Раздумывать я не стал.
В гостиницу возвращался в состоянии гордой приподнятости. В голове вертелись слова редактора: «Второе рождение бассейна». Это звучало патетически, но абстрактно. Я еще ничего не знал о существе этих слов. И прежде чем узнать о втором рождении, следовало хорошенько вникнуть в историю «первородства».
Никакой серьезной литературы по этому вопросу не существовало. История возникновения и строительства Печорского угольного бассейна жила пока в памяти тех, кто ее создавал. А таких людей в городе еще оставалось немало. Люди, выстрадавшие Воркуту, настоящие борцы, коммунисты ленинской закваски, не торопились расставаться со своим детищем.
В те времена я встречался с очень многими из них — крупными инженерами, учеными, руководителями высокого ранга и малозаметными людьми. Все они по-разному относились к прожитому и пережитому. Но единственное, что их объединяло — это безупречная вера в торжество правды.
Редакция направила меня в качестве специального корреспондента на шахту «Юнь-Яга». Строительство одной из крупнейших шахт бассейна долгое время служило примером бесхозяйственности, образцом того, как не надо вести дело. Достаточно сказать, что за двенадцать лет строительства сменилось одиннадцать начальников и еще больше главных инженеров. Естественно, что при таком положении не могло быть и речи о какой-то разумной технической политике.
В состоянии глубочайшей запущенности принял стройку Николай Петрович Волков. Двенадцатому начальнику было около шестидесяти лет, когда он впрягся в эту трудную «телегу». Я поселился в одной с ним комнате и не переставал удивляться энергии этого немолодого человека, который не покидал строительную площадку по двенадцать и четырнадцать часов в сутки. Поздно вечером он приходил домой, просматривал газеты, готовил ужин. Потом начинались ночные звонки, поскольку строители работали в три смены. Однажды я выбрал самую рядовую неделю и посчитал количество ночных звонков. Минимально их было четыре, максимально — одиннадцать.
Как-то мы провели с Николаем Петровичем целый день под землей, преодолели многие километры крутых выработок. Я дотащился к стволу, выбрался на поверхность и с трудом нашел в себе силы помыться в бане. И когда Волков предложил мне поехать в город, в театр, я не выдержал:
— Вы что, железный?..
Он улыбнулся:
— Когда я был в твоем возрасте и работал горнорабочим на проходке ствола шахты «Капитальная», то на спор поднимал восемнадцать пудов. Воркутинская закваска!
По профессии Волков был авиастроителем, занимал солидную должность на московском авиазаводе, строил первые советские самолеты. Осенью 1935 года он оказался в Воркуте. Был рядовым проходчиком. Потом переквалифицировался, стал горным специалистом, долгое время работал главным инженером крупного шахтоуправления. Когда XX съезд партии все расставил на свои места, Николай Петрович ушел на пенсию и уехал в Москву. А через пять лет ему предложили строить «Юнь-Ягу», и он обрадовался этому предложению.
В одной из откровенных бесед я спросил:
— Николай Петрович, почему вам не живется в столице? Ведь у вас прекрасная квартира, взрослые и благополучные дети, внуков полно… Что же вас тянет в эти неуютные дали?
— А ты не понял?.. Люди! Люди тянут меня сюда… Ты приглядывайся к ним повнимательнее. Это же личности! Начиная от первооткрывателя бассейна до рядового рабочего, который не всегда может понять, какие силы держат его здесь, на краю земли…
Рядовых рабочих, влюбленных в Север и отдающих ему лучшие годы жизни, я встречал ежедневно, а вот увидеться и поговорить с первооткрывателем Воркутинского месторождения было крайне интересно и, пожалуй, необходимо. И мне повезло. Такая встреча с Георгием Александровичем Черновым состоялась в первые месяцы моей работы в газете «Заполярье».
Будучи в Сыктывкаре, я вошел в здание Коми филиала Академии наук СССР с мальчишеским трепетом. Еще бы! Предстояло увидеть человека, который благодаря своему счастливому, но не случайному открытию собрал за Полярным кругом столько людей.
Я написал «не случайному» потому, что такие находки нельзя приравнивать к счастливым находкам драгоценных камней или самородков золота. Открытие Георгия Александровича было научно обосновано и подготовлено долгой жизнью и трудом другого человека — его отца, Александра Александровича Чернова, профессора, доктора геолого-минералогических наук, Героя Социалистического Труда, неутомимого исследователя Печорского Севера, который определил перспективу промышленного развития края на многие десятилетия вперед.
В то время Александр Александрович был еще жив и работал где-то под крышей двухэтажного академического особняка. В газетах и книгах я видел фотографии Чернова-отца, сухощавого длиннобородого старика, вызывающего откровенную симпатию.
Чернов-сын представлялся мне почему-то этаким академическим педантом, холеным и надменным. Ему было чем гордиться: в двадцать с небольшим лет человек открыл крупнейшее месторождение.
На самом деле Георгий Александрович оказался очень простым человеком, какого, встретив на улице, не отличишь от других. Он был крепко сложен. В его манере говорить чувствовалась безусловная уверенность и непреклонная убежденность. Было ему не более пятидесяти, и я вдруг удивился тому, как давно он сделал свое открытие. Это был первый вопрос, заданный ученому.
Он чуть заметно улыбнулся, ответил:
— 1930 год для меня остался самым незабываемым на всю жизнь. В один год столько событий: окончание университета, начало самостоятельной работы и, наконец, открытие высококачественных углей на Воркуте! Признаться, в те молодые годы я не мог по-настоящему оценить это открытие. Вряд ли, думалось мне тогда, оно заинтересует угольную промышленность. Я совершенно не понимал, как в такой труднодоступной местности можно начать не только добычу, но даже и разведочные работы…
Несколько лет спустя Георгий Александрович написал то же самое в одной из своих книг.
А тогда молодого геолога терзали сомнения, в Москве подтвердили высокую ценность открытых им угольных пластов. Ровно через год по следам Георгия Чернова на Воркуту двинулся отряд из сорока трех человек. Руководил отрядом инженер А. А. Волошановский. В кармане у него лежало правительственное предписание: провести разведочные работы на правом берегу реки, заложить шахту и за зиму 1931–1932 гг. добыть 60000 пудов угля (тогда еще воркутинский уголь исчислялся пудами).
Отряд выступил из Ухты 20 мая, а на Воркуту прибыл 2 августа. Об этом беспримерном переходе в условиях тайги и тундры, полнейшего бездорожья и обмелевших рек написал в своих воспоминаниях геолог отряда Н. Н. Инкин.
«…2 августа 1931 года мы прибыли к месту будущего рудника. Поставили флаг и палатку, ознакомились с местностью, донецкие шахтеры Правиков и Андреев прошли трехметровый шурф за три часа и вскрыли первый пласт. На следующий день были вскрыты еще три угольных пласта прекрасного качества.
День был солнечный, веселый. Кругом девственная тундра. Ничто не тронуто рукой человека. Широкая излучина реки представляла живой ковер из цветов и трав. Крутой левый берег нависал над рекой, как балкон.
Шестого августа на четвертый пласт была заложена первая штольня. Этим мы положили начало эксплуатационных работ на Воркуте.
За осень удалось выполнить программу угледобычи, но порожистая река была препятствием к переброске грузов. Леса для строительства жилья не хватало, и люди стали закапываться в землю. Выкопают котлован, а сверху обложат его дерном — землянка готова. К наступлению холодов нас уже было 350 человек.
Зима 1931 года была исключительно морозной и пуржистой. Люди боялись отходить от территории рудника. Через реку к штольне был перекинут канат, держась за который ходили во время работы.
27 ноября забурилась первая разведочная скважина. С технической точки зрения она не выдерживала критики. Из-за недостатка строительных материалов первая буровая состояла из трех игл копра и нескольких стоек, покрытых оленьими шкурами, брезентом, горбылем, мешками и большими снежными кирпичами. Обогревали буровую при помощи факелов из консервных банок. Вода в шурфе и штангах замерзала. Морозы доходили до 50 градусов. Жгли костры, но это не помогало…»
Вот оно начало! Вот оно перворождение!
Прочитав эти строки, я увидел горстку отчаянных людей, которые пришли на берег Воркуты, ценой нечеловеческих усилий открыли чистую, как тундровый снег, страницу и вписали первые строки своей истории Этими строками были: и первый флаг на плохо оструганном древке, и первая палатка среди абсолютного безлюдья на сотни километров вокруг, и первый шурф, и первая разведочная скважина, и первая тонна «промышленного» угля, и первая радиограмма на Большую землю, и первая зимовка в промозглых землянках при мазутном каганце, и первые думы о будущем богатейшего угольного бассейна… И тогда, и значительно позже это будущее представлялось туманным, потому что добытые в. ту зиму 60000 пудов прекрасного коксующегося угля лежали мертвым грузом и никто не представлял себе, каким образом этот уголь получит выход в центр страны.
