— Растудыт твою мать, куды бежишь? Держи ее, ребята… За хвост… Да валяй на траву… кричит из ватаги пьяный голос.
Испуганные мещанки, подобравши юбки, мчатся во весь дух Обратно.
— У-лю-лю. Держи ее, лови, — несутся ей вслед крики.
* * *
Вот и главная улица. Горят местами керосиновые фонари. На тротуаре под деревьями много гуляющих. Офицеры, женщины, подростки. Снуют туда-сюда. Сверкают огни папиросок. Несутся писки и хохот. Звенят шпоры. Путники пересекли главную улицу наискось. Из дверей меблированных комнат прямо на них вылетела полураздетая проститутка. Она принялась кричать, ища у них сочувствия, пересыпая слова отборной руганью.
— Нанял один… а на дурницу лезут трое… А еще благородные офицеры… Было не задавили. Стервецы… — Проститутка кричит в двери. Голос у нее грубый: — Иван, пришли, дружок, пальтишко. Да скажи сволочам, чтобы еще три рубля заплатили. На дурницу нету.
— Чаго — раздался слабый голос из-за дверей.
Проститутка остановилась и ждала в воинственной позе, подбоченясь.
У поворота на базарную площадь они наткнулись на неподвижную фигуре казака, распластавшегося в пыли. Луна сверкала в серебре гозырей, на серебряной рукоятке сабли.
— Мертвый, что ли, пробормотал Амо. Он нагнулся к казаку: — нет, храпит, несет спиртом, нализался-то как.
— Э, проснись, чурбан, толкнул ногой сонного Федор. Но казак, кроме храпа, не подавал никаких признаков жизни.
Завернули на базарную площадь. Площадь была пустынна и безлюдна. Но возле церкви все трое заметили целый ряд странных сооружений.
— Точно стропила для постройки дома, — подумал Борин.
— Уж не дом ли новый строит кто? — сказал Федор.
Подошли ближе. Высокие балки с перекладинами…
— Виселицы, прошептал Борин. — Это повешенные.
— Да, — подтвердили остальные.
Они подошли к виселицам на расстояние в несколько шагов. Перед ними, на фоне белой базарной церкви, сверкающей крестами, стояли в ряд около двух десятков виселиц. На высоте до двух сажен висели повешенные фигуры с отвислыми руками, ногами и с нелепо-изогнутыми шеями. Борин напряженно всматривался в лица повешенных, но ни одного знакомого лица среди них не встретил. Было жутко находиться среди неподвижных трупов.
— Не всматривайся, Петя. Все равно ничего не узнаешь. Они повешены несколько дней. Слышишь запах. А такая смерть безобразит лица.
— Я уверен, — прошептал Борин, что все эти мученики мне хорошо знакомы. Больно, что ни одного не узнать. Меня душит гнев. К чему эта издевка и надругательство над человеком? Жалкая попытка запугать рабочих.
— Почему мы не догадались снять с казака кинжал, — сказал вполголоса Амо. — Мы бы им обрезали веревки.
Подошли ближе.
— Эй, держись стороной, — раздался голос от церкви. Эй, стрелять буду.
— Уйдемте, — прошептал Борин. — Все равно не к чему обрезать веревки. Если даже и обрежем, то какая от этого польза. Их опять повесят, а нас арестуют и тоже повесят.
— Здесь неподалеку живет товарищ, про которого я говорил. Направо, в переулок. Пойдемте.
Федор повлек за собою друзей. Прошли несколько переулков, остановились на углу, возле закрытого лабаза, с черной вывеской.
На вывеске большими белыми буквами было написано «мука».
— Погодите тут, — шепнул Федор, — а я пойду, дам ему условный сигнал.
— А вдруг его там нет?
— Ну, не беда. Как нибудь обернусь. Скажу, что спутал номер дома и улицу.
Федор скрылся в переулке.
* * *
Шли томительные минуты. Наконец, Федор вышел из переулка в сопровождении высокого бритого человека, в фуражке со значком.
— На небольшом расстоянии, идите следом за нами, — шепнул Федор. — Вместе неудобно.
Впереди шел Федор, позади в нескольких шагах информатор, за ним остальные.
— Чорт возьми, у меня так устали ноги, — сознался Амо, что хоть ложись посредине улицы и умирай.
— Нужно потерпеть, у меня тоже ноги словно чужие. Я даже боль перестал чувствовать.
Шли мучительно медленно и долго. Давно миновали центральные улицы, потянулись переулки и улички, с сонными домиками, без огня в окнах. Было уже поздно. Луна стояла почти в зените. Ни человека, ни собаки вокруг не было. У самого конца города, среди пустошей, показался каменный особнячок. Информатор взошел на парадное крыльцо его, вынул ключ и не спеша открыл двери. Сам вошел, оставив двери раскрытыми. Федор скрылся за ним. Немного погодя туда же вошли остальные. Информатор закрыл двери на ключ, ввел их в хорошо меблированную комнату.
— Комната принадлежит моему товарищу, он сейчас в командировке. Хозяева интеллигенты, настроены к нам благожелательно. Чувствуйте себя в пределах этой комнаты вполне свободно. В коридоре тоже. Но на улицу не выглядывайте и не выходите. Не рекомендую. В этой комнате вы пробудете ночь и завтрашний день. А ночью мы вам принесем костюмы, документы, подыщем квартиру и свяжем вас с организацией. — Лицо у информатора свежее, молодое, но серьезное.
— Садитесь, побеседуем, — сказал Федор ему.
— Нет, не могу. Я должен отправляться к себе. Хождение по городу разрешено до двух, а теперь, — он посмотрел на ручные часы — пятнадцать минут второго. Я должен итти.
— Хорошо, один вопрос, — обратился к нему Борин. — Кто из здешних в числе повешенных?
— Все здешние. 12 рабочих из депо железной дороги, три сотрудника Чека.
— Кто?
— Не знаю имен.
— Еще кто?
— Секретарь Губкома…
— Как? Бедный, славный старик.
— Еще пятеро военных и учительница.
— Какая?
— Черская.
— Так ведь она беспартийная.
— Ее повесили за то, что она преподавала в красноармейской школе и посетила два раза наше ячейковое собрание. Ну, мне пора. До свиданья, товарищи. Занавеску не открывайте.
— До свиданья.
Информатор ушел, закрыв за собою снаружи дверь на ключ.
— Буду спать, не раздеваясь, — категорически заявил Федор и в одежде рухнулся на пол. Борин стащил с постели одеяло и подушку и отдал ему. Погасили свет.
* * *
С утра и до вечера они были в напряженном молчании. Несколько раз за день кто-то подходил к дверям парадного, дергал за ручку.
«Кто бы это мог быть?» — думал каждый из них.
— Может быть, ребятишки балуют на улице, — попробовал рассеять тревогу Федор. Но голос у него звучал не убедительно. Он сам не был уверен, что дергают ручку парадного уличные ребятишки.
Через стенку заплакал ребенок.
«Ишь ты как слышно, — подумал Федор. — А мы-то ведь как громко разговаривали».
Потом стал слышен женский голос, убаюкивающий ребенка и мерный скрип люльки.
— Ну, и завел нас твой осведомитель, — вполголоса сказал Борин. — Ловушка какая-то. Скорей бы ночь.
— Да, — согласился Федор, — но я ему, братец, безусловно, верю. А местечко, признаться, не безопасное.
Чтобы убить время, принялись читать книги, лежавшие на этажерке. Федор забрался на гардероб и нашел там шахматы.
— Самая достойная человека игра, — сообщил он друзьям, указывая на шахматы.
— Во всяком случае, нам шахматы как нельзя кстати. И время пройдет незаметно в интересной игре и молчать будем, — добавил Борин.
Расставили фигурки. Борин — сражался против Федора и Амо Только изредка полное безмолвие и тишину нарушали шопотные возгласы. «Шах. Гарде королеве». «Съем ладью». «Ну-с… больше часа не думают над ходом».
Уже стемнело в комнате, а они все играли, позабыв про еду и отдых. Борин получил мат. Его противники три.
* * *
В девятом часу лязгнул замок парадной двери. Все вздрогнули. Сжали в карманах револьверы. Дверь в комнату быстро раскрылась, вошел вчерашний осведомитель, в фуражке со значком и еще двое: один усатый блондин, в черной рубашке, подпоясанной белым кушаком, другой бритый, угловатый великан, с лицом, точно сколоченным из хорошо выкованного куска. Угловатые большие губы, широкий подбородок, широкие скулы, угловатые надбровные дуги украшали его лицо. Он был одет в черные засаленные брюки колокольцами и кэпи.
— Здравствуйте, товарищи, — сказал осведомитель, вытирая раздушенным платочком пот со лба. — Это мы.
— Фу ты, как испортил воздух, — поморщился Федор. — Что-то у тебя вкусы новые появились.
— А так безопаснее, товарищ Федосеев. Я всегда, когда прихожу в опасные места или возле подозрительных врагов, то вынимаю свой платок. Душу же я его, что называется, на совесть. От платка несет «шипром», и это самая лучшая аттестация моей симпатии к белым.
— То-то, смотри у меня, — шутливо погрозил Федор. — Кто с тобой?
— Это наши друзья. Вот этот, — осведомитель указал на человека с угловатым лицом, — секретарь нашей железнодорожной организации, тов. Котлов, а другой, — рабочий депо, товарищ Железкин. У него и Котлова вы будете проживать. Там совершенно безопасно. Кстати, там нас уже ждут.
