Александр Червинский - Шишкин лес

В это время полусонный Павел Левко курит, сидя на ступеньках своего крыльца. Доберман уморился, спит у его ног, а во дворе его гости — Иван Филиппович, банкир, кавказец и их пятнадцатилетние жены — никак не могут угомониться:

Особенно стараются жены. Молодые. Сна ни в одном глазу.

Иван Филиппович, помощник камчатского губернатора, даром что человек уже в летах и крупный чиновник, но тоже ведет себя как молодой:

Только бы вспомнить, о чем я думал. Ага. Вспомнил. Кто я? Где кончаюсь я и начинается все остальное? Но вместо ответа выплывают одни и те же моменты прошлого, далекого и близкого, и не моего даже прошлого.

Вот Зискинд в трамвае, обнимая за плечи Дашу, мою будущую маму, читает ей стихи моего будущего папы:

Вот помощник губернатора Камчатки Иван Филиппович льстит Максу в глаза:

— Ваша «Как закалялась сталь» — это же была гениальная антисоветчина! Высочайшая режиссура. Обнаженный юный Корчагин в сцене эротических видений Тони у меня до сих пор перед глазами.

Вот Полонский и Варя у самовара на нашей веранде отбивают ритм:

Вот Павел Левко объясняет Коте:

— Не заплатите — следующим будет кто-то из вас. Я понимаю, девяти миллионов у вас нет, но надо найти и заплатить.

И ведь до сих пор не заплатили. И измученный мой папа уснул на перекрестке за рулем.

Сколько Степа проспал у светофора, непонятно, но вот он просыпается и, пожевав губами, трогается с места.

Он едет по пустой улице и сворачивает на Садовое кольцо, не замечая, что патрульная машина ГАИ уже давно преследует его. И теперь она его нагоняет, и усиленный мегафоном голос гаишника раздирает ночную тишину:

— Водитель, поставьте машину к тротуару! Голубые проблески мелькают в зеркальце перед Степой, но Степа, еще не вполне проснувшийся, ничего не видит и не слышит. Патрульная машина обгоняет его и резко загораживает дорогу.

Степа успевает затормозить, едва не врезавшись в нее. Только теперь он просыпается окончательно и прямо перед собой видит лица сидящих в машине гаишников.

На лице Степы появляется заискивающая улыбка. Мой папа не трусливый человек, но власть он уважает и милиции боится панически.

Гаишников в машине двое, один — здоровенный тип с накачанной мускулатурой, второй — с обветренной на московских улицах недоверчивой физиономией. Вылезать и идти к Степе они не торопятся. Степа знаками спрашивает, сидеть ли ему в своей машине или подойти, а они не отвечают, медлят.

Медлят они потому, что рядом у тротуара сонный мужик заводит свой древний «Запорожец», и менты ждут, чтобы он уехал. Не хотят они разговаривать со Степой при свидетелях. Разговаривают они пока между собой, и Степа из своей машины разговора не слышит.

— Жрать хочется, — говорит здоровенный тип.

— В три ночи? — удивляется недоверчивый.

— Так у меня разница во времени.

— Там уже что сейчас? Уже завтрак?

— Уже обед.

Они смотрят, как Степа нервно ерзает за рулем.

— Он и так еле дышит, — говорит недоверчивый. — На кой устраивать с ним такие сложности?

— Привяжи метлу, — советует здоровенный тип. — Повезешь его, куда сказали.

«Привяжи метлу» на блатном языке означает «заткнись». Руки здоровенного сплошь покрыты тюремными татуировками. Что ровным счетом ничего не доказывает. Это в былые времена можно было по татуировке точно определить статус человека — вор он, сявка или так, фуфло. Сейчас картинки на себе делает всякий кому не лень. Любой школьник может на себе все что угодно изобразить. Поэтому недоверчивый гаишник даже вопросов не задает по этому поводу.

Скрежещет и глохнет стартер «Запорожца».

— Ну и как там у вас, на Камчатке, вообще жизнь? — интересуется недоверчивый.

— У меня нормально.

— Атак?

— А так у нас же природа. Грибы на сопках народ собирает. На берегу морскую капусту. Ее сушат и едят с рисом. По-японски.

— Твою мать, — жалеет камчатский народ московский гаишник.

— Зато у японцев нет инфарктов, — говорит его татурированный партнер. — Кто-то рыбу ловит. Ну и кимчи.

— А это что?

— Это почти у каждого бочка стоит. Капуста по-корейски, с перцем. В общем, если человек не совсем мудак, прожить можно. А по красоте второго такого места нет. И золото под ногами. Вот пошлем вас на хер и заживем.

— Кого вы пошлете? — спрашивает недоверчивый.

— Вас. Россию.

— А вы не Россия?

— Нет. Мы — Камчатка, — и напевает сквозь зубы песню Цоя:

Цой пел совсем про другую Камчатку, но татуированный этого не знает. Он вообще мало что знает. Он молодой, новый человек.

Воет и глохнет стартер «Запорожца».

— К Шурику его везти нельзя, — говорит московский гаишник. — Там у них какое-то сегодня ЧП.

— Какое еще ЧП? Вы же подписались на семнадцатое августа. Сегодня семнадцатое.

— Шурик велел подержать его у меня в отделении, в КПЗ.

— Фраера вы московские, — огрызается гость с Камчатки.

«Запорожец», окутанный облаком сизого дыма, наконец уезжает.

— Ну пошли, что ли, — командует татуированный.

Московский гаишник выходит из машины. Камчатский собирается последовать за ним, но тут звонит его мобильник, и он задерживается.

— Алло? Кто? — рявкает он в трубку и, услышав ответ, совершенно другим тоном продолжает: — Заяц? Зая, ты чего звонить? Я ж на работе...

Ты что, плачешь? Банк лопнул? В каком смысле? Погоди... Погоди, сейчас не могу говорить. Я скоро перезвоню. Все, целую. Целую.

Выключает мобильник и вылезает из машины.

Степа уже идет им навстречу.

— Ну что, дед? — начинает московский недоверчивый гаишник. — Глаза залил?

— Нет-нет! — испуганно отвечает Степа. — Я ничего не п-п-п-п-пил...

— А язык заплетается.

— Это я п-п-просто заикаюсь.

— Права и документы на машину.

— П-п-понимаете, это машина не моя, а моей внучки...

— И доверенности нет?

— Н-нет, но...

— Понятно, — удовлетворенно кивает московский. — Машина чужая. И пьяный спал за рулем.

— Я не спал. Я только на секунду п-п-прикрыл глаза, — оправдывается Степа.

— А почему не остановился, когда тебе сигналили? Пытался скрыться?

— Нет-нет! Я вас п-п-просто не видел! Товарищи, давайте лучше с вами познакомимся. Я п-п-пи-сатель Степан Николкин. Вы наверняка в детстве читали мою книжку «Тетя П-п-поля»...

В прежние времена этот номер всегда проходил. Но времена изменились.

— Платить будем или как? — прерывает Степу московский гаишник.

— Сколько? — спрашивает Степа после короткого размышления.

— Двести баксов.

— Ребята, ну это н-н-несерьезно, — растерянно улыбается Степа. — Да и нет у меня с собой таких д-д-денег. И я действительно, честное слово, я ничего не п-п-пил! Я могу п-п-подышать в т-т-тру-бочку. Я ничего не пил!

— Кончай базар. Мне некогда. «Не пил», — прерывает дискуссию человек с Камчатки и, достав из кармана плоскую фляжку, командует московскому: — Подержи-ка его.

Московский гаишник обнимает Степу сзади руками и прижимает к себе.

— Что вы делаете?.. — пугается Степа. — Все. Не надо, я все п-п-понял... Товарищи, я сейчас позвоню своим, и они, сколько скажете, сразу п-п-привезут.

— Потом позвонишь, — говорит татуированный. Он крепко берет Степу за подбородок и вливает водку из фляжки ему в рот. Степа судорожно глотает и кашляет.

— Ключи от машины, — приказывает татуированный Степе.

Степа, не споря, отдает ключи. Московский ощупывает Степины карманы, вынимает из них все содержимое.

— Все. Вези его, — говорит он приезжему. — Я его потом оттуда сам заберу.

Московский сажает Степу в патрульную машину и уезжает.

Приезжий садится в Степину машину и включает свой мобильник.

— Зайка, это я... Ну, что случилось?.. Какие деньги пропали?.. Перестань... Успокойся... Как это у всех все пропало? Так не бывает...

Он долго слушает, что говорит ему Зайка, морщится и трет лоб.

Верхушка высотного здания розовеет на фоне темного неба. Начинается следующий день.

Степа дышит в трубочку у стойки дежурного. Дежурный с помощью задержавшего Степу гаишника составляет протокол.

В обшарпанной дежурке отделения милиции обычный ночной улов — два прилично одетых пьяных и стайка девиц, из новеньких, неопытные. Пьяные хорохорятся. Девицы жалобно скулят. У ментов усталые деловые лица.