Комсомольцы, окончившие молотьбу, умываются у бочки. Вода становится чернее сажи, но в ней отражается солнце и смеющиеся лица.
Скирда. Круглый ров.
Стряпуха ставит большую миску щей.
В середине миски, в жирных щах плавает радужный круг солнца.
Деталь — восхождение рикши.
Склонившееся над фотографией лицо Живцова, сквозь сетку разметавшихся его волос видна страница журнала с изображением рабочих-китайцев, убитых в перестрелке с иностранными войсками.
Веселая трапеза комсомольцев, жующие рты, смеющиеся глаза, с ложек стекают сверкающие капли. Парни острят и…
…кружка по борьбе с матюканьем пляшет как угорелая.
Миска со щами опустела наполовину, но солнце в ней плавает по-прежнему.
На омете соломы вырастает Живцов. Лицо его искажено печалью и вдохновением. Он вещает с омета:
У ТОЕ САМОЕ ВРЕМЯ, КОГДА…
Лицо рикши.
…КОГДА КИТАЙСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ЖДЕТ ВАШЕЙ ПОДМОГИ…
Набитый рот Тереши, остановившиеся его скулы, выпученные глаза.
Под столом девка толстой босой ногой толкает ногу парня. Нога играет.
Живцов уходит глубже в солому. Речь его становится все грозней:
…КОГДА ЧАСТНЫЙ КАПИТАЛ ХВАТАЕТ ЗА ГОРЛО И НАХАЛЬНО МЕЛЕТ ПРОЛЕТАРСКУЮ ПШЕНИЦУ…
Комсомольцы отложили в сторону ложки. Из кузницы выглянули два цыгана: один кузнец, другой цыган привел ковать лошадь.
Живцов до колена ушел в солому, он размахивает руками:
…КОГДА МЕЖДУНАРОДНЫЙ КАПИТАЛ НЕ ДОПУЩАЕТ НАС ВОССТАНОВИТЬ МЕЛЬНИЦУ…
Полукругом оставленные ложки.
Под столом девка толкает соседа. Нога парня недвижима. Копыто лошади дергается в руке кузнеца.
Живцов по пояс ушел в солому. Пыль и солнце…
…КОГДА КИТАЙСКИЕ БРАТЬЯ ОБЛИВАЮТСЯ КРОВЬЮ…
Лицо рикши — страшное, голое, черное, круглое, как отполированный чугунный шар, по которому стекают потоки солнца и пота.
Комсомольцы встали, подошли к омету. Молодые спины, молодые головы, крутые вихры.
В ЭТО САМОЕ ВРЕМЯ — ВЫ…
Разрезанный калач с изюмом.
Рикша упал и на четвереньках лезет, лезет прямо на Живцова. Лицо Живцова. Блуждающие глаза, вдохновение его ищет выхода, вдохновению его нужно прорваться, и оно прорывается.
А ПОТОМУ ОБЪЯВЛЯЮ ДЛЯ ЖЕЛАЮЩИХ ЧЛЕНОВ ЛЕНИНСКОГО КОМСОМОЛА МОБИЛИЗАЦИЮ НА ЗАЩИТУ КИТАЙСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ. ДОБРОВОЛЬЦЫ, ПОДЫМАЙ РУКИ!
Руки комсомольцев взлетают кверху. Саша Панютин поднимает искалеченную руку. На небе, на пламенеющем облаке — рука Панютина с отрубленным пальцем.
Варя-комсомолка, вязавшая снопы, крепко целует свою соседку.
Лошадь вырвала копыто из рук кузнеца. Цыган вскочил на подкованную лошадь и помчался. Вокруг Живцова смыкается трясущийся веселый лес поднятых рук.
У комсомольцев такие лица, точно они дают клятву. А Живцов…
Живцов понял, что он совершил необыкновенный, совершенно неожиданный подвиг.
Он с каким-то недоумением, по пояс в соломе, отступает перед надвигающимися ликующими товарищами.
Ошалелый цыган скачет по деревенской улице. Ему навстречу две старухи с ведрами на коромысле. Одна старуха большая, другая маленькая.
ВОЙНА!
Крикнул им цыган и помчался дальше.
Маленькая старуха, облитая с головы до пят водой из ведра своей спутницы — большой старухи.
Клубы пыли по дороге за скачущим цыганом.
Часть четвертая
Ночь в Повареншине. Странная, многозначительная ночь.
В окнах мечутся огоньки.
Дым валит изо всех труб, расстилается по звездному небу.
Луг. Цветы колышутся под луной. По цветам скачет цыган на лошади.
Цветы под лошадиными копытами.
Костер тянется к небу.
У костра на опушке леса — цыганский табор.
Старик, озаренный пламенем костра, рассказывает молодежи историю о великих конокрадах и великих певцах.
Деревенское кладбище. Кресты, облитые луной.
Ерема поспешно копает.
Морда коня в пене.
Цыган подскакал к костру.
Вертясь на вспененной лошади, он кричит:
ВОЙНА!..
Из-под кибитки, обращенной к огню, лицо старой цыганки.
У табора, в лесу, в луже дождевой воды дрожит отражение молодого месяца.
На полу горы убогих деревенских сапог, требующих починки.
Тусклый жировичок освещает хату сапожника.
Он и дочка его, девочка лет десяти, работают лихорадочно.
Старческая рука и детская ручонка вперемежку, изо всех сил, стучат молотками по подметкам.
В окно просовывается чья-то рука, бросает на кучу сапог еще три пары громадных, как дома.
Девочка, у нее полон рот дратвы, поворачивает важное рабочее лицо.
В домах мечутся огоньки.
Карта Китая, освещенная колеблющимся светом свечи.
По карте ползает громадный палец.
Черевков, Тереша и еще один «доброволец» склонились над картой.
Черевков водит пальцем по карте. Он высказывает следующий стратегический план:
ЧЕРЕЗ СИЧЬЖЮУАН ПРЯМО НА ПЕКИН И МАХНЕМ…
Тереша склоняется к тому, чтобы действовать осторожней:
В ОБХОД ЕГО, ГАДА, ВЗЯТЬ.
Плачущая старуха Черевкова складывает пироги в сумку. Сын, желая утешить старуху, берет ее в охапку, вертит во все стороны, пляшет с ней:
ОХ, МАМКА, ЗАВИНТИМ ДЕЛА.
Старуха пляшет, плачет и смеется. Лицо деревенской знахарки. В избе богатея.
Знахарка разлила по стаканам наговоренную настойку из мух, подает ее ужасающимся парням.
С МОЛИТВОЙ ВЫПЕЙ… ГОСПОДЬ, ГЛЯНЬ, НАУТРО И ВЫВЕРНЕТ… НИ НА КАКУЮ ВОЙНУ НЕ ПОЙДЕШЬ…
Знахарка с полным знанием дела плюет на все четыре стороны и шепчет заклинания.
Обезумевший от страха парень мечется, крестится и пьет. Черевков все пляшет со своей плачущей и смеющейся старухой:
ОХ, МАМКА, ЗАВИНТИМ ДЕЛА.
Парень катается по полу… лицо его сведено судорогой, на губах пена. Белоснежная модель Волховстроя, вырезанная вдохновенным ножиком Саши Панютина. Сквозь слюдяное оконце игрушечной электростанции пламень копеечной свечи.
Головы Живцова и Панютина сквозь оконце электростанции.
В комнате Живцова. Ободранная койка, этажерка с книгами, портфель, засохшие колосья. Только и хорошего в комнате, что пышная модель Волховстроя да полка с книгами.
Полка заставлена собраниями сочинений Ленина.
Корешки многочисленных ленинских книг.
С Живцовым Саша Панютин, твердо сознающий, что совершилось великое, но двусмысленное событие.
НАВИНТИЛ ТЫ, ЕГОР, ДЕЛОВ.
Говорит Панютин, тоскливо озирается.
Взор его падает на стул о трех ножках.
Вздыхая, он берет стул, примеряется к нему, принимается за работу.
Живцов и сам знает, что навинтил. В глубокой задумчивости он расхаживает по комнате.
Панютин чинит стул, вздыхает.
НАКРУТИЛ ТЫ, ЕГОР, ДЕЛОВ…
На деревенской колокольне юродивый бьет набат.
Цыганский табор, играя огоньками кибиток, переходит реку.
Место, оставленное табором. Вбитые колышки, навоз, тлеющие остатки костра.
На кладбище Ерема роет изо всех сил.
Обильная неисчерпаемая шевелюра Живцова. В ней медленно шевелятся призадумавшиеся, нерешительные его пальцы.
НАКРУТИЛ ТЫ ДЕЛОВ, ЕГОР…
Говорит Панютин, увлеченный починкой стула.
Корешки книг Ленина.
Живцов нерешительно подходит к этажерке, берет книгу, раскрывает.
Титульный лист. Портрет Ленина, прищурившегося, лукавого.
Склонившаяся над портретом голова Живцова, разметавшиеся обильные его волосы.
В сарае, изборожденном лунными полосами, махонький, пьяненький Герасим Черевков. Роется в сбруе, выискивает вожжу.
В избу Черевкова вламывается махонький, трепаный отец.
Наскакивает на большого сына, замахивается вожжой.
ЧИЧАС ПОРОТЬ ТЕБЯ БУДУ ЗА ЭТИ ДЕЛА.
Верзила сын бережно усаживает пьянчужку на лавку, сует ему пирог.
Мужичонка, не выпуская вожжи, ест обиженно, с некоторым восторгом, проистекающим оттого, что очень уж необыкновенные события.
Медленно листается ленинская книга.
Свет падает на юмористическое лицо Панютина.
ВОТ ЕЖЕЛИ СЕКРЕТАРЬ СЕЛЬЯЧЕЙКИ КЛСМ ОБЪЯВЛЯЕТ ВСЕОБЩУЮ МОБИЛИЗАЦИЮ — ЧТО ТОГДА ДЕЛАТЬ?
Говорит Панютин.
Сконфуженные пальцы Живцова в шевелюре.
Лукавое, прищуренное лицо Ленина.
Медленно листается книга.
Лицо Живцова над переворачивающимися страницами.
Панютин, мурлыча песенку, пристраивает к стулу четвертую ножку.
Страница перевернулась, легла. Здесь должна начаться выписка из Ленина, которую можно отнести к необычайному происшествию в Повареншино.
