Кира Михайловская - Переводчица из «Интуриста»

Русаков курит. Мне хорошо смотреть на его большую лохматую голову в сизом ореоле табачного дыма. Хорошо слышать теплый насмешливый голос.

— Да, когда-то мир состоял для нас из локальных цветов: зеленый, желтый, синий. А чаще всего красный. Красный — это было как повышение в чине. Дипкурьер — хорошо, а красный дипкурьер — рангом выше. Так что вас, можно сказать, в должности повысили, а вы нос вешаете!

— Не надо мне повышений. Не хочу возиться с этой бабой. Надоело.

— А прогуляться со шпицем не хотите? Или на извозчике — с ветерком?.. Негоже, Ася! Негоже! Я кисейных барышень не люблю и вам такой быть не советую. Капризы извольте оставить. Нелегко? Верю! А вы попробуйте вдуматься в то, что происходит, на людей, с которыми работаете, посмотрите внимательно. Не только память, нервы, но и мозг свой включите в работу. Не жалейте свой мозг. Работаете вы на выставке, для вас эта работа — стычки с мадам, утомительные переводы, а для государства нашего — политика, вопрос налаживания торговых связей с другим государством, вопрос международного сближения. Эта выставка пройдет успешно — заключим с фирмами торговый договор, начнем покупать у них товары, продавать им свои, станем союзниками на почве взаимных торговых интересов. Вы над этим не думали? А над тем, что вы видите здесь, вы думали? Задумывались когда-нибудь, что такое мадам Бранд?

— Задумывалась.

— Ну, и что же она такое, по-вашему?

— Дрянь.

— Всего-то?

— Взбалмошная женщина.

— И только? С чего бы — взбалмошная? Росла во Франции, думаю, что не в особом достатке. Если заметили, мадам воспитанием не блещет, есть кой-какие манеры, взятые напрокат, так ведь она несколько лет, поди, в высшем свете бывает, так без следа не прошло, конечно. Но холст, основа очень сильно ощущается. Не замечали? Приглядитесь. В войну попала в Германию, горя, я думаю, не пригубила, а хлебнула взахлеб. Кидало ее, мытарило, где — мы не знаем, пока фон Ренкенцов, добрая душа, не подобрал. С чего бы это после такой жизни ей взбалмошной быть? Нервы — это, конечно, объясняющее обстоятельство, но, с другой стороны, при такой нервной системе лучше всего где-нибудь в уединении жить: небольшая рента, дом, уют, семья. Так нет же! Она в самую гущу политических дел лезет! Может, она по натуре своей авантюристка? Маловероятно — неуклюжие слишком приемы, прицел очень приблизителен. Да, кроме того, авантюристы сами по себе в политической игре не появляются, а только по чьей-то воле, в чьих-то интересах. Чья-то рука выводит их на арену. Чья же это рука может быть? Кто обладает над этой женщиной такой властью, что может заставить ее действовать против воли, кто может подменить ее волю своей? Ну конечно же — добрый человек фон Ренкенцов. Он ее поднял когда-то, он ей дал положение, ввел в «общество», дал независимость ото всех. Кроме себя. Вы не заметили, как в присутствии фон Ренкенцова мадам подбирается вся, как гончая перед пуском. Посмотрите! Фон Ренкенцов с мадам предупредительно нежен, внимателен, а как он ни крутись — она его боится. И ничего против этого поделать он не может, и остается ему только одно: держаться в тени, как можно реже выходить из тени, реже становиться рядом с мадам. Он очень неглуп, этот фон Ренкенцов! Только одного он не понимает: не надо было ему здесь появляться. Его фамилия известная, он крупный промышленный магнат, его интересы представлены в сталелитейной, каменноугольной промышленности, в судостроении, да в очень многих областях жизни. Только в легкой промышленности его интересы не представлены. А у нас на выставке как раз легкая промышленность, кожгалантерея, синтетика. Из каких соображений может быть здесь фон Ренкенцов? Только из благотворительности! А благотворительность таким господам незнакома. Это деловые люди. И если они принимают в чем-либо участие, можно быть твердо уверенным, что это или очень нужно им, или очень ненужно. Для чего здесь фон Ренкенцов? То ли для того, чтобы ускорить переговоры, то ли для того, чтобы их сорвать. Какая борьба развернулась в их стране вокруг этого мирного дела? Какие силы представляет в этой борьбе фон Ренкенцов, а какие такие люди, как Геккерт? Мы, возможно, не сможем ответить на эти вопросы, и многое, быть может, так и останется нам неясным, но мы должны не просто рефлексивно принять или не принять то, с чем мы сталкиваемся, а попробовать разобраться в этом. Ведь это мир, в котором мы с вами живем. Вот так-то, дорогой товарищ красный гид!

Ирен не выступает. Русаков приглашает Альму Бранд к себе в кабинет — она приходит со своим Людвигом, и между ними троими происходит длинный разговор. Он продолжается и после того, как Русаков выходит ко мне, просит меня увезти Ирен в гостиницу и вызвать к ней врача. Когда мы с Ирен проходим мимо кабинета Русакова, из-за двери слышны высокий голос Альмы Бранд и басок Русакова.

— Я часто мечтаю, — говорит мне Ирен, уже лежа в постели в ожидании врача, — вдруг я получу много денег — наследство или что-нибудь в этом роде. Как ты думаешь, что я сделаю? Открою школу манекенш и буду как мадам. Я буду стоять посередине зала, а вокруг меня хороводом будут ходить мои манекенши. Я буду кричать на них: «Голову! Как вы держите голову? Может, это не голова, а набалдашник у трости?» А что бы ты сделала, если бы представился случай?

Я не знаю, что ответить. Я никогда не думала, будто можно сделать что-нибудь просто так, только потому, что «представился случай». Да и что бы это могло быть такое, что можно сделать по случаю? И вдруг я вспоминаю!

— Я бы восстановила в нашем доме статуи!

— Какие статуи?

— Сейчас расскажу, Ирен. Понимаешь, дом, в котором я живу, старый. Его построил в прошлом веке какой-то богатый чудак. Он сделал широкую каменную лестницу и на каждой площадке — по две ниши. А в ниши он поставил деревянные статуи. Я их как сейчас помню. Большие, с грубыми спокойными лицами. Мужчины и женщины. Наверное, крестьяне. Морщинистые, очень старые. За них обычно клали ключ, когда уходили из дому. В войну мы их сожгли. Сами жильцы. Дров не было, пожгли все, что можно было: библиотеки, мебель. И тогда вспомнили про статуи. Стащили их вниз, распилили и сожгли. Мы сами, я и тетя Муза, сожгли голову одной. Дерево было сухое, горело хорошо, и долго сохранялось тепло. И вот теперь каждый день мы ходим по лестнице и видим: ниши пустые, статуй нет.

— Ну и что?

— И вот представь, однажды поднимаются люди по лестнице и смотрят — стоят в нишах статуи. Те же самые, на тех же местах! И на лестнице не пусто, и снова есть куда класть ключ.

— Ты сумасшедшая, Ася. Использовать случай на какие-то статуи!

— Нет, это ты сумасшедшая. Стать такой, как мадам Бранд!

— А что, разве это плохо? Это только для других плохо, а ей-то хорошо!

— Нет, ей тоже не очень хорошо. Ей даже совсем не хорошо.

— Ты думаешь? Впрочем, все равно я не стану такой, как мадам. Золотой дождь на меня не прольется. Но у меня есть план. Ты будешь молчать? Никому ни слова? Я приму участие в конкурсе красоты. Понимаешь? Мисс Универсум. А! Лавровый венок, корреспонденты, а назавтра обо мне знают все. Нет человека, который бы не знал мисс Универсум. И сто тысяч в кармане. Ты надеваешь купальник с номером, один раз медленно проходишь по дорожке — и на всю жизнь ты обеспеченный человек. Сама мадам кланяется тебе в ножки. Как ты думаешь, я могу?

Ирен встает на кровати во весь рост. Смешная, в длинной ночной рубашке, с распухшим носом и красными глазами.

— Ты же простудишься, Ирен. Ложись!

— Нет, ты скажи, могу я?

— Можешь, можешь. Только ложись скорее!

Ирен вытягивается в постели.

— Ничего я не могу. Я знаю, что ничего не выйдет. Не так-то это просто. Но я попытаюсь. Ведь никто не может запретить мне попробовать?..

Через несколько дней я иду по выставке. Еще рано, и посетителей не начали пускать. Пустынно около стендов и витрин. Пустынно в отделе ювелирной фирмы «Рубин» и в отделе трикотажных и шерстяных изделий, которые представляет фирма Марты; пустынно в зале верхней мужской одежды. Пестрые костюмы и гладкие галстуки, гладкие костюмы и пестрые галстуки. А над костюмами и галстуками, готовый к прыжку, пружинит на сильных мускулистых лапах золотистый леопард. Пасть его ощерена, а из глаз так и сыплются искры — такие же золотые, как спина леопарда.

А под леопардом, сложив руки на груди, стоит тщедушный человек с длинным горбатым носом и бородавкой на носу. Это Геккерт, коммивояжер фирмы «Леопард». Может быть, в насмешку, а может, для привлечения покупателей бог мужских костюмов наделил Геккерта смешной и безобидной внешностью воробья и послал служить его в фирму «Леопард». Геккерт отдыхает. Или раздумывает над чем-то. Он стоит неподвижно около витрины, и его можно бы принять за манекен, будь он не так тщедушен.

— Добрый день, — говорю я, — как поживаете?

— Добрый день, добрый день! — приветствует меня Геккерт. — Как себя чувствует малютка Ирен? Я так торопился сегодня, что даже не успел навестить ее.