— Не возражал, а глотку драл.
— Не может быть… Вероятно, вы или не поняли его, или о коллективе неправильно толковали.
— Толковали правильно, — вступился Ефимка. — Мы ведь и книги читали и в газетах статьи. И в укоме партии не раз бывали.
— И брат был против?
— Все дело сорвал. Некоторые мужики охотно склоняются, но как заорет Кузьма да постращает каким-то колхозом, где будто все по миру пошли, мужики бороды друг дружке за спины.
«Что за наважденье!» — думал Алексей.
— Ведь вчера я только говорил с ним, и он жаловался, что некому за это дело взяться.
— Ишь ты, — пробурчал Петька, — некому взяться! Петька подошел к Алексею и сказал спокойнее:
— Братец твой, ни дна ему ни покрышки, такой ярый собственник, каких еще мать не родила.
— С братом я поговорю.
— Советую. Потеха будет!
Ефимка подошел к инструменту, похожему на игрушечную мельницу, крутнул его:
— Что за штуковина?
— Измерительный прибор — ответил Алексей.
— Чертежи, экспозиция местности, измерить мощность воды, перевести эту мощность на лошадиные силы.
— Измерил?
— Почти.
— Какая сила Левина Дола?
— Кинетическая энергия в семьдесят пять лошадиных сил.
— Здорово! — удивился Ефимка, хотя ничего и не понял. — Как же дальше? Что может получиться?
Алексей усмехнулся:
— Какой ты любопытный.
— А как же? Живем, можно сказать, у реки и не знаем, что она такое, — заметил Ефимка. — Оказывается, Левин Дол семьдесят пять лошадей стоит.
— Чудак, — хлопнул его Алексей по плечу. — А знаешь ты, что такое семьдесят пять лошадиных сил?
— Нет.
— Так слушай. Построй тут плотину, установи турбину, динамомашину — и Левин Дол мог бы дать электричество на Леонидовку и на соседние деревни. Понял?
— Он давно понял, чем поп попадью донял, — сказал Петька. — Пошли домой!
Это замечание расхолодило Алексея. Кисло улыбаясь, собрал свои чертежи, которые вынул было показать Ефимке, уложил вертушку в футляр.
Пока он собирался, Ефимка тихо заметил Петьке:
— Чего он тебе плохого сделал? Никанор велит подумать, как бы его использовать, а ты настраиваешь его против нас.
— Пошел и ты к черту! — выругался Петька.
— Спасибо за такую командировку, — ответил Ефимка и, обернувшись к Алексею, спросил: — Когда уезжать думаешь?
— Недели через полторы, — проговорил он.
— Жаль.
— А что?
— Мы вот сейчас с Петькой советовались, — начал Ефимка, — и решили просить тебя: нельзя ли как-нибудь задержаться?
Петька обернулся, видимо, хотел возразить своему товарищу, но тот так посмотрел на него, что Петька зашагал быстрее.
— После такого разговора, — продолжал Ефимка, — надо бы кое-что и в самом деле сделать. Петька верно сказал: скоро передел земли под пар. Скандалы будут большие. Мы хотим объявить войну жребию. Пусть бедноте дают самую ближнюю и в одном месте, без всякого жребия… Кстати и о тебе вопрос поднимается. Тебя, как ушедшего на заработки, давно собираются лишить земли. Старается больше всех Лобачев. Вот бы побыть тебе на сходе и выступить.
— Избавьте, — отмахнулся Алексей. — Я совсем не понимаю, почему до сих пор на меня землю выдают. Она мне совсем не нужна.
— Опять брат. Он за нее обеими руками вцепился.
— Скажу ему, чтобы не лез в это дело.
— Теперь насчет артели, — завел Ефимка. — В самом деле, человек ты новый, свежий, знаешь больше нашего. Давайте попытаемся снова взяться за нее. Глядишь, дворов десять аль больше найдем…
«Какой же он хитрый», — с завистью подумал Петька, все время прислушиваясь к разговору.
Замедлил шаг и, улыбаясь, предложил:
— Начнем с самих себя. Нас вот уже трое. Правда, двое, но тебя, Алексей, попросим уговорить своего брата. Начнем, а?
— Согласен! — ответил Алексей.
— И берешься брата уговорить?
— Ясно, брат пойдет. Как остальные комсомольцы? Как партийцы?
— За партийцами дело не станет. От укома не раз были указания, — успокоил Ефимка, — а вот с некоторыми комсомольцами греха много будет. Из них большинство в семьях живут. Так-то скандалы, а тут еще артель. Или им надо суметь уговорить свою семью, или отделиться и одним войти.
— Трагедия! — воскликнул Петька, когда уже подошли к гумнам. — Ну, я домой, а вы, вижу, дальше.
— Действуй, Сорокин! — весело крикнул и улыбнулся Алексей.
Эта ли улыбка подействовала, или разговор, но только Петькины мысли пошли по другому направлению. Словно глаза у него открылись. Шагая вдоль гумен, он, раздумывая, приходил к убеждению, что сделано комсомолом действительно мало.
«Правда, — думал он, — есть у нас делегатки, клуб, кооператив, хорошо мать теперь работает в комитете взаимопомощи, а что из этого? В чем изменилась леонидовская жизнь? В самом деле, чем мы, комсомольцы, отличаемся от беспартийных? Скажи-ка, товарищ Сорокин, чем?.. «За девками гоняетесь». Хо! Ужель узнал?
Раздумывая так, поднимая сапогами пыль, шел Петька домой. Он не слышал, как давно уже звал его звонкий, похожий на серебряный колокольчик, девкин голос. Она вышла из озимых полей, кудри волос ее растрепал ветерок. Одной рукой придерживала подол юбки, неся в нем что-то, другой махала Петьке.
— Эй-эй, — кричала она, — оглох! Петька-а!..
Забросив волосы, пустилась бегом, и, раскрасневшись, догнала Петьку, и так ударила по спине, что Петька чуть не упал.
— Урод глухой!
— Наташка!
— Окстись!
— Как я тебя не заметил? — расплылся Петька в улыбке.
— Ты давно меня не замечаешь. Ну-ка, где был? — строго крикнула она на него.
— В Левин Дол ходил.
— С кем? — не унималась Наташка, то теребя его за рубаху, то подталкивая.
— Больно!.. С Ефимкой.
— Что делали?
— Воду измеряли.
— Купались?
— Эх, а купаться забыли.
И вдруг, ни с того, ни с сего, она предложила:
— Айда со мной купаться?
— Что ты? — остолбенел Петька.
— Пойдешь?
— Как это… с тобой вместе?
— А кто тебе сказал «вместе»? Ты — у обрыва, я — у кустов.
— Нет, что-то не хочется… А пожалуй, пойдем, — решился Петька.
— Дудки! — оборвала его Наташка. — То хочется, то не хочется. Не пойду с таким растяпой… Э-эх, ты, — многозначительно добавила она. — Цепельником тебя бить.
— За что?
— За вчерашнее.
Петька и сам хотел было отругать ее за вчерашнее, но теперь, когда не он, а она упомянула об этом, оробел. Он хотел было возразить ей, но досадливо обнаружил, что и возразить нечего. Он почувствовал ту же робость, которую всегда ощущал, когда находился в присутствии Наташки. Эта взбалмошная девчонка действовала на него, как вода на огонь.
Хмурясь, не зная, куда деть свои руки, обидчиво спросил:
— Зачем вчера ушла с Карпунькой?
Наташка будто давно ждала такого вопроса:
— А ты зачем отпустил меня?
— Не ходила бы…
— Глаза ему царапать, что ль? Сам ты виноват.
— Драться, по-твоему, мне с ним?
— А то глядеть, как от тебя девок уводят?
— Комсомольцу из-за девок драться не полагается.
— Ну, дай срок, у тебя, когда женишься, и жену сведут.
— Положим, — метнул глазами Петька.
— И класть нечего.
Потом сокрушенно вздохнула:
— О-ох, не дай мне бог такого мужа!
— Вот так здорово! — усмехнулся Петька. — Какого такого мужа?
— Как ты, — ответила Наташка. — Ужель я не стою, чтобы из-за меня ребята подрались?
— Нет, все-таки ты ду-ура! — протянул Петька.
Наташка оживилась и наставительно проговорила:
— Хоша я и дура, а вот тебе совет: от своего счастья никогда не отказывайся, а бей за него морду.
— Спасибо, — досадливо возразил Петька. — Только скажу тебе, жениться я до-олго не буду… А на такой, как ты, и совсем не подумаю.
— Почему? — ущипнула она его за локоть.
Петька промолчал.
— Говори, — снова ущипнула его, да так, что он поморщился. — Почему ты, това-арищ комсомолец, не будешь на мне жениться?
— Твой отец — кулак! — отрезал Петька, чувствуя, как сердце бьется все сильнее.
— А я кто? — сдерживая дыханье, спросила Наташка.
— Дочь кулацкая.
— Хорошо! — крикнула она. — Я дочь кулацкая, а твоя харя дурацкая!
Неожиданно крепко ударила его еще раз по спине, побежала и крикнула:
— Лови меня, а то расшибусь!
Взметнулись голые пятки Наташки, юбка плотно обтянула бедра, а розовая кофточка то раздувалась, то плотно прижималась к телу.
— Стой, сто-ой! — бежал за ней Петька. — Стой, говорю!
Догнал ее и, хватая за плечо, указал:
— Гляди-ка, что у тебя из подола сыплется.
Только тут Наташка заметила, что из подола юбки, в которой несла грибы из Дубровок, была видна исподняя рубаха. Приседая, закричала:
