— Кончишь работу — приезжай, — напутствовал Керго.
— Хорошо…
— Юре скажи, пусть возвращается… люди просят… моржи уйдут — пусть возвращается…
— Скажу.
4
Иду высоко над морем, осторожно прыгая с валуна на валун, цепляясь руками за камни — все кругом в мокром снегу. С высоты видно, как в прозрачной воде играют лахтаки. Их много, и они резвятся в воде, сверкая белыми животами. Идти трудно, берег сложен из огромных, величиной с дом, гранитных глыб, весь берег — сплошные гранитные развалы, иногда между камней приходится ползти. Перчатки промокли.
К вечеру снег прекратился, но подул ветер. Значит, я уже повернул за оконечность мыса. Где-то тут конец пути, где-то тут должна быть палатка, надо только забраться повыше, чтобы лучше был обзор. Несколько раз кричу — да кто при таком ветре и шуме моря услышит?
Решаю спуститься к морю: недалеко лежбище моржей, маленькое лежбище — голов на сто, они всегда сюда приходят, значит, и Юра должен быть неподалеку. Но спускаться еще труднее, чем идти, а я в пути целый день, без чая — только галеты с сахаром и снегом.
С каждым метром спуска меняется обзор, и вскоре я замечаю тоненький дымок небольшого костра.
Вообразите себе, что вы находитесь у подножья сопки, только вся сопка не монолит, а состоит из многотонных обломков и валунов. Все это висит у вас над головой, а вы стоите на относительно плоском камне площадью в два квадратных метра. Здесь можно поставить примус. На соседний камень можно положить припасы и канистру с пресной водой. Жить же — негде. Тогда вы лезете метров на двадцать наверх и ставите боком брезентовый тент, заменяющий палатку. Почему боком? Потому что ровного пространства нет и вы выбираете такое место, чтобы потолком и одной из стен импровизированного жилья тоже служили камни. Жить в таком положении мудрено, но можно. Единственное ровное место — кусочек галечного пляжа в несколько шагов длиной — занимает дюралевая лодка.
— Зато здесь охота хорошая, — говорит Юрий, — и отличное место для наблюдений. Вон там, в стороне, моржи вылезают на камни. — Юрий достает кухлянку и меховые брюки, чтобы я переоделся. А мою мокрую амуницию мы сушим на костре из остатков толстой доски, зажженных с помощью паяльной лампы.
Вареную моржатину мы едим с чесноком и запиваем горячим чаем.
— Вчера и сегодня не охотился, не подплывают моржи. Завтра приплывут. А на лежбище охотиться нельзя, испугаются они. Там стрелять нельзя, надо копье. А копья у меня нет.
— Тут и камни чесноком пропахли, какие уж моржи!
— От простуды ем, — объясняет Юра. — Полезно. — А сам улыбается. Он рад встрече. Он в водонепроницаемой куртке, откинул капюшон, голова не покрыта. Уходя в горы, наверное, постригся наголо. Сейчас весь его ежик на голове будто обсыпан снегом.
— Совсем ты седой стал, — говорю Юре.
— Да и у тебя тоже оленьей шерсти прибавилось, — замечает он.
— Годы идут… чего уж там…
Мы вспоминаем все события, важные для нас с последней встречи. Неторопливо обмениваемся новостями. И я рассказываю о своих делах, — значит, о Жукове тоже.
— Убитый морж не всплывает, — задумчиво говорит он.
— Надо гарпунить, чтобы держался на пых-пыхах, — вставляю я.
— Угу, — улыбается он.
— И битую посуду не надо склеивать, да?
Я понимаю, на все случаи жизни нет рецептов. Но ведь вот Юру обидели — и он ушел. А мог и не уходить. Он испивает чашу до дна. А Жукову оскорбления мало, ему еще нужны унижения. Никто этого понять не может, ни я, ни Керго, ни Юра Ровтын.
И Юра говорит о том, что вот надо бы отряду сначала работу закончить, потом Жукову самому легче будет решать. Наверное, он прав. Нельзя оставлять работу и товарищей ради своих дел. Все просто.
— Мне завтра надо быть в поселке.
— Я отвезу тебя на лодке на ту сторону залива, оттуда дойдешь быстрее.
— Хорошо.
Юра топором расщепляет доску, подкладывает дрова в костер, не экономит топливо.
— У меня там еще доска есть, толстая.
— Где мясо хранишь?
— В камнях, — показывает он. — Там еще лед. Хорошая яма.
— Вельботы придут и заберут, — говорю я.
Он молчит. Он не знает, когда придут вельботы. И придут ли.
— Кончишь охоту, возвращайся… Керго сказал, люди просят… Моржи уйдут, и возвращайся.
Он молчит, но в глазах его затаенный интерес и тревога.
— Мэри будет уже там, дома, — понимаю я его молчаливый вопрос. — Керго послал Эмуль за Мэри. Эми вернется вместе с Мэри. Никто не виноват, все знают. Люди просят, сказал Керго.
Горе одних стало бедой других и заботой всех.
— Утром будет погода, — вздыхает Юрий. — Я отвезу тебя на ту сторону.
Подниматься к тенту неохота, и мы кемарим у костра до утреннего солнца.
5
Дело шло к вечеру, в доме царило веселье и шум. Оба Саши раздобыли в райгру на время гитару и теперь орали невообразимыми голосами, но лихо, местную песню весьма оптимистического свойства:
Подожжет синица море
И на сопке свистнет краб, —
Вот тогда на наше горе
Из райгру разгонят баб!
Жуков слушал и скептически улыбался, глядя на подвыпивших ребят. Он рад был моему скорому возвращению.
Она вошла тихо, неслышно, никто и не заметил, никто и не услыхал, когда она стучала.
— Эми! — первым бросился я к ней, сразу давая понять ребятам, чтобы не было никаких бестактностей, чтобы они следили за собой, чтобы хоть репертуарчик свой сменили наконец.
Она сбросила куртку, причесалась, насмешливо оглядывая наш стол.
— Сейчас, сейчас, — засуетился один из Саш, вскочил и бросился в магазин за шоколадом и конфетами. Вино он тоже не забыл. Она развязала сумку и достала оттуда двух кур, свежей картошки.
— Откуда?!
— С парохода. Ездили с Керго. Танныгатле, — засмеялась она.
— Что, что? — не понял я.
— Русская утка, — смеясь, перевела она. — У нас ведь никогда не водились куры. И нет у нас для них названия. Вот и придумал один писатель — «русская утка». Очень удачно.
— А где сейчас этот писатель?
— В Уэлене. Будешь на восточном берегу — обязательно с ним встретишься.
Жуков не слушал нашего разговора, но потихоньку принялся за готовку.
— И кошку мы не знали, как назвать. И свинью. И корову. Старики про свиней говорили «страшный, толстый, безволосый белый зверь», — она засмеялась. — А кошку прямо боялись, когда она шипит. Назвали «мыльиттын». Переводится «ловкая собака». Правда, удачно?
Все согласились.
Совместными усилиями кур мы превратили в цыплят табака, чеснок нашли в запасах бывшего хозяина, томатную пасту тоже, а картофель решили отварить. Пир получился царский, а украшением его несомненно была Эми.
…Узкий краешек ночного солнца высовывался из-за горизонта, казалось, солнце тонет в океане. Пора на покой. Ребята начали располагаться в спальных мешках. Мы с Эми переглянулись.
— Есть идея, — предложил я. — Давайте разобьем здесь, в комнате, палатку. А?
Жуков понял:
— Веселей, мальчики!
Палатку мы укрепили растяжками за книжные стеллажи, батареи центрального отопления, ножки кровати. Вход был со стороны окна.
В двухместной палатке, если ее поставить низко, свободно умещаются трое. Там и расположились на своих спальных мешках Жуков и оба Саши. Нам с Эми досталась единственная кровать.
— Спокойной ночи, ребята!
— Спокойной ночи! — хором рявкнули из палатки бравые студенты.
Я слушал тишину и ждал, когда кто-нибудь из ребят слегка захрапит, как это бывало в поле.
— Подожди, — шепнула мне Эми, — они еще не спят.
6
Было утро. Я потихоньку открыл глаза. Рядом с кроватью стоял начальник Жуков и внимательно разглядывал нас. О чем он думал, глядя на нас, спящих, пока я не проснулся от тяжести его взгляда?
Потихоньку, чтобы не будить Эми, я выскользнул из-под одеяла и пошел за ним на кухню.
Он молча курил. Чай уже был готов. Он всегда вставал раньше нас и успевал приготовить чай.
— Что решил с Москвой? — спросил я его в лоб.
— Нелетная погода, — вздохнул он и улыбнулся грустно.
Я взглянул в окно. Было чистое безоблачное небо, синий спокойный океан и ясное полярное незаходящее солнце.
…Обедать все решили в ресторане. Но Эми повела нас на берег моря, она там заметила что-то. Это оказалась лодка Керго. Сам он радостно приветствовал нас и предложил Эми собираться и переходить в лодку.
— Он боится, что ты увезешь меня в город, — шепнула мне Эми. — А что мне в городе делать? Мне без тундры нельзя… С тобой хорошо, а без Керго и Имаклик я не могу…
Она объясняла мне все, как ребенку.
— Вот если б ты остался здесь, а? — спросила она.
