блестя коричневым лаком. На расстеленном брезенте стояло несколько бутылок с водой, из резиновых пробок которых торчали две латунные трубки: пульверизатор для окраски автомобиля. Самоделка. Работал от обычного насоса.
— Привет! — Пантелеич взмахнул рукой. — Денек-то сегодня, а? Срамота! — И он восхищенно чмокнул губами.
День действительно выпал сегодня превосходный. Нежаркое открытое солнышко плескалось в спокойной глади залива, бледно-голубое небо излучало свежесть и казалось таким близким: протяни руку и дотронешься.
Шкляр согнул тощие ноги и присел на корточки.
— Бога побойся. Такая погода, а ты: срамота!
— Суть не в слове, а в звуке. Как слово это произносишь.
Пантелеич был классный маляр. Когда-то он работал вместе со Шкляром в четвертом грузовом. Но годы взяли свое, к тому же с одной ногой особо не побегаешь. И он принялся изготовлять на продажу всякие приспособления по малярной части. И достиг в этом большого авторитета. Особо талант его проявлялся в подборе колера. Глядя на кусок жестянки с остатками родной краски, он мог сложить такой коктейль, что самый придирчивый глаз не отличил бы родную краску от свежей. Специалисты об этом знали и в особых случаях приглашали Пантелеича на консультацию…
Шкляр взял в руки самодельный пульверизатор.
— Ты на распылитель глянь, на головку. Патент надо взять. Единственный в мире. — Пантелеич качнул насос, и ладонь Шкляра покрылась легкой водяной пылью. — А давление какое, чувствуешь? Вода не каплет, а краска и подавно не станет. Срамота!
— Срамота, — согласился Шкляр. — Выходит, теперь что? Пить надо больше — бутылки освобождать для дела.
— Ты, Макарыч, повремени. Распродамся, оглянусь, — потупился Пантелеич.
— Да я что! — рассердился Шкляр. — Я так подошел. Посмотреть, что придумал нового… И подойти нельзя из-за того, что ты мне должен пару рублишек? Вот новости!
— Кредит портит отношения! — вслед Шкляру пробасил Пантелеич.
Шкляр, не оборачиваясь, отмахнулся.
Вдоль деревянного забора выстроились пригнанные на продажу автомобили. Их сегодня было немного, штук пять, не более. Обычно осенью, после летних отпусков, испытав тяготы, связанные с эксплуатацией автомобиля, многие незадачливые горожане старались сбросить с себя эту обузу. Ну его к дьяволу! Без автомобиля спокойней. Зимой и держать негде, и порча на машину нападет, как ни предохраняй. Правда, покупатель осенью шел осмотрительный, деловой. В основном сельский житель. Ему машина нужна не для развлечений.
У сверкающего белым лаком «Москвича», что стоял без номерных знаков в самом конце забора, явно назревала торговая сделка. Парень в ярком свитере равнодушно покачивал на пальце цепочку с ключами. Казалось, он не обращал внимания на топтавшихся вокруг автомобиля мужчину и женщину.
Мужчина что-то шепнул женщине. Та уважительно посмотрела на четкий, не сглаженный асфальтом рисунок протектора на колесе.
— Сколько прошла? — громко спросил мужчина парня.
— Десять тысяч с копейками, — бросил парень, не глядя на покупателя. Он держал марку — не «лохматку» продает, вещь!
Услышав цифру, названную молодым человеком, проходивший мимо Шкляр остановился.
— Почти новая, — неуверенно произнесла женщина.
— Почти, — переговорил мужчина. — Новая и есть. Для «Москвича» десять тысяч, что мне улицу перейти.
Парень молчал. Что ему мельтешить? Раз покупатель понимает толк в автомобилях, пусть смотрит. На то и глаза!
— Кость, — произнесла женщина, — сядь. Порули, а?
Мужчина еще раз обошел автомобиль.
— Ну… а если честно? Сколько прошла? — проговорил он свойским тоном, мол, не дурак, понимаю, что к чему.
— Что ты, отец? — снисходительно бросил парень, не переставая покачивать ключами. — Возраст-то у нее какой? Год и месяц. Думать надо. Что я, реактивный? Кто же больше накрутит за такой срок?
Мужчина понимающе кивнул и укоризненно посмотрел на женщину — заставляешь задавать глупые вопросы. Не женское это дело. Помолчи.
— А двигатель как? — обернулся он к парню.
— Покупать будете? Или только спрашивать? — Парень соизволил повернуть к ним свое полное красивое лицо.
— Делать нам нечего? — обиделась женщина. — Не иголку берем, верно?
— Лады! — Парень влез в автомобиль и включил двигатель.
Мужчина замер, прислушиваясь. Попросил поднять капот. Растерянно посмотрел внутрь, потрогал что-то…
— И сколько же вы хотите? — наконец спросил он отважно.
Парень назвал цифру, значительно превышающую магазинную стоимость нового автомобиля.
— А комиссионные пополам, — добавил он и выключил двигатель.
Женщина вздохнула и погладила кузов крепкой ладонью деревенской жительницы.
— А если сладить? — сказала она, ласково улыбаясь парню.
— Новый аппарат! В экспортном исполнении! Его в Швецию отправляли…
— Чеож не отправили-то? — подковырнула женщина.
— «Чеож-чеож»… Подголовники забыли на кресло поставить. И всю партию завернули… Ладно. Сотню сброшу. И все… Деньги нужны позарез. Кооператив строю.
— У каждого свое, — сочувственно произнес мужчина. — В наших-то дергарях «Москвичок» только и тянет. Мне «Жигуль» и даром не нужон. Садится на брюхо. А «Москвич» ничего, вылазит, язви его, — все оживлялся мужчина. — Ну так чо? Прокатимся?
— Сами за руль или мне? — Парень спокойно улыбался. Что ему волноваться? Он за свой товар не покраснеет.
— Вначале ты, — решил мужчина и приказал жене: — Садись!
Тут-то и наступило мгновение, которого Максим Макарович ждал со сладким замиранием в сердце. Он шагнул к автомобилю и положил руку на белое крыло.
— Сколько прошла? Тысяч восемьдесят? Или сто? — спросил он у женщины.
— Прям! — обиделась женщина. — Новая! Не видите? Глаза застило.
— Какая новая? Эта? Ха-ха! Битая-перебитая.
Женщина с ненавистью оглядела длинную фигуру Шкляра и поправила платок.
— Ходи-ходи… «Битая». Лезут всякие.
— Ваше дело. Если денег не жалко.
Шкляр медленно побрел от машины. Женщина приоткрыла дверь и поставила ногу на пол, застеленный чистым голубым ковриком.
— Очки бы надел! — крикнула она в спину Шкляра. — Слышь, Костя? Этот-то… Битая-перебитая, говорит…. Эй! Дяденька! Где, интересно, она битая?
— Да везде! — Шкляр остановился и покачал головой. — Везде! Места живого нет.
Стекло со стороны водителя опустилось, и наружу высунулось пухлое лицо парня.
— Дома не с кем ругаться, да? А то свезу тебя на кладбище — ругайся сколько влезет. Ходят тут всякие!
— Я и говорю, — подхватила женщина.
Шкляр прытко вернулся к автомобилю. Ткнул сухим пальцем в угол ветрового стекла.
— Стойки смещены?! Что ты смотришь на меня, ухарь-купец? Открытие, что ли, для тебя?
Лицо парня побелело. Он вылез из машины. Мужчина тоже вылез и принялся таращить маленькие серые глазки на кузов.
— Сюда гляди, сюда, — Шкляр провел ладонью по крыше. — Чувствуешь? Ползет. Хоть, честно говоря, правка неплохая… И крылья не свои… Да она вся крашена-перекрашена.
— Как это перекрашена? — Голос парня погас, он крепко растерялся.
— Так и перекрашена. Вот следы и вот…
Мужчина и женщина разом склонились над местом, куда указал старик. Парень, набычась, пошел на Шкляра.
— Ты что, тулуп, стараешься? Или ты им дедушка родной? — шептал он, едва раздвигая губы. — Или тебе больше всех надо?
Но он не знал характера Максима Макаровича Шкляра. На испуг его брать нельзя, обратный эффект получается.
Шкляр отодвинул парня сильной ладонью и спокойно, тоном экскурсовода принялся перечислять все дефекты, тщательно упрятанные от постороннего взгляда.
— А грит: Швеции отправляли, Швеции, — бормотала женщина. — Что ж это такое, Кость?
— А то! Жулик он! — гневно проговорил мужчина, с ненавистью глядя на парня. — По мордасам бы ему! Такие тыщи запрашивал, дороже новой. Прохиндей…
Это были звездные минуты Максима Макаровича Шкляра. В полном расположении духа он остановился у киоска и заказал большую кружку кваса. Пил медленно, с наслаждением. Густой терпкий квас нежно обволакивал горло, да так, что хотелось не глотать, а держать во рту, небом ощущая всю его прелесть.
