А кумушки за спиной Гребенщикова уже плетут паутину сплетни.
— Ишь, хитрюга пузатая…
«Это, очевидно, про Шевлякова», — сразу прикидывает Гребенщиков.
— …сам с этой молодухой путается, а другого заставил выводить. Нехай на него думают.
— Та ты шо, пузатый с учетчицей путается. А с этой — шкипер. Парикмахерша она.
— И до чего же вы, бабоньки, на выдумки резвые. Врач она. Зубной. С заводской поликлиники, — появляется еще одна версия.
— Стало быть, мастерица зубы заговаривать мужикам, — вступила в разговор седенькая старушонка. — Знаем мы таких…
Гребенщиков внутренне улыбается. Понесли напраслину. А пафос! А безапелляционности сколько! Теперь покатится по городу этот ком, разрастаясь и обрастая подробностями. Вот только одного варианта пока нет и самого правдоподобного: Лагутина — любовница Рудаева и потому защищает его в прессе. Но не исключена возможность, что родится и такой вариант, когда о происшествии узнают люди с более изощренной фантазией. Это заставило бы Лагутину прикусить язык.
Около четырех часов дня в квартире Гребенщиковых раздался звонок. Алла Дмитриевна удивилась: кто бы это мог быть? Муж открывает дверь своим ключом. Гости? К ним никто не ходит. Может быть, телеграмма? Неужели телеграмма? Телеграммы никогда еще в ее жизни не приносили ничего хорошего. Была телеграмма о смерти отца. Были телеграммы о болезни матери. Были вызовы. Сестра не поступила в институт, в отчаянии, нужно успокоить. А иногда — просьба о помощи, когда мать выбивалась из денег.
— Кто там? — спросила Алла Дмитриевна через дверь.
— Андрей Леонидович дома?
Голос был мужской, густой, приятный, внушающий доверие.
— Он будет в пять пятнадцать.
— Да вы не бойтесь, на дворе день.
Алла Дмитриевна открыла дверь. На пороге стоял человек лет сорока пяти — пятидесяти, высокий, хорошей осанки, с лицом значительным и сильным.
— Збандут Валентин Саввич.
— Очень приятно, — холодно произнесла Алла Дмитриевна.
— Вам это имя ничего не говорит?
Нахмурив брови, Алла Дмитриевна вспоминала: «Збандут, Збандут. А-а, открытки под Новый год…»
— Немного говорит.
— Разрешите подождать?
Алла Дмитриевна посторонилась, впустила визитера.
Сняв шляпу, Збандут огляделся. Широкий коридор, упирающийся в большое, во всю стену окно, выходящее в сад, похож на зал. Тяжелые двустворчатые двери в комнаты. Коридор сворачивает в сторону, и, кажется, квартире этой нет конца.
— Бельгийской постройки? — не то вопросительно, не то утвердительно сказал он.
— Да. Сейчас так не строят. Малометражки, малолитражки.
— На какую вешалку прикажете плащ? — Збандут замешкался, увидев с обеих сторон коридора большие дубовые вешалки с секциями для галош, с полками для шляп, с устройством для тростей и зонтов.
— Сюда.
— А левая всегда безработная? Как и половина правой?
— Почему вы так решили?
— Андрей не любил чтоб в доме было много людей.
— Вы старые друзья?
Гость улыбнулся. Улыбка у него скупая, она чуть трогает губы, хотя лицо от нее добреет. Так улыбаются люди, привыкшие сдерживать свои эмоции.
— Друзья… Андрей на моей памяти никого еще не величал своим другом. Высшая аттестация, которую он давал людям, — приятель. А кто не обзавелся друзьями в юности, в старости уже не приобретет. Можно пройти в комнату?
— Ах да, пожалуйста, — спохватилась Алла Дмитриевна.
Заслышав чужой голос, из отдаленной комнаты выскочили дети — мальчик лет семи и девочка чуть постарше, оба быстроглазые, щеки яблочком. Украдкой рассмотрели пришельца со всех сторон, чинно поздоровались. Но потом детское взяло верх. Мальчуган не удержался, взвизгнул, девчушка покружилась, захватив руками края юбчонки и, постепенно удаляясь, унеслась. Вслед за нею вприпрыжку ускакал и брат.
— Забавные детишки, — глядя им вслед, проговорил Збандут и неожиданно осведомился — Зачем вам такой дворец? Разве лишь для того, чтобы сохранить талию, истязая себя уборкой? — Он мягко ступал по ковровой дорожке, прикрывавшей натертый до зеркального блеска пол.
— Андрей Леонидович считает, что размер квартиры — вопрос престижа, — ответила Алла Дмитриевна, и гость так и не понял: согласна она с мужем или подсмеивается над ним.
Двери с одной стороны коридора закрыты, с другой открыты. Кабинет, гостиная, столовая. Вошли в гостиную. Угловой дубовый диван со сложной надстройкой в виде готических башен и зубчатых стен, великолепное трюмо в золоченой резной раме, ковер на полу.
Гость устало опустился на диван, попросил разрешения закурить, достал из кармана пачку сигарет.
— Андрей Леонидович не терпит запаха табачного дыма.
— А вы?
— Я? Ах, болгарские? С удовольствием. Но только не выдавайте, — губы Аллы Дмитриевны развела лукавая улыбка.
Задымили. Збандут засмотрелся на хозяйку дома. Его мало привлекала красота как сочетание линий, совершенство симметрии, игра красок. Он отмечал ее, но оставался равнодушным. Лицо Аллы Дмитриевны завораживало не этим. Оно было осмысленно красивым, каждая его черточка говорила о характере. И высокий лоб, и нервные брови, и губы. Крупные, упругие. Серые с синевой глаза, обрамленные стрелами черных ресниц, делали взгляд глубоким и грустно-задумчивым.
Алла Дмитриевна не смутилась, почувствовав, что ее рассматривают, — должно быть, привыкла к тому, что ее внешность не оставляла равнодушным.
— Андрей Леонидович по-прежнему рисует? Помнится, у него были большие способности.
Она кивнула головой.
— Это для него лучший отдых.
— Можно посмотреть?
— Все его работы в отдельной комнате. Свое хобби он скрывает.
— Скромность?
— Мне трудно сказать, что это. Вообще Андрей Леонидович не любит саморекламы.
— А что Андрей Леонидович любит? — уже с оттенком нетерпения спросил Збандут.
Алла Дмитриевна посмотрела на гостя каким-то неопределенным взглядом.
— Работу, литературу. И специальную.
— А детей?
— Маму больше.
— Жива еще Валерия Аполлинариевна? — удивленно спросил гость.
— Вы ее знаете? О, тогда у вас будет непревзойденная собеседница, — оживилась Алла Дмитриевна и быстро выскользнула в коридор, приоткрыла одну из дверей.
— А у нас в гостях мужчина и очень…
— … представительный, — подсказал Збандут. Алла Дмитриевна не приняла подсказку.
— …приятный, — добавила она.
Збандут знал за Андрюшиной мамой повышенный интерес к мужскому обществу и был удивлен, что он до сих пор не утрачен.
— Сколько ей? — шепотом спросил он, когда Алла Дмитриевна вернулась.
— Восемьдесят три. Но для нее это немного, вы убедитесь.
— Решили наказать меня?
— Ну что вы, что вы… Откровенно говоря, хочу поработать. Навожу лоск на чертеж. Последний. Дипломный проект заканчиваю. Химик-неорганик. Мечтаю о работе в заводской лаборатории. Это будет для меня такая отдушина…
— Отдушину ищут, когда душно.
— Не поняла по интонации — это вопрос или вывод?
— Вывод в форме вопроса.
Валерия Аполлинариевна не заставила себя долго ждать. Она выплыла из двери, полнотелая, величественная, посмотрела, слегка прищурившись, на гостя, и уста ее разверзлись.
— Валя! Сколько лет, сколько зим!.. Изменился… Возмужал.
Спустя несколько минут Збандут понял, какую участь уготовила ему Алла Дмитриевна. Валерия Аполлинариевна обрушила на него град вопросов: где живет, где работает, кто его жена, какого возраста у него дети, как их зовут, где они учатся. Едва он успевал ответить на-очередной вопрос, как у нее автоматически выскакивал следующий. Ему стало казаться, что он на допросе, на перекрёстном допросе, который ведут сразу несколько следователей.
Исчерпав все, касающееся гостя, Валерия Аполлинариевна вырвалась на оперативный простор. Ее знакомые, его знакомые, знакомые его родителей и, как всегда, — ее поклонники.
— А вы помните Глеба Семеновича Черногрудского?
— Да, да, припоминаю. Такой худенький, лысенький… Он лечил Андрея от ангины каким-то чудодейственным средством.
— Помогите мне, голубчик, найти его. Я никак не упрошу Андрэ оказать мне эту услугу.
— Позвольте, ему сколько тогда было? Он ведь старше вас.
— Лет на… пожалуй, на двадцать.
— Значит, ему сейчас за сто?
— Это неважно. Он мне говорил: «Валерия Аполлинариевна, давайте пить компот, и мы с вами проживем до ста лет».
— Но до ста…
— И право же, я уверена, что он жив.
Она так настойчиво повторяла свою просьбу, что Збандуту не оставалось ничего иного, как пообещать выполнить ее.
Наконец-таки — о счастье! — появился Гребенщиков. Но счастье оказалось коротким. Гребенщиков любезно, не более, встретил гостя и сразу ушел в ванную, где пробыл около получаса. Все это время Валерия Аполлинариевна беспощадно терзала свою жертву.
