В поле возле обочины дороги остались лежать три трупа. Их оплакивала осенняя непогодь. К вечеру повалил снег, накрыл их тонким белым саваном.
В боях под Ишимом был убит командир эскадрона. Вместо него назначили Фирсова.
Сердце Сергея окаменело к людским страданиям. Порывы бешенства, которые в нем наблюдались в Марамыше, вспыхивали все чаще.
В Петропавловске он чуть не зарубил командира своего полка из-за неудачной контратаки. Только вмешательство генерала Ханжина спасло его от военно-полевого суда.
Вскоре эскадрон Фирсова перебросили в Кулунду на борьбу с партизанами. Разбитый наголову, Сергей бежал с группой белоказаков в Барнаул.
Глубокой осенью Красная Армия с боем взяла Омск, за ним — Новосибирск. Освобождалась от Колчака Сибирь.
Зимой 1920 года Сергей Фирсов оказался в горах Алтая. Морозы сковали льдом высокогорные озера и реки. В междугорьях лежали глубокие снега. Над ними, точно причудливые замки, высились голые скалы. Угрюма, неласкова природа Алтая зимой.
Дни и ночи дует холодный ветер, сметая со склонов гор в узкие долины остатки снега. Безлюдно в алтайской тайге. Раскинув над землей могучие ветви, стоят молчаливые лиственницы. Выше тянутся заросли кедрача, за ними на самой границе леса видны уродливые деревца карликовой березы, стелющийся по земле мелкий кустарник, камни, покрытые лишайником и ледники. По Чуйскому тракту двигался отряд Сергея Фирсова, держа путь в Монголию, спасаясь от натиска Красной Армии.
Всадники приближались к границе. Вот и пограничный столб. Впереди лежала чужая земля.
Фирсов остановил лошадь.
— Ведерников!
Из рядов выехал Поликарп.
— В фляжке вино осталось?
— Так точно. Добыл в Онгудае!
— Передай сюда.
Казак отстегнул фляжку и подал ее Сергею.
— Езжайте. Я вас догоню, — сунув ее в широкий карман борчатки, Фирсов отъехал в сторону, наблюдая движение отряда.
Когда последний всадник скрылся за выступом большого камня, Сергей подъехал к пограничному столбу, слез с коня, достал фляжку и выпил до дна.
«Все потеряно: любовь и родина! — прошептал он и откинул голову. — Что ж, такова судьба. От меня люди горе видели и сами лаской не дарили». Жестокое властное лицо его передернулось. Сергей долго стоял неподвижно, глядя на горы, за которыми лежало Зауралье, где был Марамыш. Вынув из кобуры револьвер, поднес к виску. Раздался короткий выстрел.
Летом из Монголии вернулся в свою станицу Поликарп Ведерников. К отцовскому дому он пришел огородами. Забравшись в пустой пригон, долго осматривал широкий с просторными навесами двор. Посторонних не было. Крадучись, вылез из укрытия и, пробираясь с оглядкой возле амбаров, торопливо поднялся на крыльцо. Через час, одетый в свежую парусиновую рубаху, на плечах которой ярко блестели позолоченные пуговицы от погон, Поликарп неторопливо рассказывал отцу:
— Еще до отхода в Монголию в нашей сотне начался разброд. Состоятельные казаки тянули за границу, голытьба домой. В Алтайских горах от сотни осталась только половина людей, остальные утекли. А тут, как на грех, наш командир застрелился. Помнишь Сергея Фирсова?
— А как же! Накануне отхода ночевал у меня. Как он попал в начальники?
— Умеешь шашкой владеть да зол на Советскую власть — значит командуй! — гость захрустел соленым огурцом.
— А рядовые казаки разве пообмякли? — Сила испытующе посмотрел на сына.
— Как тебе сказать… — Поликарп вытер рукавом рубахи вспотевший лоб. — Одни сразу повернули коней к дому, другие побоялись красных, ударились за границу вместе с зажиточными станишниками. Пугали шибко, будто большевики расстреливают всех казаков.
— Ишь ты! — удивился старый вахмистр. — Убивать не убивают, прижимать стали крепко! У меня из амбаров весь хлеб выгребли. Ладно припрятал маленько.
— Много припрятал? — по-хозяйски опросил Поликарп и налил себе второй стакан.
— Да как тебе сказать? — Сила повел глазами по потолку: — Мешков сорок. Вот только боюсь, как бы вода к яме не подошла. В низком месте вырыта. Съездил бы посмотреть. Отдохнешь денька два, прогуляемся в степь. Как у тебя с документами? — спросил он Поликарпа.
— Придется явиться в исполком, — воздохнул тот. — Кто там теперь верховодит?
— Васька Шемет, вредный для нашего брата!
— Лупан жив?
— Скрипучее дерево долго на корню стоит… Недавно сноха гостить приезжала.
— Устинья? — Поликарп подался вперед.
— Замуж, говорят, вышла. — Сила отвел глаза в сторону.
— За кого?
— За главного партийного человека в Марамыше, Русакова. Помнишь, которого я имал в Уйском?
Поликарп отодвинул бутылку, поднялся на ноги и, заложив руку за спину, остановился перед отцом.
— Весточка, — криво усмехнулся он, — нечего сказать, веселая…
Старый вахмистр исподлобья посмотрел на сына.
— На кой она тебе ляд сдалась? Что, не найдешь лучше, что ли? В Прорывной я тебе девку приглядел, дочь старшего урядника Солдатенкова Абрама. Хозяйство не малое, сыновей нет и из себя статна! Иди лучше отдыхай, там тебе мать постель приготовила, — кивнул он головой на маленькую горенку.
Утром Сила сказал сыну:
— Забыл тебе вчера сказать. Наши-то управители отдали спорные покосы донковцам. После петровки ездил туда, глядел: стогов двадцать поставлено. Сено доброе, убрали сухим. Да и стога-то стоят друг от друга близко. В этих Донках товарищество по совместной обработке земли организовано. Надо бы на первых порах пособить им… — старый Ведерников пытливо посмотрел на Поликарпа.
Тот понимающе кивнул головой:
— Если будет ветер, съездим завтра в ночь. Не забудь в походные манерки керосина налить да выбери спички получше. Саврасого еще не отобрали? — спросил Поликарп.
— Отстоял.
— А каурого?
— В конюшне.
— Ну, я пойду на поклон к товарищам, — с кривой усмешкой произнес Поликарп, торопливо допил чай и вышел из дома.
Лето стояло неурожайное. Дождей не было с весны. В июле подули жаркие ветры и пшеница, не успев набрать колос, захирела на корню. Пробившись с трудом через толстую корку земли, поникли овса́, опаленные жаром. Стебель ржи был тонкий. Тощее зерно, не получая влаги, сморщилось. Травы косили по березовым колкам и поймам, вблизи озер и болот.
В Зауралье начинался голод.
В одну из темных ночей из Зверинской станицы выехали двое верховых, миновав мост, углубились в степь по направлению Донков.
Перед утром жители деревушки были разбужены тревожным набатом. Далеко на равнине, точно яркие костры, полыхали стога сена.
Осенью, в большом селе Пепелино, недалеко от Марамыша, стал бродить по ночам мертвец, велик ростом, одетый в белый саван. Становилось жутко, когда по пустынной сельской улице медленно двигался облитый лунным светом мертвец, он, казалось, тихо плыл по воздуху. Весть о пепелинском мертвеце достигла и Марамыша. Григорий Иванович вызвал Осокина.
— Церковь в Пепелино долго служила очагом контрреволюции и по требованию трудящихся была закрыта. Но враги не унимаются. Надо поймать пепелинского мертвеца. Сказка о белом саване — дело их рук. Кого думаешь послать?
— Двух милиционеров. Ребята смелые, чертей не боятся!
— Не годится, — выслушав Федота, решительно заявил Русаков: — Как только появятся твои милиционеры, человек в белом саване исчезнет. Он не глуп. Ваша задача — поймать врага, разоблачить его проделки перед народом. Дело в том, что кулаки настаивают на открытии церкви в Пепелино. Для агитации и пустили миф, что человек без покаяния, без церковного обряда перед смертью не найдет «покоя» в земле.
— Советую послать Герасима, он у тебя работает?
— Да, конюхом.
— Поговори с ним. Он опытный разведчик. В помощь дай двух переодетых милиционеров.
На следующий день Осокин вызвал к себе кривого Ераско.
— Слышал, Герасим, о пепелинском мертвеце?
— Бает народ…
— Ну так вот, чтобы через три дня этот мертвец был здесь, в милиции. Понял?
— Отчего не понять, понял, — обидчиво произнес Ераско и, переступив с ноги на ногу, спросил: — А помощь будет?
— Пошлю с тобой двух милиционеров.
Ераско вышел от начальника, уселся возле конюшни и пробормотал:
— Исшо новая должность: мертвецов ловить. Так, кажись, работаю справно. Но, стало быть, без меня не обойтись! А загробного мужичка поймать надо. Спрошу, не слыхал ли он про покойную куму Федосью, ласковая была бабка. — Ераско зажмурил единственный глаз: — Не поминает ли она меня там?
В Пепелино Ераско пришел под вечер и, попросившись на ночлег к пожилой крестьянке Анне Полухиной, положил котомку под лавку и скромно уселся у порога. Словоохотливая хозяйка стала рассказывать сельские новости.
