Она выпалила все это, как хорошо затверженный урок. Чувствовалось, что она на хорошем счету у своего учителя.
Наташа ревниво присматривалась к её движениям.
– Переучилась уже?
– А почему же хорошему не поучиться? – бросила с ходу Маша, мастерски повернулась, подкатила к Наташе и положила ей руку на плечо. – Если бы мы в Москве с тобой так ходили! Наташка, дурная ты, да если бы у меня был твой талант, данные вот эти физические, как Чудинов говорит, так я бы только и делала, что с ним тренировалась. Знаешь, какой он симпатичный?
– А-а! – понимающе протянула Наташа. – То-то ты так стараешься!
– Ну, и очень глупо! – возмутилась Маша. – Уж если об этом говорить, так известно, по ком он вздыхает. Кстати, он не меня тогда из пурги спасал, кажется.
– Ну, это ещё далеко не известно, он ли. Вон Ремизкин даже сомневается. А если он, так нечего ему таиться. Может быть, дожидается, что я лично ему спасибо скажу? Не дождётся, коли сам не скажет. Дело тёмное.
– Кому тёмное, а мне ясное. Я ведь тоже, Наташка, кое-что вижу.
– Нечего видеть, чего нет! – Наташа покраснела. – Я вот пока вижу, что он тебя в газете хвалит и чуть ли мне в пример не ставит. Прощай, Маша! – Она рассерженно и быстро поднялась на крыльцо.
Маша крикнула ей вдогонку:
– Так, значит, я скажу Чудинову, что ты придёшь на занятия? Не прикидывайся глухой, по затылку вижу, что слышала. Вон уши-то как загорелись!
Наташа громко хлопнула дверью.
Между тем Чудинов закончил показ своих «обогатительных секретов» старику Скуратову и Савелию. Вот тренер вылетел из-за крутого склона, сделал головокружительный поворот на месте. За ним спустя некоторое время появились отец и сын Скуратовы. У обоих волосы под шапками взмокли. Никита Евграфович с трудом отдышался.
– Ну и ходкий ты! – восхитился он. – Это я такого не видывал сроду. Нет, Савелий, ты с ним не равняйся. Это тебе не по носу табак, молод ещё, брат. Ах ты, ёлки-малина! Как стоячего обошёл! Как же ты попеременно-то этим манером разгон такой получаешь? Их ты, силён! Запарил ты меня, как на верхней полке. Это, выходит, правда Наташка дура, что перенять не хочет, это я ей вмозгую…
Возвращаясь после разговора с Наташей, Маша Богданова увидела шедшего навстречу Чудинова.
– Здравствуйте, Степан Михайлович! Я вижу, вас всё-таки в эти края тянет. – Она новела глазами в сторону, где находился интернат.
Чудинов раскланялся и ничего не ответил. Вид у него был очень решительный. Шагал он сосредоточенно и быстро. Маша, развернувшись на лыжах, нагнала его и пошла рядом.
– Я вам хочу что сказать, Степан Михайлович… Наташка хочет завтра на тренировку прийти, да стесняется, ждёт, что позовёте.
Чудинов остановился:
– А вы откуда знаете? Она вам сама сказала?
– Ну да, скажет она, ждите! Но я уж её знаю и отлично вижу. Пришла бы, да стесняется, особенно после газеты. А я говорю: «Чего стесняешься? Знаешь, какой Степан Михайлович хороший человек, сразу все поймёт». – Она огляделась и потом, став на цыпочки, сколько позволяли крепления лыж, дотянулась ему до уха. – Сказать вам по секрету? Она из-за вас страдает.
– Ага! Обиделась, что я прав был да ещё в газете пробрал.
Маша взглянула на него раздосадованно – вот, в самом деле, непонятливый какой!
– Да я не в этом смысле. Она из-за вас переживает. Понятно вам это?
– Выдумали все. Она после газеты, наверно, и слышать обо мне не хочет.
– Как вам не стыдно только! Такая девушка страдает, а вы! Да вы знаете, какая у нас Наташа?.. Ведь это только у ней с виду такой характер, а вообще-то она…
– Девушка она чудесная, – охотно согласился Чудинов. – Из такой девушки можно мировую чемпионку сделать. Чудесная девушка… – повторил он задумчиво.
– Ага! Ну, слава богу, рассмотрел всё-таки, – немножко успокоилась Маша. – А то мне просто было обидно за вас обоих. Как журавль с цаплей, ей-богу!
Глава XIII
«Болеро» и «Шестеро»
Чудинов остановился возле интерната и прислушался. Сверху из-за двойных стёкол глухо доносились ребячьи голоса, не очень спевшиеся. Слышались приглушённые двойными рамами аккорды рояля. Чудинов знал: в этот час Наташа ведёт занятия по хоровому пению со своими питомцами. Он легонько позвонил. Дверь открыла ему Таисия Валерьяновна. Она была в пальто и платке – видно, куда-то собралась уходить и столкнулась в подъезде с тренером. Чудинов объяснил, что ему нужна на минутку Наташа.
– Поднимитесь, – разрешила заведующая. – Дорогу знаете?.. Они там, в большой комнате, музицируют.
Чудинов неслышно поднялся по лестнице и никем не замеченный стал в дверях комнаты, где шли занятия. Тоненькими, старательными голосами ребята пели:
Дверь ни одна не скрипит,
Мышка за печкою спит.
Кто-то вздохнул за стеной,
Что нам за дело, родной…
Внезапно выделился хрипловатый басок Сергунка. Он явно соврал. Наташа остановилась.
– Сергунок, Сергунок! Уши у тебя есть? – Она постучала одним пальцем по клавишу, давая нужную ноту. – Слышишь? «Что нам за дело, родной…» Вот как надо.
Востроносенькая Катя тотчас же подняла руку:
– Я знаю, тётя Наташа, у него ухи такие: в одно влетает, а в другое вылетает. Это ему Таисия Валерьяновна так сказала.
– А ты не ябедничай, – остановила её Наташа и передразнила: – «Ухи»! «Уши» надо говорить. Ну, давайте ещё раз. – Она повернулась к пианино, проиграла мелодию вступления и запела вместе с ребятишками.
Грудной, просторный голос её повёл сразу за собой хор, как ведёт наполненный парус лодку с гребцами. Но тут сфальшивила Катя.
– Ну, а у тебя где сейчас уши были? – спросила Наташа.
– А у меня всегда голос со слушом… с ухом… с ушами не сходится, – затараторила, оправдываясь, Катюша.
– А вот ты слушай, как тут поётся. – Наташа стала наигрывать мелодию без аккомпанемента.
И тут раздался от дверей голос Чудинова:
– Эх, не совсем это так поётся. Можно мне?
Растерявшаяся от этого внезапного и, как ей казалось, совершенно невозможного появления, Наташа возмущённо вскинула голову.
А Чудинов уже как ни в чём не бывало подходил к ребятам.
– Здравствуйте, – хмуровато, но бодрясь, приветствовал он. – Можно мне, Наташа, показать? Я эту песню хорошо знаю и очень люблю.
– Уже и сюда пришли меня переучивать? – шёпотом спросила Наташа.
Но тренер не принимал разговора в полутонах. Он громогласно отвечал:
– Нет, что вы! Я тут не специалист. Но вот, может быть, у нас с вами в четыре руки получится, – Он подтащил табуретку к пианино, без всяких усилий сдвинул немного в сторону стул с Наташей и подсел к ней вплотную слева. – Начали!
И, невольно подчиняясь его напористой энергии, Наташа заиграла мелодию, а он стал бравурно аккомпанировать ей, ведя свою партию и подмигивая ребятам. Те запели, весело глядя на обоих, следя за размашистыми движениями его головы, которой он как бы дирижировал, приговаривая:
– Хорошо!.. «Мышка за печкою…» Давай, давай дружно. Вот это другой разговор! Вот и спелись. – Он с размаху взял оглушительный аккорд, сопровождаемый странным дребезгом внутри пианино.
– Уй-юй! Здорово как! – восхитился Сергунок. – Даже задрынчало!
Чудинов встал и сконфуженно заглянул под приподнятую крышку пианино, вытер лоб платком.
– Струна. Ничего, я завтра поищу настройщика. А песня, между прочим, хоть и мелодичная, но по смыслу того… «Кто-то вздохнул за стеной, что нам за дело, родной…» Ничего себе воспитание! Лишь бы нам хорошо, мол, было. А там, за стеной, стони, помирай, нам дела нет.
– Что же, по-вашему, я должна с ними «Марш ударников» разучивать обязательно? – тихо спросила Наташа.
Он помолчал в затруднении, вытер платком вспотевшую шею.
– Да нет, это я так. Мне нужно вас на одно слово, Наташа. Выйдем в коридор на минутку.
– Тётя Наташа, – закричала им вслед Катюша, – ты же обещала сказку нам дочесть!
– Дочитать, – машинально, чтобы скрыть все больше охватывавшее её волнение, поправила Наташа.
– Ну, дочитать… про Белоснежку, как она у гномиков в пещере жила.
Катюша, конечно, не могла понять, почему Наташа покраснела так, словно её поймали на чём-то запретном, а у Чудинова торжествующе блеснуло из-под нахмуренных бровей.
– Ну, что вы мне собираетесь сказать? – спросила Наташа, нехотя выйдя с Чудиновым в коридор.
– То, что уже не раз говорил вам: что вы дрянная девчонка с отвратительным характером, но при ваших данных…
– Я всё это уже в газете читала, – спокойно сказала Наташа. – Очень шумите, Степан Михайлович. Мы этого тут не любим, однако.
Она испытующе поглядела на Чудинова. Тот смущённо и трубно высморкался, уткнув нос в платок. И на уголке платка Наташа на мгновение увидела метку: «С. Ч.».
