Великие события происходили в стране: строились Днепрогэс и Магнитка, вырос в тайге Комсомольск, советские летчики летали через Северный полюс в Америку, дрейфовали во льдах отважные полярники. Молодежь рвалась из районной глуши к большим делам, во все концы страны — на стройки, на заводы, в институты разъезжались парни и девушки.
С утра Игорь попробовал было заняться историей. Перелистал страницы учебника: Ледовое побоище, крестьянская реформа — все это давно знакомо. Бросив книгу на стол, послонялся по комнатам. Везде пусто, тихо, только в кухне бабка возилась у печки, громыхая ухватами и чугунками. Мама на работе, отец уехал куда-то по делам, сестренка Людмила — в детском саду.
Погладив белого котенка, гревшегося на подоконнике, Игорь вышел во двор. Было безветренно и душно. Поколол бы дрова, да лень в такую жару. Идти к Дьяконским не хотелось. Закадычный дружок Сашка Фокин на заводе, Ракохруст загорает, наверное, возле плотины.
На крыльце появилась бабка, Марфа Ивановна, старая, сгорбленная, в черном платочке. Лицо у нее рыхлое, коричневое и все в мелких морщинках. Приподняв длинную юбку, бабка бочком спустилась по ступенькам, мелко проворно семеня ногами, подошла к Игорю. Засунув руки под фартук, испачканный сажей, сказала:
— Маешься, неприкаянный?
Голос у нее скрипучий, ворчливый, а глаза смотрят ласково. Игорь ее любимый внук, весь в покойного деда. Ростом невысок, зато костист, крепок. И характер дедовский, упрямства хоть отбавляй. Лезет всегда на рожон, отчаянная голова; сперва сделает, а потом оглянется.
— Опять книгу-то не брал в руки. Смотри — матери скажу.
— Вечером займусь, жарко сейчас.
— Ну, на речку бы сбегал. И Славку с собой возьми.
— Правильно! — обрадовался Игорь. — Бабуся, ты же самый гениальный человек в нашем доме! Это тебе, а не мне надо бы в институт поступать!
Выйдя за калитку, Игорь увидел братишку. Славка, прислонившись к стволу клена, строгал какую-то палку.
— Эй, — окликнул его Игорь. — Айда купаться!
— Я уж думал, только не с кем было.
Они побежали по тропинке, круто спускавшейся вниз, к реке. Славка, опередив брата, на ходу стянул майку, чуть задержавшись, сбросил трусы и, сверкнув белым задом, с разгону бросился в воду.
Игорь разделся не торопясь, аккуратно сложил брюки.
Вдали спокойная гладь реки казалась застывшей. В ней отражались белые облака, громоздившиеся одно над другим, и среди них — веселый, смеющийся лик солнца. Берега уже начали обсыхать, в нескольких местах вклинивались в воду длинные, покрытые галькой отмели.
На речке две купальни: мужская и женская. Там, где подходила к берегу роща молодых тополей, под крутым желто-глинным обрывом были глубокие места. Деревянный забор делил пополам этот участок. Ребята и девушки, переплыв Упу, встречались на лугу, загорали, валялись в зарослях ромашки, ели кисловатый щавель. Особенно хорошо было там вечером. Воздух казался густым от запаха цветов и свежего сена. С реки тянуло прохладой.
Луговая трава, кусты ивняка каждое лето слышали здесь горячие нежные слова, и сами они будто научились от людей шептаться ласково и загадочно.
Сегодня Игорю не за чем было плыть на ту сторону. Искупавшись, он сидел со Славкой на берегу, смотрел на паренька с удочкой, забравшегося в воду почти по пояс.
— Уедешь ты скоро, — вздохнул Славка. — С кем купаться тогда?
— Со своими ребятами.
— Мама не пускает с ними.
— Много ты спрашиваешь маму-то!
— Все равно скучно без тебя будет.
— Переживешь. — Игорь притянул голову братишки, провел рукой по колючим волосам.
— Ты бы не в Москву ехал, а поближе.
— Только в Москву, и баста! В у-ни-вер-си-тет! — произнес Игорь. — Все великие умы из его стен вышли.
— Так то — великие, а ты просто Булгаков. Что в тебе такого особенного? Только майских жуков хорошо ловишь…
— Цыц, — шутливо пригрозил Игорь.
— И вообще историю учить — девичье дело. Пошел бы ты! В командиры — это да! Форму носил бы…
— Уступаю тебе свое место.
— Уж я-то буду, — сказал Славка. — Танкистом или моряком — во! Знаешь, как я раньше думал? Отец у нас в Осоавиахиме, ты танкистом станешь, я — моряком. А Людка, когда вырастет, за летчика замуж выйдет.
— Ну и фантазер! Всех к месту пристроил!
Из-за забора на середину реки выплыл кто-то в розовой шапочке. «Как у Оли», — подумал Игорь, вновь ощущая утихшую было тоску.
Приподнявшись, он следил за девушкой. Вот она остановилась, отдыхая, повернулась лицом к мужской купальне, призывно махнула рукой. «Ольга!» — чуть не крикнул Игорь, вскочив на ноги. Он уже шагнул к воде, ему показалось, что Ольга зовет его, но в это время увидел Горбушина, быстро спускавшегося с обрыва. Китель и фуражку моряк держал в руках, светлые волосы его растрепались. Лицо красное, будто обожженное солнцем; резко выделялись белые полоски бровей.
Раздевался он спиной к Игорю. Тело его, натренированное, с сухими и крепкими узлами мускулов, было покрыто ровным загаром. Уверенность, точность сквозили в каждом движении.
Игорь невольно сравнивал себя с ним, неприязненно смотрел на свои белые тонкие ноги, покрытые каким-то цыплячьим пухом.
Ольга уже вышла на противоположный берег и скрылась в ивняке. Горбушин, положив поверх одежды фуражку, бросился в воду. Плыл боком, пронося над головой полусогнутую руку. Вот он выбрался из реки, отряхнулся, провел ладонями по груди. Поднялся повыше, глядя по сторонам. Потом пошел уверенно, раздвигая кусты, и исчез среди них.
Игорь расслабленно опустился на землю.
— Домой, а? — тихо спросил Славка, тронув его за плечо.
Они оделись и молча поднялись в гору. Когда миновали тополевую рощу и городскую больницу, Славка, с трудом поспевавший за братом, сказал мрачно:
— Знаешь, я лучше танкистом буду. Не пойду в моряки, ладно?
— В моряки? — рассеянно переспросил Игорь. — Да, да, не надо, — согласился он и, спохватившись, добавил: — Там видно будет, куда пойдешь. А сейчас дуй домой обедать. Я в слободу на часок заверну.
Решение зайти к Насте Коноплевой возникло неожиданно. Тяжело было оставаться сейчас одному. А с Настей можно поболтать о пустяках, отвлечься. И еще одно смутное, неосознанное чувство толкало Игоря к девушке. Ольга была с другим. Ну что ж! На ней свет клином не сошелся. Игорю тоже есть с кем провести время.
Слобода начиналась сразу за базарной площадью, тянулась одной длинной улицей. Дома здесь были непохожие на те, что в городе, — настоящие деревенские избы. По сторонам улицы двумя рядами высились старые липы и клены, домики скрывались в густой тени.
Хата Насти Коноплевой, крытая потемневшей соломой, стояла на берегу пруда, заросшего зеленой тиной. Барахтались в пруду утки, разыскивая корм; гуси, вытянув шеи, цепочкой шествовали по берегу среди лопухов.
Игорь открыл калитку в плетне, вошел в маленький подметенный двор. В окошке, чуть поднимавшемся над землей, мелькнуло чье-то лицо, и тотчас на пороге появилась Настя.
— Ты?
— Как видишь.
— Ну заходи, заходи. — Она подставила локоть. Игорь пожал его. — Лапшу рубила, — смущенно улыбнулась Настя, показывая выпачканные мукой ладони.
В комнате было чисто и светло от недавно побеленных стен. Большая печь делила избу на две половины. Возле стола, на котором лежали лепешки раскатанного теста, сидел пятилетний братишка Насти, очень похожий на нее: такие же глаза, темные и немножко раскосые. Он слез с табуретки, боком подвинулся к двери, спросил:
— Я побегаю, да?
— Иди, только недалеко. На уток взгляни. Игорь и раньше бывал у Насти. Знал, что мать ее работает в колхозе, отец погиб на финской войне, совсем недавно, минувшей зимой. Тогда Настя недели две не появлялась в школе. Игорь с ребятами приходил проведать ее. Глаза у нее были опухшие, красные…
Настя быстро закончила рубить лапшу, вымыла руки. На ней — коротенькое, до колен, ситцевое платье с поблекшими голубыми цветочками. Платье было тесно девушке, туго обтягивало ее маленькие груди и даже лопнуло сбоку по шву. Это, наверно, смущало ее, она переоделась за занавеской. Вышла в кофточке с горошками и в черной юбке. На ногах — матерчатые босоножки.
— Ты повзрослела будто, — сказал Игорь.
— Это на каблуках я.
— Зубришь?
— Химию повторяю.
— Ты значит, в Тулу собираешься?
— Нет. В Москву, в медицинский.
Игорь удивленно вскинул брови:
— Неужели? Первый раз слышу. И давно ты решила?
— Недавно, — глядя ему в глаза, ответила Настя. — Когда узнала, что ты едешь туда.
— Вот это номер! — растерянно протянул Игорь.
В нем росло смущение, и оно все усиливалось оттого, что смутилась и Настя. У нее порозовела тонкая шея, покраснели щеки. Молчание затянулось. Оба искали и не находили, что сказать.
