Заболоцкого, чтобы они сами обратили внимание на то, что ты це лый вечер не куришь. И на вопрос их: почему ты не куришь? — от ветить, скрывая в себе страшное хвастовство: я бросил курить.
Великий человек не должен курить.
Хорошо и практично, чтобы избавиться от порока курения, испо льзовать порок хвастовства.
Винолюбие, чревоугодие и хвастовство меньшие пороки, нежели курение.
Курящий мужчина никогда не находится на высоте своего положе ния, а курящая женщина способна положительно на все.
А потому бросим, товарищи, курить.
1933 год.
(Литературная газета 11 дек. 1968 г.)
ПИСЬМА К ДРУЗЬЯМ
Матушка моя, дорогая Тамара Александровна,
не люблю писать зря, когда нечего. Ничего ровно не изменилось с тех пор, как Вы уехали. Так же все Валентина Ефремовна ходит к
Тамаре Григорьевне, Тамара Григорьевна к Валентине Ефремовне,
Александра Григорьевна к Леониду Савельевичу, а Леонид Савелье вич к Александру Ивановичу. Абсолютно так же ничего не могу ска зать и о себе. Немного загорел, немного пополнел, немного похо рошел, но даже и с этим не все согласны.
Вот разве опишу вам казус, случившийся с Леонидом Савельеви чем. Зашел раз Леонид Савельевич ко мне и не застал меня дома.
Ему даже дверь не открыли, а только через дверь спросили: кто там? Он спросил сначала меня, а потом назвал свою фамилию, поче му-то Савельев. А мне потом передают, что приходила ко мне ка кая-то барышня по имени Севилья. Я лишь с трудом догадался, кто был на самом деле. Да, а на днях еще такой казус вышел. Пошли мы с Леонидом Савельевичем в цирк. Приходим перед началом и, пред ставьте себе, нет ни одного билета. Я говорю: пойдемте, Леонид
Савельевич, на фу-фу. Мы и пошли. А у входа меня задержали и не пускают, а он, смотрю, свободно вперед прошел. Я обозлился и го ворю: вон тот человек тоже без билета. Почему вы его пускаете? А они мне говорят: это Ванька-встанька, он у нас у ковра служит.
Совсем, знаете, захирел Леонид Савельевич и на Госиздат рукой машет, хочет в парикмахеры поступить. Александр Иванович купил себе брюки, уверяет, что оксфорт. Широки они, действительно,
страшно, шире оксфорта, но зато коротки очень, видать где носки кончаются. Александр Иванович не унывает, говорит: поношу — раз носятся. Валентина Ефремовна переехала на другую квартиру. Дол жно быть и оттуда турнут ее в скором времени. Тамара Григорьевна и Александра Григорьевна нахально сидят в Вашей комнате; сове тую обратить внимание. Синайские, между прочим, мерзавцы.
Вот примерно все, что произошло за время Вашего отсутствия.
Как будет что нибудь интересное, напишу обязательно.
Очень соскучились мы без Вас. Я влюбился уже в трех красавиц,
похожих на Вас. Леонид Савельевич написал у себя под кроватью карандашом по обоям: "Тамара А.К.Н." А Олейников назвал своего сына Тамарой. А Александр Иванович всех свих знакомых зовет Та мася. А Валентина Ефремовна написала Барскому письмо и подписа лась "Т" — либо "Твоя" либо "Тамара". Хотите верьте, хотите не верьте, но даже Боба Левин прислал из Симбирска письмо, где пи шет "…ну как живешь, кого видишь?" Явно интересуется, вижу ли я Вас. На днях встретил Данилевича. Он прямо просиял и затрепе тал, но, узнав меня, просто осунулся. Я, говорит*, вас за Тама рочку принял, теперь вижу, обознался. Так и сказал: за Тамароч ку. Я ничего не сказал, только посмотрел ему вслед и тихо про бормотал: сосулька! А он, верно, это расслышал, подошел быстро ко мне, да как хряснет меня по щеке неизвестно чем. Я даже за плакал, очень мне жаль Вас стало.
Не могу больше писать карандашом.
Ваш Даниил Хармс.
17 июля 1931 года.
Надеждинская,11,кв.8. (пишите мне на этот адрес)
????????????????????????????????????????????????????????????????
* — В этот момент тетушка отобрала у меня чернила.
Пишу письмо из царского села. Д.Х.
— 124
* * *
Летят по небу шарики,
летят они, летят,
летят по небу шарики,
блестят и шелестят.
Летят по небу шарики,
а люди машут им,
летят по небу шарики,
а люди машут им.
Летят по небу шарики,
а люди машут шапками,
летят по небу шарики,
а люди машут палками,
летят по небу шарики,
а люди машут булками,
летят по небу шарики,
а люди машут кошками,
летят по небу шарики,
а люди машут стульями,
летят по небу шарики,
а люди машут лампами,
летят по небу шарики,
а люди все стоят,
летят по небу шарики,
блестят и шелестят.
А люди тоже шелестят.
1933 год.
ПАДЕНИЕ ВОД
Стукнул в печке молоток,
рухнул об пол потолок: надо мной открылся ход в бесконечный небосвод.
Погляди: небесных вод льются реки в землю. Вот я подумал: подожди,
это рухнули дожди.
Тухнет печка. Спят дрова.
Мокнут сосны и трава.
На траве стоит петух
Он глядит в небесных мух.
Мухи, снов живые точки,
лают песни на цветочке
Мухи:
Поглядите, мухи в небо,
там сидит богиня Геба.
Поглядите мухи, в море,
там уныние и горе над водой колышут пар.
Гляньте, мухи, в самовар!
Мухи:
В самовар глядим, подруги,
там пары встают упруги,
лезут в чайник. Он летит.
Воду в чашке кипятит.
Вьется в чашке кипяток.
Гляньте, мухи, эпилог!
Мухи:
Это крыши разлетелись,
открывая в небо ход,
это звезды развертелись,
сокращая чисел год.
Это вод небесных реки пали в землю из дыры.
Это звезд небесных греки шлют на землю нам дары.
Это стукнул молоток.
Это рухнул потолок.
Это скрипнул табурет.
Это мухи лают бред.
ВСЕ
24 января 1930 года
Альманах "Поэзия".
Из-во "Молодая гвардия" 1975 год
— 126
Я стал раздумывать о том, почему брату не хватает четырех рублей, но он схватил меня за рукав и сказал:
— Ну так как же: одолжишь ты своему брату немного денег? — И с этими словами он сам расстегнул мне мою ватную шубу, залез ко мне во внутренний карман и достал мой кошелек.
— Вот, — сказал он. — я, брат, возьму у тебя взаймы некоторую сумму, а кошелек, вот смотри, я кладу тебе обратно в пальто. — И он сунул кошелек в наружный карман моей шубы.
Я был, конечно, удивлен, так неожиданно встретив своего бра та. Некоторое время я помолчал, а потом спросил его:
— А где же ты был до сих пор?
— Там. — отвечал мне брат и показал куда-то рукой.
Я задумался: где это "там", но брат подтолкнул меня в бок и сказал:
— Смотри: в магазин начали пускать.
До дверей магазина мы шли вместе, но в магазине я оказался один, без брата. Я на минуту выскочил из очереди и выглянул че рез дверь на улицу. Но брата нигде не было.
Когда я хотел опять занять в очереди свое место, меня туда не пустили и даже постепенно вытолкали на улицу. Я сдерживая гнев на плохие порядки, отправился домой. Дома я обнаружил, что мой брат изъял из моего кошелька все деньги. Тут я страшно рассер дился на брата, и с тех пор мы с ним никогда больше не мирились.
Я жил один и пускал к себе только тех, кто приходил ко мне за советом. Но таких было много, и выходило так, что я ни днем, ни ночью не знал покоя. Иногда я уставал до такой степени, что ло жился на пол и отдыхал. Я лежал на полу до тех пор, пока мне не делалось холодно, тогда я вскакивал и начинал бегать по комнате,
чтобы согреться. Потом я опять садился на скамейку и давал со веты всем нуждающимся.
Они входили ко мне друг за другом, иногда даже не открывая дверей. Мне было весело смотреть на их мучительные лица. Я го ворил с ними, а сам едва сдерживал смех.
Один раз я не выдержал и рассмеялся. Они с ужасом кинулись бежать кто в дверь, кто в окно, а кто и прямо сквозь стену.
Оставшись один, я встал во весь свой могучий рост, открыл рот и сказал:
— Принтимпрам.
Но тут во мне что-то хрустнуло, и с тех пор, можете считать,
что меня больше нет.
(1936?)
(ЛГ № 25 1987 г.)
VII
ДНЕВНИКОВЫЕ ЗАПИСИ, ПИСЬМА И ПРОЧЕЕ…
— 129
ПОДСЛУШАННЫЙ МНОЮ СПОР "ЗОЛОТЫХ СЕРДЕЦ"
О БЕШЕМЕЛИ
Мчался поезд, будто с гор,
в окна воздухи шумели.
Вдруг я слышу разговор,
бурный спор о бешемели.
Ночь. Не видно мне лица,
только слышно мне по звуку:
Золотые всё сердца!
Я готов подать им руку.
Я поднялся, я иду,
я качаюсь по вагону,
если я не упаду,
я найду их, но не трону.
Вдруг исчезла темнота,
в окнах станция мелькнула,
в грудь проникла теснота,
в сердце прыгнула акула.
Заскрипели тормоза,
прекратив колес погони.
Я гляжу во все глаза: я один в пустом вагоне.
Мне не слышно больше слов о какой-то бешемели.
Вдруг опять, как средь лесов,
ветры в окна зашумели.
