В тот день получилось так, что напарник лег спать рано, Алибала дежурил. Около полуночи, когда он прибрался в вагоне, па табло загорелся огонек вызывали из пятого купе. Алибала пошел, постучался. «Войдите», — услышал он и открыл дверь. Женщина, севшая в Минводах, по-прежнему ехала в купе одна. Она лежала на постели полуголая, прикрыв живот простыней.
— Извините, что беспокою вас в такую пору, но у меня бессонница… Если нетрудно, прошу вас, принесите кипяченой воды — запить лекарство.
Алибала пошел принес воду, но, войдя в купе, увидел, что женщина улеглась на спину и сбросила простыню, обнажив места, которые не то что мужчинам женщинам стыдно показывать, и с ожиданием поглядывает на него. Алибала подал воду, она неохотно взяла стакан, поставила на столик.
— Вы уже уходите? Куда торопитесь, вас же не гонят? Вы молодой мужчина, должны понимать, почему женщине не спится в такую пору.
Алибала не ожидал подобной откровенности и не знал, что сказать.
— С женщиной, которой не спится, надо быть поласковее, не так ли? — продолжала она. Затуманенными от страсти глазами она оглядела Алибалу — еще мгновение, и перейдёт к действиям.
Алибала хладнокровно ответил:
— Ласки следует ожидать от мужа. Советую вам побольше выпить снотворного, и все пройдет. Спокойной ночи!
Утром чай разносил напарник. Алибала увидел эту женщину только при выходе из вагона в Ростове. Она гордо прошла мимо него, даже не удостоив его взглядом.
Никому не рассказывал он об этой истории — ни напарнику, ни жене… Зачем?
Первым и единственным ребенком Алибалы и Хырдаханум был мальчик, которого они назвали Вагифом. Конечно, они хотели бы иметь и дочь, но их желание не сбылось. Хырдаханум сильно простудилась, перенесла болезнь на ногах, простуда дала осложнение, она слегла. В тяжелом состоянии ее уложили в больницу. Чтобы спасти жизнь, сделали ей сложную операцию, в результате она лишилась возможности рожать. И родители стали трястись над единственным ребенком. Обычно единственный ребенок растет балованным, но, к счастью, Вагиф оказался хорошим ребенком, исполнительным, послушным, уважал родителей. Лад и мир между матерью и отцом оказали положительное влияние на его воспитание. Конечно, жизнь есть жизнь, не все получается так, как того хочет человек, родители могут и повздорить между собой, но Хырдаханум и Алибала в таких случаях не становились в позу непримиримых и то она, то он уступали друг другу, быстро мирились, и сын этих размолвок или не замечал, или не чувствовал.
Спор из-за того, ехать или нет в Кубу выручать Дадаша, был, в сущности, первым серьезным спором между Алибалой и Хырдаханум за их почти тридцатипятилетнюю супружескую жизнь. И Алибала считал, что Хырдаханум нажила инфаркт из-за его упрямства, из-за того, что он не послушался ее и поехал в Кубу. Это он виноват в том, что Хырдаханум лежит теперь тут, в отделении реанимации. Но Хырдаханум была другого мнения. Она винила в своей болезни самую себя: «Я какая-то глупая женщина, всякое мелкое дело переживаю, сокращаю свою жизнь и жизнь несчастного мужа. Ну что с того, что Алибала поехал в Кубу выручать товарища? Почему мне пришло в голову, что его могут беспричинно запутать и даже арестовать? За что? Что опасного и предосудительного в том, что товарищ, рассчитывая на его помощь, послал за ним, и Алибала поехал? Разве его там съели?»
Она смотрела на печальное лицо мужа и винила себя в том, что из-за нее он страдает: «Это я его ни с того ни с сего ввергла в такое горе. Иногда ковыряюсь в пустяках, из мухи слона делаю…»
Когда Хырдаханум представляла себе, что Алибалу за ложные показания или по подозрению в соучастии в спекуляции арестуют и посадят в тюрьму, у нее от страха сжималось сердце. Весь смысл ее жизни был в нем, в его интересах. Как ребенок надеется на отца, так и она надеялась на мужа, гордилась им, жила его заботами. В зимние месяцы случалось так, что где-то на дорогах выпадали обильные снега, появлялись заносы, и поезд Баку — Москва задерживался в пути. В первое время, когда муж возвращался из рейса с опозданием, она места себе не находила. Зная такой характер Хырдаханум, Алибала всякий раз, когда поезд запаздывал, с ближайшей станции давал ей телеграмму, чтобы она не беспокоилась. Кроме того, он записал и дал ей номер телефона диспетчерской службы вокзала, чтобы в случае чего она могла позвонить туда и справиться о поезде и о нем…
Хырдаханум провела рукой по щетинистой щеке мужа.
— Почему не побрился, ай Али?
— Зачем, какая разница…
— На люди небритым показываться неудобно.
— Я старый человек, кому какое дело, что у меня заросшее лицо?
— Это отчего же ты старый? Знаю, ты беспокоишься за меня. Разволновался, о себе забыл. Ты не забывай, следи за собой. Клянусь Вагифом, едва ты пришел, сердце перестало болеть. Если бы врачи разрешили, прямо сейчас ушла бы с тобой домой. Там я скорее поправилась бы. Здесь врачи и сестры заботливы, но все равно они не смогут ухаживать за мной лучше тебя, пусть аллах отправит мой труп в могилу на твоих плечах!
— Э-э-э, Хырда, больше не о чем тебе говорить? Ничего страшного с тобой не случилось. Поправишься. Мы должны жить до тех пор, пока не сыграем свадьбу наших внуков, а дальше будет видно.
— Эх, милый… Как дожить до той поры? Ты, не знаю, может, и доживешь, а меня уже не будет. Я на себя не рассчитываю.
— А я рассчитываю и на тебя, и на себя. Верю, что свадебный плов ты сама будешь готовить. Как на свадьбе Вагифа. Люди тот плов до сих пор вспоминают.
— Легко говорить — доживем… А дожить мудрено.
Хырдаханум прослезилась. Она очень любила своих внуков, скучала по ним. Алибала специально заговорил о внуках, чтобы ей было приятно, — если бы он знал, что она расчувствуется, то и не заикнулся бы.
— Хырда, — Алибала погладил жену по руке, ласково, как младенца, — я попросил врача, и, хотя это против закона и порядка, пока ты лежишь в этой палате, меня по возможности к тебе будут пропускать. Сейчас я пойду в Управление дороги, напишу заявление на имя начальника, попрошу отпуск в счет прошлого года.
Это решение мужа пришлось Хырдаханум по душе.
— Да, Али, выйди в отпуск, не уезжай, пока я здесь, без тебя я этой муки не вынесу.
— Разве я оставлю тебя? Если бы я мог делать эти уколы… да если бы тебя отпустили…
Хырдаханум потерлась лицом о руку мужа. Крупная слеза скатилась на ладонь Алибалы. Он поцеловал седеющие, не чесанные со вчерашнего дня волосы жены. Хырдаханум погладила волосы мужа, склонившего голову на грудь.
— Я тоскую здесь. Страшно одной. Скорее перевели бы из реанимации в другую палату, там, рядом с другими больными, будет не так тоскливо.
— Я пойду попрошу, чтобы тебя, как только станет лучше, перевели в общую палату, там будет лучше.
— Попроси, Али. Как это я ни с того ни с сего заболела?..
— Не переживай, пройдет. Скажи, что принести тебе в следующий раз?
— Ничего не надо. Теперь нужен человек, чтобы за тобой самим присматривал. Бедный, что ты станешь делать один?
— Обо мне не беспокойся, Хырда, в дорогах-то я обхожусь. Ты только скажи, что принести. Что только твоей душе угодно, принесу.
— Сестра придет и принесет все, что нужно. Мне хочется только, чтобы ты все время был здесь, рядом со мной.
— Я бы тоже хотел, да ведь не разрешат?
Алибала поцеловал жену в лоб и вышел из палаты. Из больницы он направился в Управление. Зашел к начальнику, объяснил ему ситуацию, попросил разрешения выйти в отпуск. Начальник наложил резолюцию па его заявление. Алибала пошел в канцелярию, где оформили приказ об отпуске, и поехал домой.
«Кому бы могло прийти в голову, что вчера утром я оставлю жену дома здоровой, а сегодня вернусь и застану ее в больнице? Ах, проклятый инфаркт, это такая болезнь, которая не скоро проходит! Кто знает, сколько месяцев это будет длиться… И все-таки пусть лежит сколько придется, лишь бы поправилась», — думал Алибала по пути домой.
С тех пор как они поженились, не бывало случая, чтобы ему пришлось сидеть дома одному больше месяца. И сам он за все эти годы только однажды на четыре недели разлучался с женой — тогда она тоже тяжело болела, но не сердцем. Тогда приехала из Туркян покойная теща, сидела дома с трехлетним Вагифом, хлопотала по хозяйству. Он тоже трудно переносил разлуку, но тогда он был молод, а в молодости человек вынослив, все ему нипочем, — теперь он уже не тот, постоянно чувствует себя нездоровым, и к тому же он так привык к Хырдаханум, что не находил себе места без нее.
Вернувшись из больницы, Алибала покрутился по квартире, не зная, за что приняться, потом поставил на газ чайник и от усталости тут же, па кухне, присел на табуретку, облокотился о стол и задумался. Он думал о том, чем все это кончится и когда? Хырдаханум в больнице. Но беда не приходит одна. Пока он хлопотал около жены, приспела история с чемоданом. Как и обещали в Кубе, чемодан этот проклятый переправили в Баку. Он ждал, что его вызовут в отделение железнодорожной милиции и начнут расспрашивать, что к чему. Конечно, удивятся: «Ай, товарищ Расулов, мы знали тебя как скромного человека, а ты ездишь и закупаешь такие вещи! И откуда у тебя столько денег, ведь на покупку этих джинсов и гарнитуров не хватило бы и твоего годового дохода! Что ты собирался с ними делать? Сам будешь щеголять в этих брюках-дудочках с заплатами или Хырдаханум заставишь надеть?» Что мог он ответить на эти резонные вопросы? Соврать нетрудно, но настоять на лжи, убедить в ней других дело трудное. Если бы все эти дни его мысли не были заняты женой, может, он и придумал бы что-нибудь убедительное. Но ему было не до того. Знать не знал и ведать не ведал он, что, вернувшись из Кубы, застанет жену в больнице. Позавчера, как раз в это время, он вернулся из рейса, и они вместе сидели на кухне и мирно беседовали. Теперь она там, а он — тут, один, посоветоваться не с кем, утешительное слово услышать не от кого. И милиции не миновать — он взял на себя этот злополучный чемодан Дадаша и должен теперь выкручиваться…
