Соня поднялась, с недоумением глядя на пришелицу, столь некстати прервавшую начало их трапезы. И Миша с Вовкой тоже обернулись к дверям, не менее удивленные появлением этой очень полной женщины в ярко-розовых расклешенных брюках, в высоченных босоножках, из которых выпирали напедикюренные пальцы, в какой-то золотисто-сиреневой кофте, напоминавшей пелерину, отороченную и украшенную мелкими серебристыми оборочками. С плеча женщины свисала на длинном ремешке красная кожаная сумка, на груди у нее висел золотой медальон, а взбитые вверх, как мыльная пена, волосы стягивал широкий и массивный серебряный обруч.
— Ну, Сонечка, хоть упарилась и упрела, а все ж таки нашла тебя! — с укоризной сказала женщина, не столько глядя на Соню, сколько оглядывая убранство комнаты оценивающими глазками, косящими из насиненных век.
И тогда лишь Соня узнала Дусю.
— Ой, Дуся, родненькая! — кинулась она к ней от стола. — И не узнать тебя!.. Садись с нами… Да садись ты, не стой…
А Дуся столбом встала посреди комнаты и принялась утирать и промокать краями кофты-накидки затекшее потом лицо, размазывая и обильную пудру, и обильную краску.
Потом она, обратив взгляд на Мишу, которого, конечно же, сразу узнала, сказала ему, протягивая унизанную кольцами руку:
— Здравствуй, здравствуй, брательник двоюродный! Значит, на свободе уже?
— Здравствуй, Евдокия, — сдержанно ответил Миша. — Не «уже», а давно себя вольным человеком чувствую. Да ты подсаживайся к столу. За встречу выпьем, за приезд мой, за Сонины успехи.
Дуся села за стол, как царица, оттеснив подальше от себя Вовку, который с восхищением глядел на незнакомую тетю. Она сама налила себе полный бокал вина, залпом выпила и стала быстро очищать от кожуры горячую картофелину, перебрасывая ее меж пальцами, сплошь унизанными кольцами. Только мизинцы и большие пальцы с бордово накрашенными ногтями и были свободны от колец. А выпив и зажевав картофелиной, она сказала Соне:
— Вижу, вижу, какие твои успехи. И где ж твой инженер?
— Какой инженер? — удивилась Соня.
— Ой, Сонечка, не прикидывайся, — усмехнулась Дуся, вытирая краем кофты-накидки жирные от еды руки. — Все-то я знаю: неделю как в Сосновке нашей была, мне все и рассказали. Встречали ведь они тебя, когда за наградами приезжали. Живет, говорили, как принцесса, вроде бы с инженером. Но как вошла сюда да узнала, что тут общежитие, так враз обо всем и догадалась. Выходит, доинженерилась? — Дуся погладила по голове Вовку.
— Да нет никакого инженера. Я пошутила тогда. — Соня виновато поглядела на Мишу.
А Вовка в это время, подергав Дусю за край кофты-распашонки, радостно воскликнул:
— Тетя, а ты в цирке выступаешь?
— Чего, чего? — удивилась Дуся. И опять провела рукой с кольцами по его голове.
Соня повертела глазами, делая Вовке знак, чтоб он умолк. И сама спросила Дусю, стараясь перевести разговор на другое:
— А как твоя Леночка, Дуся? Уже большая, наверно? Меня-то она хоть помнит? И Степа твой как?
Дуся скривилась всем своим накрашенным-перекрашенным лицом, лениво ответила:
— Я со Степой, Сонечка, давно рассчиталась. Квартирой разменялись. С другим человеком сошлась я, с Николаем. Он на заграничных перевозках шофером работает, при конторе «Книга-экспорт». У нас теперь все стенки книжками заставлены. Леночка вырастет, читать будет. И пианино ей купили, в музыкалку устроить думаем. А сама я с овощей ушла, на приемке стеклотары сейчас. Тоже неплохое дело: на выпить-закусить хватает, — весело рассказывала Дуся.
— А как же Степа? — спросила Соня, почему-то жалея Степана.
— А чего ему, недотепе, сделается? Женился на какой-то слесарше, как и сам. Она ему двойню принесла, а сама, говорят, выдра выдрой. Да ему такая и надо, по Сеньке шапка.
— Смотрю, ты в люди вышла, Евдокия, — усмехнулся Миша. — В ногу со временем шагаешь.
— А как же! — отвечала Дуся. — Недаром говорят, что нынче век продавцов. Торговли век. А вот ты-то сам где пристроен?
— Нигде пока, — ответил Миша. И еще налил Дусе бокал вина.
Она, снова утерев пот с лица, выпила вино, сказала ему:
— Вот и ступай до меня грузчиком. Я уже за техникум сдала, диплом имею, и тебе подмогну.
— За техникум? — не поверила Соня, зная, как трудно ей самой дается учение.
— А чего ж такого? По экстерну сдала, — засмеялась Дуся. И объяснила. — Там тоже люди. Тому, другому чего дефицитненького принесешь — и сдадено. А без диплома сейчас и в торговле нельзя: кровь из носа, а учись!
Дуся опять вытерла своей кофтой-пелериной лицо, промокнула тем же краем кофты губы с остатками съеденной помады и сказала:
— Ах, Соня-Сонечка, деревня ты необученная. Такой и останешься, если я тебя по-родственному в свою сферу не пристрою. А пристрою, в таких же колечках ходить будешь. Теперь, сестричка моя милая, зубами надо свое счастье выдирать, А у тебя. Сонь, характер совсем не современный. Ты у меня жила — теля телём была, такой, вижу, и осталась. Никакой хватки у тебя. Наверное, потому и инженер тебя бросил. Так пойдешь, брательник, грузчиком? Слово даю, жалеть не будешь, — снова обратилась она к Мише.
И Миша ответил, не желая обидеть ее:
— Посмотрю, Евдокия. А пока я на вокзал за вещами поеду, могу и тебя заодно проводить.
— Вот и хорошо, — согласилась Дуся. — Чтоб с таким видным кавалером да в такси не прокатиться!..
Миша поднялся из-за стола, взял с кровати Дусину сумку, поцеловал, как истинно галантный кавалер, ей ручку и подмигнул Соне, чтоб та молчала, сидела и не вздумала тоже провожать Дусю.
Тут Дуся стала бурно прощаться с Соней, обнимая ее и подставляя ей свои щеки для поцелуев. И когда она снова погладила по головке Вовку и чмокнула его в макушку, Вовка опять сказал ей:
— Тетя, а ты из цирка, да? Я тебя уже в цирке видел, ты клоуншей была. Правда, да?
— Чего, чего? От глупый у тебя хлопчик! — сказала Дуся. И пообещала Соне: — Мы еще повстречаемся, Сонечка, про все обговорим. На то мы и родня.
Но к себе домой пригласить Соню и Мишу она как-то не догадалась.
Когда Дуся, сопровождаемая Мишей, выплыла за дверь, Вовка сказал Соне:
— Мам, пойдем опять в цирк. Я еще хочу посмотреть эту тетеньку-клоуншу.
— Пойдем, пойдем, — ответила Соня. — Вернемся из поездки и пойдем.
19
И снова бежал, торопился поезд в свою достижимо-недостижимую даль.
По вагону шел Вовка. Уверенно открывал дверь в тамбур, выходил на буферную площадку, останавливался, смотрел вниз на рельсы, по которым катились колеса, и продолжал путь. Солидно проходил мимо столиков в ресторане, где обедали люди, заглядывал в служебку, по-хозяйски прикрывал невзначай открывшуюся дверь туалета.
Поезд подходил к станции. Повиснув на дверной ручке, Вовка пытался открыть дверь на перрон.
— Давай помогу, — предложил, войдя в тамбур, пассажир в полотняной безрукавке с орденскими планками.
— Я сам, — ответил Вовка и, пыхтя, открыл дверь.
— Что за станция? — спросил, появляясь в тамбуре, другой пассажир.
— Курсовка, — солидно сообщил Вовка. — Семь минут стоим.
— Ты откуда знаешь? — удивился пассажир.
— Что я, маленький? — ответил Вовка и спрыгнул на платформу.
Он побежал вдоль вагонов и попал прямо на руки к Соне.
— Нагулялся? — спросила она. — Персиков хочешь?
— Ага, — кивнул Вовка.
Соня спустила его с рук, и они пошли к базарчику, куда спешили многие пассажиры. И внезапно остановилась, увидев Юрия. Тот быстро шел к поезду с двумя чемоданами, не замечая среди людей Сони. А вот Люся, кажется, заметила и узнала ее. Во всяком случае она на мгновенье замерла и, как бы что-то припоминая, смотрела на Соню. Потом торопливо пошла вслед за мужем. Ее догнала и взяла за руку длинноногая белокурая девочка лет десяти.
И снова Люся остановилась как вкопанная и вытаращила глаза: прямо на нее в лавсановых брюках и шлепанцах шел Аркадий Райкин.
— Нет, нет, это не он, вы ошиблись! Просто элементарное портретное сходство! Нас все путают! — сказал Люсе Райкин, быстро проходя мимо нее.
В это время Соня, так и не дойдя до базарчика, повернула назад к своему вагону.
— А персики? — оглядывался на базарчик Вовка. — Опять деньги забыла?
— Опять, опять… — машинально отвечала Соня.
Из вагона выпрыгнул Миша.
— Куда вы пропали? — удивился он.
— Пойдем скорей за персиками, она опять деньги забыла, — потянул его за руку Вовка.
Меж тем на базарчике учинился настоящий переполох: Райкина узнали. Его окружили, со всех сторон к нему тянулись загорелые руки с корзинами фруктов, бутылями с вином, букетами. Со всех сторон слышались возгласы:
— Возьми, дорогой! Не возьмешь — обидишь кровно!.. Самый лучший виноград! Самый ранний сорт!.. Посмотри, какая алыча! Нет другой такой алычи!..
