Позднее ей рассказали, что произошло наверху. Обдумывая простой на вид ход, чемпион мира стал все чаще поправлять свой крахмальный воротничок. Лишь немногие знали, что у Капабланки это признак волнения. Вдруг, не делая хода, он поднялся, подошел к арбитру и что-то раздраженно ему сказал. Сеньор Кваренцио обратился к зрителям с речью. Он сообщил, что шум их разговоров мешает играющим думать и что Капабланка потребовал выполнения пункта, написанного в регламенте матча. Этот пункт гласит: «Каждый из играющих имеет право требовать, чтобы игра происходила в особом помещении, в стороне от публичного зала и шума. В это помещение никто не допускается, кроме играющих, арбитра, заместителя, секундантов и, если нужно, еще одного выбранного с согласия обоих играющих лица, передающего ходы из комнаты, где происходит игра».
В поднявшейся суматохе все забыли, что партия может кончится одним ходом коня Капабланки. Только когда по телефону сверху передали ход белых, зрители вновь вернулись к шахматному бою. Немного успокоившись, они снова взялись за анализ позиции.
- Ну как, что? - засыпала вопросами подошедшего Монастерио Надя. - Алехин проигрывает, да?
- Ничего не пойму. Капабланка отказался от выигрывающего хода. Неужели не нашел?
Нет, чемпион мира хорошо разобрался в том, что происходит на доске, и со свойственной ему интуицией отыскал способ избежать опасных осложнений. Если бы он сделал ход конем, замеченный зрителями, его противник ответил бы маленьким, незаметным передвижением ладьи, всего чуть-чуть, на одну лишь клеточку. Но этот маленький ход вызвал бы большие последствия - положение чемпиона мира могло сразу пошатнуться.
Несколько раз пересчитывал Капабланка сложные варианты и с каждой минутой все больше убеждался: выигрыша нет. Замысел Алехина основывался на тончайшем учете малейших возможностей, план защиты был глубоко продуман. Выигрыша не было, наоборот, белым самим нужно играть осторожнее, иначе они могли оказаться в опасности.
Нелегко переходить от сознания, что партия легко выиграна, к признанию того факта, что самому нужно спасаться. Да еще в партии, где была применена новинка, специально подготовленная к данной встрече.
Убедившись, что взятие центральной пешки конем не проходит. Капабланка забрал ее ладьей. Ферзь Алехина выбрался из опасной зоны и вернулся в собственный лагерь. Худшее было позади, черные могли теперь спокойно смотреть в будущее. Еще несколько ходов, и игра полностью уравнялась. Капабланке ничего не оставалось, как согласиться на вечный шах. Девятая встреча кончилась миром, перевес Капабланки в счете остался тем же - одно очко.
Пережив тяжелые минуты, Надя едва успокоилась. Паулино сообщал ей, что дела Алехина все более улучшаются, и, наконец, принес сверху радостную весть о ничьей. Еще через несколько минут на лестнице появился Александр, в его уставших глазах светился радостный блеск.
«Как в дни побед», - подумала Надя. И действительно, разве ничья в этой партии не была победой? «Как намучился бедный, как переволновался, - пожалела она мужа. - Да еще эта болезнь…»
И тут же вспомнила чей-то совет Александру - переменить прическу. Действительно, откинутые назад волосы заметно старили его лицо.
7
- Добрый вечер, герр доктор, - приветствовал хозяина только что пришедший с Земишем маленький юркий мастер Ауес. - Мы принесли вам двенадцатую партию матча. Только что получена из Буэнос- Айреса. И как, вы думаете, она закончилась?
- Пожалуй, не ошибусь, если скажу: проиграл Капабланка, - ответил Ласкер.
- Вы правы: он действительно проиграл. И как проиграл! - подтвердил Ауес, протягивая хозяину вечернюю берлинскую газету.
Ласкер повернул выключатель, и кабинет осветился ровным светом большой люстры. Во всю длину стены в кабинете стоял огромный темно-коричневый книжный шкаф. Тонкая отделка, величественная простота линий и размеренная пропорция частей делали его настоящим художественным произведением.
- Этот шкаф принадлежал когда-то Гете, - улыбаясь, сообщал обычно Ласкер своим гостям, и те не могли понять, говорит он правду или шутит.
У окна, закрытого темно-зелеными занавесками, помещался коричневый, в тон шкафу, письменный стол. В уголках и углублениях его резьбы виднелась зелень плесени - не то дань времени, не то хитрость краснодеревщика. На столе высокая, как гриб, лампа, забавные памятные безделушки, бюсты Юлия Цезаря и Бонапарта - любимцев хозяина. На бесчисленных бумагах с какими-то значками и математическими формулами маленькие кучки сигаретного пепла.
Несколько минут, пока хозяин ходил распорядиться насчет кофе, Ауес и Земиш - человек с худым изможденным лицом - с любопытством рассматривали реликвии славы, накопленные Ласкером за двадцать семь лет своего чемпионства. На маленьком столике невдалеке от окна лежали вырезки из газет всего мира, адреса, дипломы, многочисленные фотографии и карикатуры. На них - автографы величайших шахматистов, философов, математиков; долг внимания и уважения знаменитому чемпиону отдавали и крупнейшие писатели, художники, артисты.
Еще одна коллекция восхищала посетителя, впервые входившего в кабинет в Шенбурге, на Ашаффенбургерштрассе: за стеклами шкафа выставлены многочисленные разноцветные флажки. Это вымпелы клубов, где выступал Ласкер, и всевозможные значки. Искусно разрисованные прямоугольные вымпелы перемежались с треугольными, квадратными, круглыми. Тут же висела студенческая шапочка, напоминая о днях молодости хозяина.
- Вы все еще интересуетесь шахматами? - спросил Ауес Ласкера, когда тот вернулся в кабинет. - Бильгера читаете?
На углу столика лежала раскрытая огромная толстая книга - справочник по теории шахматных начал.
- Это случайно. Смотрел одиннадцатую партию, захотел справиться по дебюту.
- Доктор, мы надеемся увидеть вас вновь чемпионом, - высказал Ауес мечту всех немецких шахматистов.
- Куда уж мне! Мое дело теперь писать. Нужно дать дорогу молодым.
Эммануил Ласкер, уступив в двадцать первом году звание чемпиона мира Капабланке, редко теперь играл в турнирах. Математические проблемы больше волновали его пытливый ум, философские трактаты ждали в шкафу своего завершения. Недавно он удивил всех: в лучшем берлинском театре была поставлена его пьеса. Казалось бы, достаточно занятий для одного человека, но нет, не таков Ласкер! В последнее время его заинтересовала еще одна проблема. Знакомые улыбались: Ласкер открыл школу карточных игр: бридж, скэт - три класса по восемь слушателей в каждом. Потеряв шахматную корону, бывший чемпион, видимо, хотел стать королем бриджа.
Пусть смеются - на то они и люди, чтобы смеяться над тем, что им непонятно. Ласкера интересовала теория борьбы во всех ее проявлениях; он хотел исследовать ее законы сначала в близкой и знакомой ему области - шахматах, картах, математических играх. Почему одному человеку везет в жизни, в делах, в игре, другой же вечно терпит неудачу? Почему на рулетке цифры выпадают в особой, трудноуловимой закономерности? Почему в картах везет сначала одному из играющих, но после его грубой ошибки фортупа сразу от него отворачивается? Почему? Как много таких «почему» во всех играх, да и в жизни.
Значит, есть какая-то логика в той неизвестной пока закономерности совпадений, которую люди называют везением. Открыть эту закономерность, научиться распознавать извилистые пути фортуны - вот цель, поставленная Ласкером. Главную роль в этом исследовании он отводил, конечно, шахматам: здесь его познания, как нигде, велики, здесь он дал множество примеров стойкой защиты, основанной на знаниях психологии борьбы. Недаром же его за спасение многих безнадежных партий не раз обвиняли в том, что он гипнотизирует своих противников.
Горничная принесла кофе, гости разместились в глубоких креслах. Хозяин нажал кнопку, и крышка квадратного, покрытого зеленым сукном столика перевернулась. На другой стороне была шахматная доска: столик как бы символизировал два увлечения хозяина: шахматы и карты. Земиш быстро расставил шахматные фигурки, и вскоре все трое углубились в изучение ходов, сделанных в далеком Буэнос- Айресе, за пятнадцать тысяч километров от Берлина. Они были похожи на колдунов, застывших в таинственном священнодействии. Лишь дым сигар, клубившийся над склоненными головами, да редкие восклицания поощрения или недовольства говорили о том, что вое трое живы или по крайней мере еще не заснули.
- Я так и знал! Что-нибудь в этом роде должно было произойти, - первым нарушил тишину Ласкер.
Партия кончилась, и все трое откинулись на спинки кресел.
- А почему, доктор? - спросил Земиш. Он был замкнут, неразговорчив - наверное, болезнь наложила отпечаток на его характер, но сейчас и он оживился.
- Только потому, что он проиграл предыдущую, одиннадцатую партию. Точнее, как ее проиграл.
