походкой.
— Ах, этот Чистяков! Сколько он нам крови испортил! Он был настоящий враг леса. Мы легко вздохнули, когда его сняли.
Лесничая спрятала ведомость в папку.
— Я пришел просить вас, — мягко заговорил Баженов, — чтобы вы показали нам лес, который вы отводите в рубку. Если можете, поедемте завтра шестичасовым.
— Хорошо, — немного подумав, ответила Анастасия Васильевна. — Завтра я поеду с вами. Но, завтра же, Алексей Иванович, прежде чем отводить новый лес в рубку, я покажу вам старые вырубки.
— Зачем? — На высоком лбу Баженова собрались морщины.
— Посмотрите, как ваши рубили лес, — жестко сказала Анастасия Васильевна, подчеркивая слово «как». — У лесозаготовителей отношение к лесу варварское, хищническое. До сих пор вам это сходило с рук, но — хватит…
Кончиками пальцев она слегка постучала по столу.
— Война? Очень жаль… Я, Анастасия Васильевна, твердо стою за мир и дружбу, — попробовал Баженов шуткой смягчить резкость ее слов. — Как говорится: худой мир лучше доброй ссоры.
Он улыбнулся, привычно приглаживая ладонью волнистые волосы.
— Война или мир — все будет зависеть от вас, Алексей Иванович. Вы рубите лес. Не скрою, мы, лесники, с беспокойством ждали вашего приезда. Мы боимся встретить в вашем лице недруга леса.
Анастасия Васильевна без улыбки смотрела ему в лицо.
— Напрасно! — миролюбиво воскликнул Баженов, — Я готов идти лесоводам навстречу. Ваши требования — для меня закон. — Поверьте, не в моих правилах обижать женщин.
Глаза Анастасии Васильевны прищурились:
— Оставим такой тон, Алексей Иванович. Он мне не нравится.
Баженов пожалел о шутке. Разговор оборвался.
— Настенька, ужинать! — позвал за дверью женский старческий голос.
Анастасия Васильевна приоткрыла дверь в коридор.
— После, мама. Ко мне пришли.
— Кого это нелегкая принесла в такую пору?
Рослая старуха вошла в контору. Баженов приподнялся, поздоровался. Старуха учтиво ответила на поклон, спрятала руки под передник и со вздохом опустилась на скамью у печки, по-видимому, на свое привычное место.
— Помощничек-то твой, Настенька, свет Гаврила Семенович, уже успел нализаться с Куренковым, песни на весь поселок горланят. Пьян в ненастье и ведро, а ты одна, знай поворачивайся.
Анастасия Васильевна нахмурилась.
— Мама, ты видишь — я занята.
— Сейчас уйду, Настюша… Тяжело девке, а храбрится, — продолжала старуха, обращаясь к Баженову. Пускай знает, каково ее дочке управляться с лесничеством, — Встает моя Настя до петухов, из кожи вон лезет, а много ли чести? Леспромхозовские лес рубят без оглядки. А моя Настя все близко, и сердцу принимает.
С помощником, Парфеновым Гаврилой-то, у Настеньки нелады. Тот не в лес, а в рюмку глядит. С леспромхозовским мастером пьянствует. Связал их черт веревочкой. Дружба неразливанная. — Старуха глубоко вздохнула.
Баженов улыбнулся. Анастасия Васильевна сердито сдвинула брови.
— Все, мама? Ступай, пожалуйста, к себе. У нас дела.
Старуха взглянула на дочь и плотнее уселась на скамье.
— Живем, маемся. На старом месте людьми были. А тут…
— Мама, Алексею Ивановичу неинтересно тебя слушать. И потом нам нет никакого дела до леспромхоза. Мы сами по себе.
— Как же! Хм, сами по себе! — сердито подхватила она снова: баня ихняя, аптека ихняя, магазины ихние, пекарня ихняя. Гаврила Парфенов, когда в лесничих ходил, говорят, с леспромхозовскими не цапался, зато спокойно да сыто жил. Пора и тебе за ум взяться.
Баженов заметил, как в глазах лесничей вспыхнул огонек раздражения и погас.
— Мама, поставь на огонь чайник, — сказала Анастасия Васильевна, выразительно поглядев на мать.
— Иду, — Старуха нехотя поднялась и вышла.
Баженов понимал — пора уходить: лесничая запирала ящики стола. Он медленно застегнул пальто, наблюдая за усталыми и спокойными движениями рук Анастасии Васильевны. Внезапно у него появилось желание поговорить с ней о делах леспромхоза.
— Я знаю, вы очень устали, но мне хотелось бы поговорить с вами еще кое о чем… Спросить о нашем предприятии.
Анастасия Васильевна подняла на него спокойные глаза, сказала просто:
— Ну, что ж, давайте поговорим.
Их беседа затянулась. Анастасия Васильевна рассказывала Баженову о Чистякове.
— Чистяков доставил нашему лесничеству много неприятностей. Но к сожалению, не во власти наших учреждений лесного хозяйства снимать ваших работников, которые напрасно губят лес. Его уволили по другой причине, — Он — специалист без диплома, производственник, надеялся на стаж, работал по старинке. Новую технику, новые методы работы он не хотел изучать. В леспромхозе есть способные люди, с пытливым умом. Если их умело направить, получится большой толк. Я знаю некоторых рабочих мастера Куренкова. Вальщик Тойво, тракторист Захаров, электромеханик Бондарчук. Замечательные производственники!
— О, вы, оказывается, великолепно разбираетесь в делах чужого предприятия!
— Почему — чужого, Алексей Иванович? Лес вы рубите наш?
Баженов не заметил, как в беседе пролетело время. Прощаясь, крепко пожал руку лесничей.
— Не знаю, как у меня пойдет. Сложное дело — лесное предприятие. Коллектив большой… — неожиданно признался он.
— Да, в лесу работать нелегко.
Он помолчали.
— А вы давно работаете лесоинженером? — спросила Анастасия Васильевна.
— Я в лесу почти не работал. Случилось так, что после академии я много лет просидел в тресте. Сидел, и всегда думал, что уйду на производство, к настоящему делу. А теперь задумал одну машину, и без леса мне ее не сделать. Вот я и приехал сюда.
Они вместе вышли из конторы. На крыльце Анастасия Васильевна объяснила ему, как лучше выбраться на дорогу. Метель утихла. Холодное безмолвие стояло над землей. Люди давно спали, хотя не было еще одиннадцати часов. Где-то за лесом глухо прокричал паровоз. На складе, сквозь белесоватую мглу, большой звездой светился прожектор.
— Пожалуй, и провожу вас до шоссе. Снег замел тропу.
Анастасия Васильевна вернулась в дом и через минуту вышла в платке и полушубке. В темноте она шла уверенно, безошибочно угадывая направление извилистой тропы. Баженов шел по ее следам и думал: «Умная женщина! И, кажется, смелая. Но почему «царица Тамара»? — улыбаясь, вспомнил он слова Этери.
Он спросил, давно ли она живет в Хирвилахти.
— Почти год. Раньше я работала в Лебяжьем.
— Вам там не нравилось?
— Напротив, очень нравилось. Лесничество в Лебяжьем хорошее. Леспромхоз с ним считается. Такой трепки нервов, как здесь, не было.
— И, конечно, жалеете, что оставили Лебяжье?
— Ничуть не жалею. С чего вы взяли? Я вам не жаловалась.
— А Чистяков? — напомнил Баженов.
— А что Чистяков? Я ему не спускала, — скупо рассмеялась она.
Они вышли на шоссе. Невидимка-луна выплыла из-за облаков. Тусклый свет скользнул по лицу Анастасии Васильевны, алмазами вспыхнули снежинки, густо облепившие меховые отвороты ее полушубка.
— Глухие, но чудные края, — тихо проговорила она, следя глазами за плывущей по небу луной. Потом обернулась к Баженову:
— Вам здесь понравится. Здесь места для людей с широкой душой. Развернуться
