Все эти первоначальные исследования северной части Амурского лимана ясно показали, что для составления плана дальнейших исследований, которые могли бы привести к разрешению главного вопроса — доступны ли устье Амура и его лиман для мореходных судов, — необходимо было сделать предварительную рекогносцировку Амурского лимана к югу. В этих-то видах я и послал на шлюпках мичмана Гроте и лейтенанта Козакевича. Гроте приказано было, следуя вдоль западного берега Сахалина, узнать, не имеется ли сообщения лимана с заливом Байкал, и определить состояние и глубины канала, идущего вдоль этого берега к югу. Козакевичу поручено, следуя вдоль материкового берега, постараться достигнуть устья Амура и собрать сведения как о состоянии этого устья, так равно и о части лимана, лежащей против него.
По возвращении на транспорт мичман Гроте сообщил, что залив Байкал с лиманом не имеет сообщения, что, следуя вдоль берега Сахалина к югу, он попадал на глубины между обрывистыми банками, от 5 до 8 сажен (9,1-14,6 м), и достиг отмели, тянувшейся от Сахалина поперёк лимана к западу, к возвышенному материковому берегу. Эта отмель, казалось, заграждала вход в лиман из Татарского залива, создавая, таким образом, впечатление, что Сахалин — полуостров.
Лейтенант Козакевич объяснил, что, следуя вдоль материкового берега, огибая все мысы и осматривая лежащие между ними обширные бухты, он достиг, наконец, возвышенного мыса, который туземцы называли Тебах. За ним открылась бухта, тянувшаяся к западу, и из неё шло сильное течение. Эта-то бухта, говорил мне Козакевич, и представляет устье Амура, ширину которого он примерно полагал до 7 1/2 миль (14 км). Туземцы деревень Чабдах и Чнаррах, лежавших за этим мысом, были, повидимому, весьма удивлены нашему появлению: их поразил наш костюм, особая конструкция шлюпки, отличная от их лодок, и в особенности секстан, которым Козакевич делал наблюдения у мыса Тебах. Для обозрения лимана при малой воде Пётр Васильевич поднимался на гору Тебах 79 и донёс мне, что с неё лиман на всём виденном пространстве представляет огромный бассейн, наполненный лайдами, изрезанными протоками и большими озёрами. На обратном пути к транспорту он попал на извилистый канал, обставленный в некоторых местах шестами, у которых туземцы ловят рыбу; глубину в этом канале он находил от 3 1/2 до 5 сажен (6,4–9,1 м).
Таковы были результаты этой рекогносцировки; они и встреченные уже нами затруднения указывали, что в короткое время и с ничтожными имевшимися у нас средствами не представлялось возможным сделать точную опись лимана, занимающего около 2 000 квадратных верст. Поэтому я и решился ограничиться выяснением вышеупомянутого главного вопроса: продолжать промер и исследование северной части лимана на гребных судах. Ввиду же того, чтобы при исследовании устья Амура и южной части его лимана не впасть в какие-либо ошибочные заключения, подобно И. Ф. Крузенштерну, при описи восточного берега Сахалина, я положил неуклонно следовать при этом плану, который отстранил бы причины, могущие привести меня к ошибочным заключениям. Избранный мною план следующий: 1) от транспорта, то-есть с Северного лиманского рейда, выйти с промером на глубины, встреченные лейтенантом Козакевичем, вдоль северо-западного берега лимана и, не теряя их нити, войти в реку; 2) следуя вверх по ней, под левым берегом, дойти до пункта, который представляет возможным её устье; 3) от упомянутого сейчас пункта спуститься, не теряя нити глубин, под правым берегом реки до её устья и далее по лиману в Татарский залив, до той широты, до которой доходил капитан Браутон, и, наконец, 4) от этого пункта, не теряя нити глубин, возвратиться на транспорт, следуя вдоль западного берега Сахалина.
Для приведения в исполнение этого плана, которым бы я мог разрешить вышеупомянутый главный вопрос о степени доступности устья реки и её лимана для входа в них с моря, я 10 июля на трёх шлюпках с тремя офицерами {Офицеры — Попов, Гейсмар и Гроте; шестерка, вельбот и четверка, нижних чинов 14 человек, провизии на три недели.} и доктором отправился с транспорта и пошел по лиману к глубинам, найденным лейтенантом Козакевичем; на пути всё время бросал лот. Следуя по этим глубинам, мы 11-го числа обогнули мыс Тебах и вошли в Амур; к вечеру того же числа, не теряя нити глубин и следуя под левым берегом реки, достигли низменного полуострова, названного мною Константиновским. Он тянулся поперёк реки к противоположному правому её берегу, где находилась деревня Алом. Местность эта по исследованию моему оказалась удобной для береговой защиты. По всему пройденному нами пути, начиная с Северного лиманского рейда с 4 1/2 сажен (8,2 м) глубины, на которой стоял на якоре транспорт, самая меньшая глубина (в расстоянии около двух миль от транспорта) оказалась на пути к мысу Тебах — 2 1/2 сажени (4,0 м), а самая большая — 6 сажен — между мысом Тебах и Константиновским полуостровом (по-туземному Куегда). В этом месте самая меньшая глубина 6 сажен (11 м), а самая большая 15 (27 м). Утром 13 июля мы перевалили от Константиновского полуострова под правый берег реки, к мысу Мео, и пошли вдоль него к мысу Пронге (на правом, южном берегу Амура, при выходе из него в лиман); тут мы следовали по глубинам от 10 до 5 сажен (18,3–9,1 м). 15 июля отправились от мыса Пронге по лиману Амура к югу, следуя по направлению юго-восточного его берега и не теряя нити глубин. 22 июля 1849 года достигли того места, где материковый берег сближается с противоположным ему сахалинским. Здесь-то, между скалистыми мысами на материке, названными мной в честь Лазарева и Муравьёва, и низменным мысом Погоби на Сахалине, вместо найденного Крузенштерном, Лаперузом, Браутоном и в 1846 году Гавриловым низменного перешейка, мы открыли пролив шириною в 4 мили (7,5 км) и с наименьшею глубиною 5 сажен (9,1 м). Продолжая путь свой далее к югу и достигнув 24 июля широты 51°40, то-есть той, до которой доходили Лаперуз и Браутон, мы возвратились обратно и, проследовав открытым нами южным проливом, не теряя нити глубин, выведших нас из Татарского залива в лиман, направились вдоль западного берега Сахалина. К вечеру 1 августа 1849 года мы возвратились на транспорт после 22-дневного плавания, сопряжённого с постоянными трудностями и опасностями, ибо южные ветры, мгновенно свежея, разводили в водах лимана толчею и сулой, которыми заливало наши шлюпки настолько сильно, что часто приходилось выбрасываться, на ближайший берег, а чтобы не прерывать нити глубин, по которым мы вышли из реки, мы принуждены были выжидать благоприятных обстоятельств, возвращаться иногда назад, чтобы напасть на них, и тогда снова продолжать промеры. Я считал необходимым неуклонно и строго следовать своему плану, главным образом потому, что сложившееся тогда в мире мнение о недоступности устья Амура и лимана из Татарского залива (вследствие общего убеждения, что Сахалин — полуостров) принималось всюду за непреложную истину, покоившуюся на авторитете знаменитых европейских мореплавателей, моих предшественников. Самая меньшая глубина от мыса Пронге, по лиману, до южного пролива, оказалась 2 3/4 сажени (5 м), а самая большая 9 сажен (16,4 м). От южного же пролива до параллели 51°40 наименьшая глубина 5 сажен (9,1 м), а наибольшая 12 (22 м) и, наконец, по лиману вдоль сахалинского берега до северного лиманского рейда, на котором находился транспорт, наименьшая глубина 4 сажени (7,3 м), а наибольшая 12 (22 м) {Гиляки на мысах Пронге, Уси и на Сахалине объяснили нам, разумеется, знаками, что посреди лимана существует глубокий канал, более 5 сажен (9 м); я обозначил эти указания на карте, насколько мог понять гиляков о его положении, но не имел однако никакой возможности проверить их, ибо шлюпки наши, при первой же попытке выйти на середину пролива, заливало.}.
Из этих исследований, в противоположность существовавшему до сего мнению относительно устья Амура, его лимана и Сахалина, оказалось: а) что Сахалин не полуостров, а остров; б) что вход в лиман из Татарского залива {Обращает на себя внимание то, что Г. И. Невельской, даже после описания открытого и нанесённого им впервые на карту пролива, тем не менее до конца книги попрежнему продолжает называть его заливом. Мы исправляем эту традицию автора и отсюда в дальнейшем Татарский «залив» Невельского будем называть общепринятым сейчас названием — Татарский пролив. (Прим. ред.)} через открытый нами 22 июля 1849 года пролив доступен для морских судов всех рангов, а с севера, из Охотского моря (а также и сообщение через лиман Татарского пролива с этим морем), для судов, сидящих в воде до 23 футов (6,9 м), и, наконец, в) что в устье Амура из Татарского пролива могут проходить суда с осадкою до 15 футов (4,5 м), а из Охотского моря суда, сидящие в воде до 12 футов (3,6 м) 80.
