Когда наступал отлив, его первое время неудержимо тянуло домой. Слово «домой» он не произносил даже про себя, потому что дома у него не было, но понятие это вмещало в себя сразу очень многое: хотелось в детство, на черкизовские огороды, к теплой земле, из которой пробивается какой-нибудь овощ. Хотелось в юность, чтобы еще раз увидеть глаза Вари, которые он сейчас уже просто не помнит; хотелось к ребятам из торпедного дивизиона. Он не понимал тогда, что от всего этого его отделяет не расстояние, а время, не знал еще, что на Севере бывают такие смещения…
Когда появилась Надя, смысл жизни на ближайшее время определился четко: ребенку нужны витамины, забота, внимание, желательно — корова. Желательно — теплая земля в саду, чтобы бегать босиком. Одним словом, если пару сезонов хорошо поработать, все останутся довольны. Он обеспечит колхозы тюленьим мясом — шхуна у него дай бог каждому, — получит солидные деньги, купит дом под Астраханью, и на этом все. Будет водить теплоходы по Волге. Или баржи с арбузами. Очень приличное занятие.
Только росла пока Надя без витаминов и без коровы, уплетала тюлений жир, а капитан Варг тем временем по-прежнему бил лахтаков, обкладывал лед, возил уголь на полярные станции. Все как-то руки не доходили до Астрахани.
Потом подошло Наде идти в школу, и он решился. Подал заявление, стал оформлять всякие бумаги, а приятель, родом из Астрахани, уже и дом подыскал. Вышла, однако, заминка. Приехал к нему зверовод Вутыльхин, привез оленьих языков, сказал, что люди считают его эгоистом, потому что лето началось, а капитана не будет, песцы на ферме передохнут. Он, конечно, знает, что другой капитан есть, только он еще молодой, пусть поучится, а когда научится, тогда может старый капитан ехать, если ему здесь плохо… Вот уже и пятый класс закончила Надя. Отличница по всем предметам, похвальную грамоту дали. Учителя довольны, говорят, способности у нее. Надо бы ей в специализированную школу, преподавателей хороших. И вообще… Время-то идет.
— Уеду я к зиме, — сказал он как-то своему приятелю Эттугье. — Возьму вот и уеду.
— Нет, — сказал Эттугье. — Не уедешь. Как же ты уедешь, когда нам в ту весну поселок перевозить надо. Ты что? Фарватер там никто не знает.
И он тоже подумал: «Что это я? Поселок и вправду перевозить надо, а фарватер никто не знает…»
Оглянулся Варг и увидел, что судьба крепко ведет его по намеченному курсу: сам того не желая, под давлением коллектива — как сказал однажды Сергей, — стал он моряком, долго недоумевал — как это у него получилось и зачем; потом, по старой своей привычке делать все хорошо, стал хорошим капитаном. И вот уже всерьез все умеет, все знает, любит — а может, привык, не важно — и, как последний штрих в отделке его под морского волка, появился у него ревматизм, который надо, конечно, лечить на юге и который он не лечит.
Потом уже шли годы, и он знал, что это и есть его жизнь. Берег океана. Рейсы. Лес, уголь, случайные грузы. Каботажник, зверобой, капитан ледового буксира… Да, наверное, у него всю жизнь не хватало честолюбия. Друзья давно океаны бороздят, по южным морям ходят, в чинах больших. Сергей Кружилин сейчас, должно быть, капитан-наставник. Ну да Сергей — особая статья. Неистовый моряк. Если по справедливости — большая судьба ему уготована. Строганов, помнится, так и сказал на выпускном вечере: «Верю, что все вы не посрамите чести нашего экипажа, а в тебя, Сергей, верю трижды». Может, не очень педагогично поступил он, выделив Кружилина перед строем, но да ведь правду сказал, куда денешься.
Вскоре, однако, узнал он о Сергее нечто неожиданное.
Как-то перед праздниками Варг менял у себя в комнате обои. Сперва для прочности решил оклеить стены газетами. Газет понадобилось много, пришлось одалживать у соседей, да еще в библиотеке ему целую кипу дали.
Оклеил он стену, сел на табуретку передохнуть, стал заголовки читать, фотографии рассматривать — так, глядишь, и познакомишься с некоторыми событиями, а то ведь пока в рейсе — не до газет.
Кружилина на фотографии он не узнал. Мелькнуло вроде бы что-то знакомое, но Варг скользнул глазами по лицу ничем не примечательного гражданина в соломенной шляпе и принялся читать заметку о вездеходах на воздушной подушке. Дочитал до самого интересного и вдруг понял, что дядя в шляпе — это Сергей.
«Чуть было тебя не заклеил», — как-то отрешенно подумал Варг. Он расправил газету, надел очки. Сперва ничего не понял. Председателю колхоза «Партизан» Кружилину присвоено звание Героя Социалистического Труда. Фантастика какая-то. Рассказывали биографию. Детский дом, морское училище, флот, война. Все верно. Морская пехота, окружение. Партизанский отряд. Об этом Варг тоже знал. А дальше?
Дальше судьба Кружилина сделала, как говорил Касьян, крутой оборот. Партизанский отряд, которым он командовал, почти целиком состоял из жителей сожженной немцами деревни Свиноедово — той самой, что лежала в широкой пойме напротив Черкизовки. Два года воевал Кружилин вместе с людьми, у которых в тылу ничего, кроме обугленных головешек, не было; два года, в перерывах между боями, слушал тяжелые, трудные разговоры о том, что долго еще после войны придется лечить покалеченную землю, да и залечишь ли — по всей стране, считай, калеки да старики да малые дети, а кого пощадила война, тому заводы поднимать, железные дороги, когда еще руки до земли дойдут.
Демобилизовавшись, Сергей Кружилин пришел в райком партии, попросил назначить его председателем колхоза в Свиноедово. На него посмотрели как на чумного. Что-то в председатели мало кто просился, чтобы не сказать — не просился никто. Знает ли товарищ, что в колхозе, о котором идет речь, нет ни одного дома, ни одной лошади, ни одного центнера посевного зерна. Собственно говоря, колхоза тоже нет.
«Колхоз есть, — сказал Кружилин. — Я всех поименно знаю».
«У нас председателей не назначают, а выбирают», — на всякий случай заметил секретарь райкома, уже понимая, что Кружилина упускать не следует.
«Считайте, что меня уже выбрали», — успокоил Сергей.
Варг оторвался от газеты. «Как же так? Сергей из всего сельского хозяйства достоверно знал только то, что им занимаются в деревне. На что он рассчитывал? Неужели просто необдуманный порыв, жест? Сергей жесты любил, но чтобы до такой степени — нет, — тут Варг и думать не хотел, Кружилин на такое неспособен. — Так что же? Отчаяние? Желание разделить судьбу тех, с кем делил военное лихо? Тьфу ты! — слова лезут дурацкие. — При чем здесь отчаяние? Не подходит это слово Кружилину. Никак не подходит…»
У Варга даже сердце защемило. Как же надо было впитать в себя чужую боль, чтобы она стала твоей болью, как надо было утвердиться в правоте того, что делаешь, чтобы зачеркнуть все, чем жил, и начать жить заново!
Вспомнился Строганов: «Капитаны остаются на корабле…» Значит, и вправду подходит срок, когда человек делает выбор, совершает свой главный поступок — один на всю жизнь?
Теперь в колхоз «Партизан» делегации из-за рубежа приезжают, смотрят во все глаза, вопросы задают, и приставленные к этому люди с удовольствием показывают сохранившуюся где-то на околице землянку — тут, дескать, было первое правление колхоза, потом ведут гостей на скотные дворы, оборудованные по последнему слову техники, называют фантастические цифры надоев и урожаев, и гости, особенно те, что уже знакомы с прошлым погорелой деревни, ахают, разводят руками. «Это же настоящее чудо!» И некому там, посреди всего этого великолепия, рассказать, как в последний мирный день, в последнюю субботу перед войной, Сергей, только что выпущенный из училища с отличием, сказал: «Сашка, я до сих пор не верю — это же чудо! С голоду мы подыхали — не подохли, через все, прорвались, и вот я, мазурик, шпана подзаборная — штурман дальнего плавания! Даль-не-го! Весь мир на ладони! Ты-то хоть сознаешь это, сухопутная твоя душа?»
«Выходит, Сережа, променял ты Гавайские острова на деревню Свиноедово, шевроны променял на синие нарукавники, вахтенный журнал — на годовой отчет; выходит — один только шаг сделал, и стал твоим капитанским мостиком, высокий Черкизовский крутояр, откуда, должно быть, видится тебе по вечерам твой корабль — надстройки, мачты, грузовые стрелы, и силосные башни, и молокозавод, и оранжереи, и сигнальные огни на реях: вспыхивает неоном реклама на сельском клубе, и тогда, может быть, думаешь ты о том, что и Сашка Варг то же самое видит на своем корабле…»
— Александр Касимович, а где же тоннели? Вы говорили — им тут числа нет.
В дверях стояли соседи по купе, молодожены Вика и Володя, молодые специалисты, ехавшие к месту работы. Варг некоторое время смотрел на них, все еще не вернувшись к действительности.
— А что, уже Байкал?
— Как раз проезжаем.
