— А ну вас… Чешете языки, с ума сводите. Сбор у заводоуправления. Мне чтобы явились как один, поймаешь.
* * *
Сбор у заводоуправления. Площадь подметена и полита — блестит. Отражения длинноногие, и шажки кажутся маленькими. Народу сошлось — уйма. И все шефы. А в городе вообще одни шефы живут. Гитары бренчат, на столбах громкоговорители поют, на востоке солнце прорастает из тучи, выгнув ее бугром. Семейные с узелками, сетками, сумками, холостяки с кусками хлеба в карманах. И кто в чем: в армейских бушлатах, телогрейках, в стареньких полупальтишках, плащах, свитерах. Середина сентября, свежо утрами.
В кузове тесно. У бедной полуторки рессоры выпрямились, насело на нее. Юльку притиснули к Сергею специально, не иначе, волей-неволей обнять пришлось. Встречались — наедине так не сидели. А тут при людях. И ничего. Даже хорошо. Сергей, поглядывая, не замечают ли, исподтишка мял Юлькино плечо и радовался этой близости к ней и к людям. Хоть в воскресенье на свободе.
Вовку Шрамма выдавили-таки с места. Порасталкивал, порасталкивал — не пускают. Выхватил у Сюткина газету — дома ему некогда почитать, — развернул всю заголовками книзу, и, подражая Ив. Ив. Бывалову из кинофильма «Волга-Волга», важно надулся.
— Послушайте проект моей речи. Подъехали мы к сельсовету. Толпа. В руках древки без флагов. Встречают. И вот я держу речь. — Вовка прочистил горло, выпятил грудь. — Тар-р-рищи колхозники, колхозницы и маленькие колхознята! Уберем богатый урожай карт…оп-ля вовремя! И не без потерь. Как, Матвей Павлович, тирада? — закончил представление Шрамм, поворачиваясь к всплывшему над бортом Кирееву.
— Отстань. Где Демаревы?
— Здесь, все здесь, Матвей Павлович. Вас ждем.
Сергей наклонился в межрядье — Семен Макарович возле машины. Сгорбленный, придавленный. Ну, прямо горем убитый.
— Слезайте. С маткой беда. — А сам зачем не всхлипнет.
— Оставайтесь, раз такое дело, поймаешь, — отпустил их Киреев.
Сергей помог Юльке выбраться из кузова. Расслабла, трясется.
«Что уж там могло приключиться с тещей? На воскресник провожала — нормальная была», — недоумевал Сергей.
— Что с мамкой? — Юлька еле догнала отмахивающего саженями отца. — Заболела?
Семен Макарович ухмыльнулся.
— Х-ха. Заболела. Ни чума, ни холера не прильнет к ней. Колхозная не убежит, свою картошку прибрать бы за вёдро.
«Вот жук. Да не простой — колорадский».
С заводской площади разбегались по подшефным колхозам машины.
— Отхлопотал! Таисья, отхлопотал, — первым вваливаясь в избу, загалдел Семен Макарович. — Наплел ихнему начальнику, что ты консервами отравилась. Поверил, спасибо ему. Сергунька, запрягай коровешку.
— Запрягайте, я не умею.
— Интеллигенция драная. Складывайте инвентарь в двуколку. Таисья! Провиант готов? Неси.
Семен Макарович, суетясь и ворча, вывел из сарайки корову, затолкал ее в оглобли, засбруил, околесил вокруг упряжки, все ли на месте, открыл ворота, вручил зятю повод.
— Трогай! Девки! Изба на замке? Юлька! Собаку спустишь с цепи.
Сергей свесил голову, бредет серединой улицы. На ухабах ведра позванивают. Семен Макарович поравнялся с поводырем, отобрал конец недоуздка.
— Дай сюда. Ты же третий месяц доживаешь и в поле не бывал. Хозяин. Стесняешься все, сынок директора.
Назревала ссора. Сергею хотелось высказать, кто есть кто, но он пересилил себя: надоела грызня. Юлька никогда не поддерживает. Видно, родители ближе ей, чем муж.
За городом пустырь, неожиданный и неприглядный. В деревне за последним огородом или чистая степь, или пашня, здесь какая-то свалка. Дорога кривлялась между кучами мусора, коровенка неповоротливая, насилу выбрались на простор.
Возле картофельного поля — лесок. Березки принаряженные: воскресенье сегодня. Желтые листья выделяются четко, как золотые монетки на зеленом сукне. И Сергей заметил про себя, что он соскучился по березам. Осень балалайку к празднику урожая настраивает: натянула паутинки и трогает пальцем легонько.
Семен Макарович, пока женщины устраивали стан, выпряг и пустил пастись корову, попримерялся к лопатам, которая ловчее, выбрал, другую подал зятю.
— Ну, благословясь.
И до обеда не разогнулись.
Копал он быстро и расчетливо, лишнего не возьмет, будто сквозь землю видел, глубоко или мелко сидит гнездо. Выворотит его на левую сторону — вся картошка на виду. У Сергея так не получалось. Близко к ботве воткнет штык — режет аж хрустит. Далеко — остается половина. Выковыривать начнет остатки — опять режет. Семен Макарович косился, сопел недовольно.
— Дочь! Ты мужеву копку особо сыпь. Не чистить, не крошить потом, помыл — и в щи. А еще в деревне рос, причиндал.
Юлька складывала изуродованные картофелины в кучку, выцарапывала около нее «брак» и обидно хихикала.
«Тоже мне начальник ОТК нашелся», — хмурился Сергей, злясь на себя, на Юльку и на ее дорогого родителя.
— Ладно, зять, не копальщик из тебя, вози начинай помаленьку, один управлюсь, — распорядился Семен Макарович.
И опять наворочался Сергей. Насыпь, погрузи, стаскай в подпол. Не солома в мешках — картошка. Управились, когда добрые люди спать легли.
А на ужин пересоленные щи.
— Сегодня можно было что-нибудь и повкусней приготовить, — нехотя взялся за ложку Сергей.
— Не пропадать добру. Экономить надо.
— Экономить, экономить. Трое работаем и…
— Кабы ты не ел, а то ведь роток у тебя — ложка вон вместе с черенком влазит.
Ну, это уж слишком. Сергей кусок хлеба — об стол, горбушка сыграла да в щи, соленые брызги — на Семена Макаровича, тесть наотмашь ложкой по лбу зятя — ложка вдребезги, Юлька с Таисьей Петровной прыснули, Сергей вскочил, выстрелил сбитый стул, он пинком с дороги его — и во двор.
Из конуры выскочил ощеренный пес. Шерсть дыбом. Будто на чужого. Третий месяц знакомы, а тоже мировая не берет, рычат друг на друга. Сел Сергей на оглоблю двуколки и голову свесил. Раскаянья зашевелились.
«Не жилось холостому. Нет чтобы в институт пойти, уму-разуму сперва набраться… Семейной жизни захотелось. А семейка, видишь, какая попалась. В загсе давали дураку десять дней на раздумье — отказался. Вчера зарегистрировались — завтра на развод подавать. Но Юлька здесь при чем? Юлька не при чем, и ей живется у отца несладко».
Сергей закинул руки за голову, повалился на отлогое дно тележки и думал, думал, думал…
«Задушит же тебя техника без образования… учиться бы… Киреев и тот понял это… Не поторопился ли я тогда с отцом? Тот ведь хотел, чтоб сын его учился… Не спешу ли теперь оттолкнуться от Семена Макаровича? Хорошо сказал один умный капитан милиции: человек должен быть всю жизнь счастлив, а не жалеть потом, что сам пальцем о палец не ударил для этого… Ничего, мы еще так заживем с Юлой… Это дело поправимое». Сергей повеселел.
А Юлька так и не вышла и не позвала его в дом. Уже и озноб начал пробирать, и щели в ставне кухонного окна потухли. Спать легли. Семен Макарович не пустил, или она сама не захотела? Значит, и она меня не любит.
«Да-а… Даже не поинтересовалась: где муж. А вдруг я совсем ушел?»
Сергей устало поднялся с двуколки, цыцкнул на собаку и тихонько запробирался через горницу на цыпочках. Юлька спала мертвым сном. Он подвинул ее к стене, затормошил:
— Проснись. Ну-ка, проснись! Юлька… — Юлька ни рукой, ни ногой.
И Сергею вдруг стало стыдно за эту вспышку злобы к ней. Он осторожно лег рядом, потрогал холодное плечо, натянул на него одеяло. Тоже наломалась до полусмерти с картошкой. Не-ет завтра же идем искать квартиру. Прямо с утра. Чего тянуть? Так — дак так, а не так — дак шапку об пол и в середу домой, сказал бы майор Бушуев.
Сергей представил, что запоет Семен Макарович, когда узнает об их решении, и ухмыльнулся: пусть не воображает, что на его халупе свет клином сошелся.
А если Юлька не согласится? Родители все-таки.
— Юлька… Юля! — потормошил ее Сергей.
Но Юля так и не проснулась.
Хитрый человек Семен Макарович, все планы нарушил: выспаться дал, о вчерашней ссоре ни слова, лицо эдакое заботливо-доброе.
— Вы бы хоть в кино сбегали, ребятишки, а то совсем одичали, поди. Днем билеты дешевше.
Семен Макарович достал кошелек, пошуршал рублевками.
— Ты, зять, нонче вроде бы в отпуск на турбазу записался с женой?
— Да, — недоуменно посмотрел на Юльку Сергей и пожал плечами.
— Так вы, слышь, с кино будете идти, заверните, вычеркнитесь.
— Это почему?
— Не до отдыхов нам. Водопровод к зиме обязательно надо завалить, в погребе обшивка погнила, крышу менять опять же надо…
— А нам здесь не жить.
Семен Макарович, как будто ждал, что зять скажет, повернулся к Таисье Петровне, потыкал ногтистым пальцем в Сергея.
