Ему хотелось все знать: что говорил Легостаев и что говорили врубмашинисты пятунинской шахты, даже что переживал Легостаев, когда подписывал договор на соревнование… Что говорил Панченко. Я подробно рассказал ему все, что видел и слышал. Слова Легостаева особенно понравились ему. И он задумчиво повторил их: «Друзи, перемога не приде сама».
Вошел маленький кучерявый Рыбников. Очки сползли у него на кончик носа. Он держал в руках свежий, только что оттиснутый лист газеты. Выяснилось, что ему нужен зовущий лозунг к полосе. Егоров заинтересовался: чему посвящен очередной номер газеты? Рыбников со страхом отдал ему еще мокрый лист полосы.
— Вся романтика сейчас полетит, — сказал он грустно.
Егоров спросил его:
— А где она, романтика?
— На второй полосе, — ответил Рыбников.
Егоров взял в руки мокрый газетный лист.
— Хорошо пахнет, — сказал он, вдыхая запах краски.
Вторая полоса газеты «Голос горняка» была посвящена генеральному плану восстановления населенного пункта шахты «Девять». Архитектор Гипрограда, автор проекта, коротко рассказывал, каким будет новый облик населенного пункта, сожженного немецкими оккупантами, какими будут новые коттеджи, которые будут выстроены и частично уже строятся. Каким будет Дворец культуры, фундамент которого уже заложен. Рыбникову недоставало только «шапки» для этой полосы. Он думал над шапкой. Еще оставалось место для стихов. Егоров спросил:
— О чем стихи?
— О городе… — сказал Рыбников.
Егоров попросил Рыбникова прочесть ему эти стихи. Зная, что Егоров стихов недолюбливает, Рыбников читал их без всякого выражения, страшно унылым голосом. Стихи имели такие строки: «Может быть такой вот городок в блиндажах солдатам нашим снился». Стихи неожиданно понравились Егорову.
— Может быть, — согласился секретарь райкома, — вполне возможная вещь.
Он даже предложил дать шапкой эти строки: «Может быть такой вот городок в блиндажах солдатам нашим снился».
Рыбников прижал руки к груди и, задыхаясь, сказал:
— Дорогой Василий Степанович, наконец-то мне раскрылась истинная сущность вашей натуры, и вы наконец-то почувствовали, что без поэзии, без мечты человечество жить не может. Мечта вдохновляет…
— Одну минуточку, — прервал его Егоров.
Он взял из рук Рыбникова газетную полосу, еще раз внимательно прочитал ее и сказал:
— Совершенно верно. Вы забыли отметить роль и инициативу индивидуальных застройщиков.
Материал первой полосы ему решительно не понравился.
— К чёрту обязательную регистрацию собак, — сказал он, имея в виду объявление райисполкома, которое Рыбников заверстал на первой полосе. — К чёрту собак!
Он потребовал от Рыбникова, чтобы тот, несмотря на поздний час, посвятил всю первую страницу лекции Андрея Легостаева на шахте.
— Это сейчас главное, — сказал он Рыбникову, — если вы не хотите быть в хвосте событий, перестраивайтесь сейчас же на ходу. Наша районная партийная организация — я даю вам в этом слово, товарищ Рыбников — поднимет на щит этого беспартийного большевика, обладающего живой творческой искоркой. И на вашем месте, я бы дал «шапкой» слова Легостаева, обращенные к его товарищам — врубмашинистам: «Друзи, перемога не приде сама».
— Эх, товарищ Егоров, — сказал Рыбников, потрясая маленьким, в несколько ладоней, листом своей газеты. — Дайте мне площадь, и я бы так развернулся. Так развернулся!..
— Какой у вас был плацдарм на Днепре, когда ваша дивизия форсировала реку?
Рыбников ответил, что плацдарм был маленький, пятачок земли, который насквозь простреливался.
— И все-таки вы зацепились за этот пятачок? — проговорил Егоров.
— Да еще как!.. Взвод, рота, полк, а там и вся дивизия сделали бросок через Днепр, имея этот маленький плацдарм.
Егоров посоветовал ему:
— Поднимайте людей, — сказал он. — Жизнь, товарищ редактор, шагает быстрыми шагами. Если вы хотите, чтобы она двигалась еще быстрее, еще плодотворнее, толкайте ее вперед.
Он держал в руках газетный лист и чему-то улыбался. Встрепенувшись, сказал;
— Так вы говорите, что Илларион Федорович с полдороги повернул обратно на шахту?.. И пешком пошел?.. Это хорошо! Это очень хорошо. Ему полезно пройтись пешком. Лишний жирок сбросит.
Доклад врубмашиниста Легостаева на бюро райкома партии был одним из звеньев общего плана борьбы за использование мощностей.
Открывая заседание, Василий Степанович Егоров коротко сказал, что бюро райкома решило послушать рассказ товарища Легостаева о его работе, а затем обменяться мнениями, каким образом организовать социалистическое соревнование машинистов врубовых машин, как подтянуть остальные квалификации, решающие вопрос производительности; врубовой машины.
Затем он предоставил слово Легостаеву.
Легостаев долго молчал. Он посмотрел на парторга Мещерякова, на начальника участка Страшко, на Приходько, на меня.
— Вы, я вижу, смущаетесь, — сказал Егоров, — напрасно, товарищ Легостаев! Отбросьте робость и расскажите нам простыми словами, как вы работаете в своей лаве, что вас волнует, какие ваши желания, какие у вас есть к нам претензии, в общем, все: как вы живете и, так сказать, дышите.
Мещеряков хотел помочь Легостаеву, но Егоров сердито повел плечом:
— Дайте ему самому сказать, что он думает.
Легостаеву, как мне кажется, не совсем ясно было, почему вопрос о работе врубмашиниста поставлен в повестку дня заседания бюро райкома.
— Как я работаю? — медленно сказал он.
Желая помочь ему, Егоров вынул из своей записной книжки листок и положил его перед Легостаевым.
— Это ваша схема движения врубовой машины?
Легостаев взял в руки листок. Да, это был его рисунок. Он удивился. Как он попал к Егорову, этот листок? Он посмотрел на меня, и я кивнул ему головой: «Да, это я дал ваш рисунок Егорову». Легостаев взял листок в руки и словно перенесся в свою лаву.
— Машина моя очень хорошая, — сказал он, — сильная. Присмотрелся я к машине и увидел, что многое еще можно сделать, чтобы поднять ее производительность, и решили мы со Страшко увеличить рабочую скорость хода машины, удлинить бар на врубовке. И благодаря этому мы увеличили площадь подрубаемого пласта. И скорость хода машины мы подняли с полуметра в минуту до одного метра.
Егоров медленным движение привстал из-за стола и прислонился к стене, согнув в коленке больную, опухшую ногу. Лицо его просияло, когда он услышал слова Легостаева.
Легостаев говорил о машине с огромным уважением. По его словам, все дело заключается в том, чтобы умело подойти к машине, учитывая при этом не только ее силу, но и всю обстановку в лаве. Он расчленял свою работу на отдельные составные элементы. Все в работе врубмашиниста важно. Все влияет на конечный результат труда. И то, как перед зарубкой осмотреть машину, как проверять болты на режущей и ведущей частях, как протереть ее, врубовую машину, как смазать ее, как менять зубки вовремя… Он, Легостаев, воочию убедился, что как бы хорошо ни работал отдельный врубмашинист, общий успех работы лавы, всей шахты зависит от труда навалоотбойщиков, бутчиков, бурильщиков, слесарей.
Егоров спросил у начальника участка Страшко, легко ли ему работать с Легостаевым. Страшко замялся.
— И легко и трудно, — ответил он.
— Вот именно трудно. — В том, что с Легостаевым легко работать, Василий Степанович не сомневался. Он спросил: — А почему трудно?
Страшко ответил;
— Требовательный очень Легостаев, дай ему дорогу!
— Зубастый? — спросил Приходько.
— Зубастый…
— Зубастый, — сказал Егоров. — И это хорошо. Да, да, вы должны быть зубастыми, потому что вы думаете не столько о себе, сколько о том, чтобы дать стране больше угля. Зубастый, — повторил он.
Тут вступил в разговор Панченко. Он повел массивными плечами и весело, в тон Егорову, басом, сказал:
— Надо — и вы берете в работу начальника участка…
— Надо, — подхватил Приходько и в тон Панченко сказал, — и вы берете в работу управляющего трестом.
— В чем сила таких людей, как Андрей Легостаев? — спрашивал Егоров и отвечал: — Сила их в том, что они работают с душой, тревожась о добыче угля. В методе товарища Легостаева как будто бы нет ничего особенного. Он любит порядок, он требует хорошей дороги в лаве, но вместе с тем, он из той породы советских людей, которые любят вносить в работу новое, пусть хотя бы на сантиметр, на один грамм, на какую-то долю, но свое, легостаевское. Мы видим это зерно творчества в том, как товарищ Легостаев удлинил бар своей машины, ускорил движение всей машины и тем самым добился более высокой производительности врубовки.
Егоров обратился к Панченко: простой подсчет показывает, что если все сорок пять врубовых машинистов, работающих на шахтах района, подтянутся до уровня Легостаева, то это даст огромный прирост всей добычи.
